запрещенные приемы», Олег Матвейчев – Литрес
Предисловие
Пробежав глазами по оглавлению этой книги, вы, конечно, спросите: при чем здесь софистика? Ведь речь здесь идет, кажется, о риторике? Разве не риторику называют «наукой убеждать»? Разве не к ней относятся такие вопросы, как композиция публичного выступления, методика аргументации, фигуры речи?..
Разумеется, вы правы. Все это изучает риторика. Однако изучает она это весьма специфическим образом, и для наших задач она совершенно не подходит.
Та риторика, которую преподают в современных лицеях и вузах, давно дискредитировала себя как предмет, совершенно закосневший в своих формах и вызывавший тошноту и зевоту уже у современников Пушкина. Вот, например, как характеризовал ее Белинский: «И какие же плоды этого учения? – Бездушное резонерство, расплывающееся холодною и пресною водою общих мест или высокопарных риторических украшений. И потому ученик, образованный по старой системе, напишет вам рассуждение о том, что знает, а между тем не умеет написать записки, простого письма.
Это похоже на человека, который умеет ходить на манер древних героев, со всем театральным величием, а не умеет ни войти, ни стать, ни сесть в порядочном обществе. О господа, ужасная эта наука – риторика! Блажен, кто мог стряхнуть с себя ее педантическую гниль и пыль, и горе тому, кто навсегда и поневоле остался щеголять в ее мишурной порфире, в ее бумажной короне на голове и с ее деревянным кинжалом!»[1]
Советы, содержащиеся в многочисленных пособиях и учебниках по риторике, часто банальны и неприменимы к реальным ситуациям. Практически все они сводятся к сентенциям типа: «Важно использовать только убедительные аргументы!», «Нужно находить слова в любых ситуациях!», «Штука в том, чтобы производить положительное впечатление на людей!», «Больше синекдох, хороших и разных!» Вот спасибо вам большое! А то мы не знали! Но вот только какие именно аргументы нужно считать убедительными? И как находить нужные слова? Ответа нет – авторы безмолвствуют.
Все то же касается и логики, которую часто противопоставляют риторике как дисциплину строгую и научную, а стало быть, единственно способную открыть истину в любом споре – важно лишь неукоснительно соблюдать ее законы и правила.
Дискуссии «логиков» – это «идеальный газ», в природе такие не встречаются. Хотя в иное телешоу они могли бы добавить толику пикантности:
– Все филателисты – люди. Вы – человек. Значит, вы – филателист, коллега! Что и требовалось доказать!
– Минуточку, милейший! Прошу вас обратить внимание, что вы только что нарушили правило второй фигуры силлогизма!
– В самом деле? М-м-м-м… И впрямь, коллега! Приношу вам свои глубочайшие извинения! Признаю свою ошибку!
Не терпевшие искусственности и нарочитости стоики стремились перевести искусство публичных выступлений на строгие логические рельсы и совершенно изъять из него всяческую театральщину. Но первый же из таких ораторов, благородный всадник Рутилий Руф не смог защитить в суде от наговора даже самого себя и, проиграв дело, лишился всего имущества и был отправлен в изгнание. Хотим мы такой судьбы? Нет.
Софистика, из которой, по сути, выросли оба направления в искусстве аргументации – назовем их условно «логика» и «риторика» – не знала разделения на разум и чувства, расчет и аффектацию, на лед, как говорится, и пламень.
Возникнув в эпоху становления демократических институтов в греческих полисах, она с самого начала преследовала практические цели. Софисты, плоть от плоти древнегреческой демократии, учили не просто абстрактному красноречию, но искусству побеждать – одерживать верх в спорах и тяжбах, склонять на свою сторону суды и собрания, создавать условия для реализации своей политической программы.
В отличие от многих своих предшественников, прежде всего Гераклита, считавшего единственным источником философии божественное вдохновение, софисты не только признавали принципиальную возможность обучения практической мудрости, но и активно ей занимались, впервые начав взимать за это деньги. Именно с софистов берет начало феномен профессиональной философии. Характерна надпись на могиле Фрасимаха, приведенная Афинеем: «Имя – Фрасимах. Отчество – Халкедон. Профессия – мудрость»[2].
Всесторонне образованные люди, софисты работали не с «вечными истинами», расположенными где-то за пределами человеческого мира и одинаковыми для всех, но персонально с каждым собеседником – в режиме реального времени.
«Достоинством софистики было умение дать ответ именно на заданный вопрос, – отмечает философ Александр Секацкий, – притом в пределах компетенции вопрошающего, не ссылаясь на эзотерическую мудрость, находящуюся где-то за семью печатями и недоступную профанам… Софистика требовала предъявления знаний в компактной форме, в момент востребования, без каких-либо жалоб на некорректность вопроса. Все, чем ты владеешь, должно находиться при тебе и извлекаться, как шпага из ножен… Вот Гиппий – он останавливает проходящих афинян и берется выиграть у них любой спор. И выигрывает. Что ты думаешь о справедливости? – спрашивает он у горшечника Каллия и слышит ответ – короткий, односложный, чаще всего неохотный. Гиппию отпущены минуты, чтобы определить интонацию и смысл и вычислить траекторию воздействия. Он должен построить речь так, чтобы не упустить Каллия, заставить горшечника стоять с открытым ртом. Гиппий должен продемонстрировать силу суждения как товар, без дураков, явить легкость и совершенство в обращении с разнородным инструментарием – и притом явить первому встречному»[3].
Искусство софистов как нельзя лучше соответствовало эллинскому духу всесоперничества. Ориентация греков на первенство в самых разных сферах жизнедеятельности и сопутствующее ему общественное признание была принципиально новым явлением в мировой истории. Состязания как социообразующий фактор отсутствовали в Египте, в Вавилонии, в других древних культурах Средиземноморья и Малой Азии, где не знали ни атлетических ристаний, ни музыкальных конкурсов, ни даже полемики, где не могли бы появиться ни Олимпийские, ни Пифийские игры, ни Горгий, ни Демосфен. Более того, со временем агональный дух выродился и в самой Греции (Ницше относит это событие к годам правления Александра Македонского, «создавшего вселенского эллина»[4]).
Элементы состязательности присутствовали и в области публичной политики – сама демократия выступает как не что иное, как соревнование между представителями разных политических лагерей, призом в котором является власть. Тем ценнее оказывалось мастерство эффективной аргументации, за приобретение которого люди были готовы платить подчас совершенно баснословные деньги.
Курс обучения у Протагора, например, стоил сто мин[5] – в его время за эти деньги можно было купить три-четыре хороших дома в Афинах.
Подобное «стяжательство» софистов стало предметом беспощадной критики со стороны их коллег, мнивших себя приверженцами «чистой» мудрости. По словам Сократа (переданным Ксенофонтом), «красоту если кто продает за деньги кому угодно, того обзывают распутником… Точно так же, кто продает свои знания за деньги кому угодно, тех обзывают софистами»[6]. Не менее резок в своих суждениях Аристотель, утверждавший, что «софистика – это мнимая мудрость, а не действительная, и софист – это тот, кто ищет корысти от мнимой, а не действительной мудрости»[7].
Со всей яростью ученого-энциклопедиста Аристотель обрушивается на «софистическую» манеру аргументации, более всего негодуя, что используется она якобы лишь для победы в споре, но не для поиска истины. Само слово «софист» усилиями Сократа, Платона и Аристотеля приобрело уничижительный смысл.
Теперь софист – это шарлатан, лжемудрец, фокусник, эквилибрист. Кто угодно, но не философ.
На первый взгляд, подобные нападки имели под собой некоторые основания. Известно, что для софистов в самом деле не существует некой единой Истины (как она существует для Платона). По Протагору, например, истинно всё, поскольку нет на свете такой вещи, о которой не были бы возможны два противоположных мнения. А по Горгию, вообще ничто не истинно, причем, по похожей причине, а именно потому, что вещи являются всем людям по-разному. Из этого легко сделать ложный вывод о беспринципности софистов в вопросах истины. Мол, захотим – назовем истиной это, захотим – то; смотря за что нам заплатят. Однако такой вывод будет неприемлемым огрублением. Дело в том, что истина трактовалась софистами не в привычной для нас платоновской форме соответствия суждений некой высшей реальности, но лишь как функция языка. Именно в языке, в речи создается то, что явит себя как реальность.
В связи с этим в новом свете предстает старая максима, что в споре рождается истина.
Истина рождается не как некий консенсус между противоборствующими сторонами, не как истина наличествующего факта, «того, как всё на самом деле», но как истина будущего факта, как то, что дает импульс истории.
Вы скажете: но что если в споре (как в частном, локальном, так и, допустим, в более широком состязании идеологий, верований, научных гипотез) победит сторона, заведомо основывающая свою позицию на заблуждении? Взять, например, того же Маркса – да, его теория завладела умами миллионов, но разве можно назвать ее истинной? В его «Капитале» описан уже несуществующий к его времени, «идеальный» капитализм; любой студент-экономист найдет в этом труде множество неточностей и анахронизмов. Да, возможно. Однако не будем забывать, что «ошибающийся» Маркс создал своим «Капиталом» новую историческую реальность, сдвинул с прежнего пути всю историю России и даже всего мира. А студент Вася с первого курса, заочно «переспорив» основателя научного коммунизма, не изменил в этом мире ровным счетом ничего.
Так можно ли считать истиной скучное соответствие идеи действительности? А может быть, подлинной, истинной истиной является как раз то, что движет историю – пламенные идеи, способные зажечь миллионы людей?
Вся суть софистики состоит в умении влиять словом на ход событий. Неудивительно, что, в отличие от «древних» мудрецов, воздерживавших от участия в политической жизни, софисты активно участвовали в публичной политике. Гиппий, Горгий, Продик выполняли дипломатические миссии. Протагор был законодателем в афинской колонии Фурии в Нижней Италии; в Афинах по поручению Перикла он разработал проект новой конституции. Родственник Платона Критий был главным из Тридцати тиранов (так называлось афинское олигархическое правительство, созданное спартанцами после поражения Афин в Пелопоннесской войне). Таким образом, свою теорию софисты постоянно оттачивали на практике. Значителен и их вклад в философию – понимание этого пришло к потомкам лишь спустя тысячелетия[8], однако об этом мы расскажем в свое время и в другой книге.
Задачей же настоящего издания станет восстановление в правах софистики как науки убеждать. На основе ее общей методологии мы реконструировали ее приемы, овладев которыми вы будете готовы к реальному сражению на любой дискуссионной площадке – от вузовской аудитории или рэп-баттла до телевизионного ток-шоу и предвыборных дебатов. Не все эти приемы одобряются обществом. Будьте готовы, что вас будут обвинять в некорректном поведении, применении уловок и т. п. Если вы не готовы побеждать такой ценой – можете подарить эту книгу более решительному товарищу.
Только самый наивный человек может подумать, что победа всегда достигается лишь за счет честной игры. Нападение из засады, используемое в партизанской войне – прием ведь тоже не совсем джентльменский. И едва ли хотя бы одни выборы были выиграны лишь за счет «легитимных», предусмотренных гражданским законодательством методов.
Но, конечно, было бы безответственно, научив вас запрещенным приемам манипулирования собеседником, не дать и умения эффективно им противостоять.
К каждому приему мы прилагаем и контрприем – в конце концов, кто знает, в чьи руки попадет наша книжка?
Глава I
Всегда готовь!
Спор позволяет добиться много – проверить на прочность свои убеждения, достичь согласия с товарищами по какому-то животрепещущему вопросу, отточить ораторское мастерство.
Что собираетесь сделать вы?
Победить в споре или просто поболтать? Убедить присутствующих в своей правоте или узнать от противника, как нужно думать по тому или иному вопросу? Выяснить без помощи Гугла какие-то факты или заразить публику мощными идеями, направить ее энергию на стоящее дело?
Наш первый совет: независимо от уровня дискуссии вы должны быть изначально нацелены на победу. Если вы во время спора думаете лишь о том, «а верна ли моя позиция? а может, прав мой оппонент? да и какая разница, кто победит?» – вы ничего не добьетесь. Вы заранее сдались.
Миф № 1.
Цель спора – поиск истины.
Мысль о том, что целью спора является установление некой истины («того, как все есть на самом деле»), кажется тривиальной и самой собой разумеющейся.
И все же будьте готовы к тому, что в результате вашей дискуссии не будет найдена ни «истина», ни даже компромисс. Ваша задача – с самого начала настроиться на победу.
И все же будьте готовы к тому, что в результате вашей дискуссии не будет найдена ни «истина», ни даже компромисс. Ваша задача – с самого начала настроиться на победу.Чтобы достичь победы, вам необходимо быть готовым к любому развитию событий. Ничто не должно застичь вам врасплох, а значит, ваше выступление нужно детально спланировать заранее.
От всей души советуем вам не полагаться на возможное озарение во время дискуссии и вверять себя вольному потоку импровизации. Импровизация – это как бежать с крутой горы. Сначала вам кажется, что у вас все прекрасно получается, и от чувства полета мысли у вас буквально захватывает дух. Но с каждой секундой становится все труднее контролировать свои движения, и вы уже не знаете, когда и чем все это кончится.
«Остерегайтесь импровизации, – советовал выдающийся русский юрист Петр Пороховщиков (Сергеич). – Отдавшись вдохновению, вы можете упустить существенное и даже важнейшее. Можете выставить неверное положение и дать козырь противнику.
У вас не будет надлежащей уверенности в себе. Лучшего не будет в вашей речи. Импровизаторы, говорит Квинтилиан, хотят казаться умными перед дураками, но вместо того оказываются дураками перед умными людьми. Наконец, имейте в виду, что крылатый конь может изменить»[9].
Доклад, зачитанный по бумажке, производит куда менее яркое впечатление, чем речь, которая, как кажется слушателям, рождается прямо у них на глазах. Речь всегда должна казаться импровизацией, однако всякий экспромт должен быть тщательно подготовлен[10]. Еще до начала дискуссии вы должны четко знать, о чем вы будете говорить.
Это особенно важно, если вы собираетесь дискутировать со специалистом в той или иной теме. В своей сфере компетенции каждый – великолепный оратор. В компании филологов гравер Ефимов ни слова не сможет сказать о цезурах и гендека-силлабах, но о науке выбора штихелей способен говорить долго и убедительно. И даже не пытайтесь его переспорить! Не обладая необходимым минимумом конвенциональных знаний по этой теме, вы быстро сдуетесь.
«Знай дело, слова придут сами», – гласило любимое изречение римского цензора Катона.
«Штихель штихелю рознь. Одно дело спицштихель, и совсем другое – больштихель». Кадр из фильма Михаила Козакова «Покровские ворота» (1982)
Впрочем, виртуозное владение предметом отнюдь не гарантирует вам победу в дискуссии.
Довольно часто, чтобы оказать влияние на публику, достаточно лишь соответствовать в своей речи ее ожиданиям, что и использует большинство политиков, с невозмутимым видом транслирующих самые банальные истины.
О том и слова афинянина Федра в одноименном диалоге Платона:
Сократ. Чтобы речь вышла хорошей, прекрасной, разве разум оратора не должен постичь истину того, о чем он собирается говорить?
Федр. Об этом, милый Сократ, я так слышал: тому, кто намеревается стать оратором, нет необходимости понимать, что действительно справедливо, – достаточно знать то, что кажется справедливым большинству, которое будет судить. То же самое касается и того, что в самом деле хорошо и прекрасно, – достаточно знать, что таковым представляется.
Именно так можно убедить, а не с помощью истины.
Сократ. «Мысль не презренная», Федр, раз так говорят умные люди, но надо рассмотреть, есть ли в ней смысл. Поэтому нельзя оставить без внимания то, что ты сейчас сказал [11].
Был и другой Федр, римский баснописец.
Миф № 2.
Оратор должен досконально владеть предметом.
Это весьма желательно, однако не необходимо. Отличную речь можно произнести и на «чужую» тему. Все дело в подготовке. Владение предметом легко симулировать – именно к этому призывает нас, например, популярная серия книг «Притворись знатоком»[12].
Метод подготовки речи или вступительного слова к диспуту во всем подобен методу научного исследования, планированию гравировальных работ или составления списка покупок в супермаркете. Изобрел метод философ Рене Декарт, учивший в любом деле исходить из несомненного.
Так и поступим.
1. Белинский В. Г. Способ к распространению шелководства.
Я. Юдицкого // Белинский В. Г. Собр. соч.: В 9 т. Т. 2. М.: Художественная литература, 1977.
2. Маковельский А. О. Софисты. Вып. 2. Баку: Азербайджанский гос. ун-т им. С. М. Кирова, 1941. С. 19.
3. Секацкий А. Прикладная метафизика. СПб.: Амфора, 2005. С. 69.
4. Ницше Ф. Гомеровское состязание // Ницше Ф. Полн. собр. соч.: В 13 т. Т. 1. Ч. 1. М.: Культурная революция, 2012. С. 298–299.
5. Диоген Лаэртский. О жизни, учениях и изречениях знаменитых философов. М.: Мысль, 1986. С. 349.
6. Ксенофонт. Воспоминания о Сократе. М.: Наука, 1993. С. 34.
7. Аристотель. О софистических опровержениях // Аристотель. Собр. соч.: В 4 т. Т. 2. М.: Мысль, 1978. С. 536.
8. Реабилитация софистов началась с Гегеля, называвшего их «учителями Греции» и подчеркивавшего, что софисты приобрели дурную славу через контраст к учениям Сократа и Платона. Позднее свидетельства Платона подвергались критике у Дж. Грота и Т. Гомперца, защищавших софистов как практических учителей Афин и Греции.
9. Сергеич П. Искусство речи на суде. М.: Юридическая литература, 1988. С. 289–290.
10. Способностью сказать без подготовки речь на любую тему славился леонтиец Горгий. Но именно потому слава об этом его умении дошла до наших дней, что оно всегда считалось чем-то из ряда вон выходящим.
11. Платон. Федр // Платон. Собр. соч.: В 4 т. Т. 2. М.: Мысль, 1993. С. 169.
12. См. напр.: Стюард К., Уилкинсон М. Ораторское искусство (притворись его знатоком). СПб.: Амфора, 2001.
запрещенные приемы» онлайн полностью📖 — Олега Матвейчева — MyBook.
Пробежав глазами по оглавлению этой книги, вы, конечно, спросите: при чем здесь софистика? Ведь речь здесь идет, кажется, о риторике? Разве не риторику называют «наукой убеждать»? Разве не к ней относятся такие вопросы, как композиция публичного выступления, методика аргументации, фигуры речи?.
.
Разумеется, вы правы. Все это изучает риторика. Однако изучает она это весьма специфическим образом, и для наших задач она совершенно не подходит.
Та риторика, которую преподают в современных лицеях и вузах, давно дискредитировала себя как предмет, совершенно закосневший в своих формах и вызывавший тошноту и зевоту уже у современников Пушкина. Вот, например, как характеризовал ее Белинский: «И какие же плоды этого учения? – Бездушное резонерство, расплывающееся холодною и пресною водою общих мест или высокопарных риторических украшений. И потому ученик, образованный по старой системе, напишет вам рассуждение о том, что знает, а между тем не умеет написать записки, простого письма. Это похоже на человека, который умеет ходить на манер древних героев, со всем театральным величием, а не умеет ни войти, ни стать, ни сесть в порядочном обществе. О господа, ужасная эта наука – риторика! Блажен, кто мог стряхнуть с себя ее педантическую гниль и пыль, и горе тому, кто навсегда и поневоле остался щеголять в ее мишурной порфире, в ее бумажной короне на голове и с ее деревянным кинжалом!»[1]
Советы, содержащиеся в многочисленных пособиях и учебниках по риторике, часто банальны и неприменимы к реальным ситуациям.
Практически все они сводятся к сентенциям типа: «Важно использовать только убедительные аргументы!», «Нужно находить слова в любых ситуациях!», «Штука в том, чтобы производить положительное впечатление на людей!», «Больше синекдох, хороших и разных!» Вот спасибо вам большое! А то мы не знали! Но вот только какие именно аргументы нужно считать убедительными? И как находить нужные слова? Ответа нет – авторы безмолвствуют.
Все то же касается и логики, которую часто противопоставляют риторике как дисциплину строгую и научную, а стало быть, единственно способную открыть истину в любом споре – важно лишь неукоснительно соблюдать ее законы и правила.
Дискуссии «логиков» – это «идеальный газ», в природе такие не встречаются. Хотя в иное телешоу они могли бы добавить толику пикантности:
– Все филателисты – люди. Вы – человек. Значит, вы – филателист, коллега! Что и требовалось доказать!
– Минуточку, милейший! Прошу вас обратить внимание, что вы только что нарушили правило второй фигуры силлогизма!
– В самом деле? М-м-м-м… И впрямь, коллега! Приношу вам свои глубочайшие извинения! Признаю свою ошибку!
Не терпевшие искусственности и нарочитости стоики стремились перевести искусство публичных выступлений на строгие логические рельсы и совершенно изъять из него всяческую театральщину.
Но первый же из таких ораторов, благородный всадник Рутилий Руф не смог защитить в суде от наговора даже самого себя и, проиграв дело, лишился всего имущества и был отправлен в изгнание. Хотим мы такой судьбы? Нет.
Софистика, из которой, по сути, выросли оба направления в искусстве аргументации – назовем их условно «логика» и «риторика» – не знала разделения на разум и чувства, расчет и аффектацию, на лед, как говорится, и пламень. Возникнув в эпоху становления демократических институтов в греческих полисах, она с самого начала преследовала практические цели. Софисты, плоть от плоти древнегреческой демократии, учили не просто абстрактному красноречию, но искусству побеждать – одерживать верх в спорах и тяжбах, склонять на свою сторону суды и собрания, создавать условия для реализации своей политической программы.
В отличие от многих своих предшественников, прежде всего Гераклита, считавшего единственным источником философии божественное вдохновение, софисты не только признавали принципиальную возможность обучения практической мудрости, но и активно ей занимались, впервые начав взимать за это деньги.
Именно с софистов берет начало феномен профессиональной философии. Характерна надпись на могиле Фрасимаха, приведенная Афинеем: «Имя – Фрасимах. Отчество – Халкедон. Профессия – мудрость»[2].
Всесторонне образованные люди, софисты работали не с «вечными истинами», расположенными где-то за пределами человеческого мира и одинаковыми для всех, но персонально с каждым собеседником – в режиме реального времени.
«Достоинством софистики было умение дать ответ именно на заданный вопрос, – отмечает философ Александр Секацкий, – притом в пределах компетенции вопрошающего, не ссылаясь на эзотерическую мудрость, находящуюся где-то за семью печатями и недоступную профанам… Софистика требовала предъявления знаний в компактной форме, в момент востребования, без каких-либо жалоб на некорректность вопроса. Все, чем ты владеешь, должно находиться при тебе и извлекаться, как шпага из ножен… Вот Гиппий – он останавливает проходящих афинян и берется выиграть у них любой спор.
И выигрывает. Что ты думаешь о справедливости? – спрашивает он у горшечника Каллия и слышит ответ – короткий, односложный, чаще всего неохотный. Гиппию отпущены минуты, чтобы определить интонацию и смысл и вычислить траекторию воздействия. Он должен построить речь так, чтобы не упустить Каллия, заставить горшечника стоять с открытым ртом. Гиппий должен продемонстрировать силу суждения как товар, без дураков, явить легкость и совершенство в обращении с разнородным инструментарием – и притом явить первому встречному»[3].
Искусство софистов как нельзя лучше соответствовало эллинскому духу всесоперничества. Ориентация греков на первенство в самых разных сферах жизнедеятельности и сопутствующее ему общественное признание была принципиально новым явлением в мировой истории. Состязания как социообразующий фактор отсутствовали в Египте, в Вавилонии, в других древних культурах Средиземноморья и Малой Азии, где не знали ни атлетических ристаний, ни музыкальных конкурсов, ни даже полемики, где не могли бы появиться ни Олимпийские, ни Пифийские игры, ни Горгий, ни Демосфен.
Более того, со временем агональный дух выродился и в самой Греции (Ницше относит это событие к годам правления Александра Македонского, «создавшего вселенского эллина»[4]).
Элементы состязательности присутствовали и в области публичной политики – сама демократия выступает как не что иное, как соревнование между представителями разных политических лагерей, призом в котором является власть. Тем ценнее оказывалось мастерство эффективной аргументации, за приобретение которого люди были готовы платить подчас совершенно баснословные деньги. Курс обучения у Протагора, например, стоил сто мин[5] – в его время за эти деньги можно было купить три-четыре хороших дома в Афинах.
Подобное «стяжательство» софистов стало предметом беспощадной критики со стороны их коллег, мнивших себя приверженцами «чистой» мудрости. По словам Сократа (переданным Ксенофонтом), «красоту если кто продает за деньги кому угодно, того обзывают распутником… Точно так же, кто продает свои знания за деньги кому угодно, тех обзывают софистами»[6].
Не менее резок в своих суждениях Аристотель, утверждавший, что «софистика – это мнимая мудрость, а не действительная, и софист – это тот, кто ищет корысти от мнимой, а не действительной мудрости»[7].
Со всей яростью ученого-энциклопедиста Аристотель обрушивается на «софистическую» манеру аргументации, более всего негодуя, что используется она якобы лишь для победы в споре, но не для поиска истины. Само слово «софист» усилиями Сократа, Платона и Аристотеля приобрело уничижительный смысл. Теперь софист – это шарлатан, лжемудрец, фокусник, эквилибрист. Кто угодно, но не философ.
На первый взгляд, подобные нападки имели под собой некоторые основания. Известно, что для софистов в самом деле не существует некой единой Истины (как она существует для Платона). По Протагору, например, истинно всё, поскольку нет на свете такой вещи, о которой не были бы возможны два противоположных мнения. А по Горгию, вообще ничто не истинно, причем, по похожей причине, а именно потому, что вещи являются всем людям по-разному.
Из этого легко сделать ложный вывод о беспринципности софистов в вопросах истины. Мол, захотим – назовем истиной это, захотим – то; смотря за что нам заплатят. Однако такой вывод будет неприемлемым огрублением. Дело в том, что истина трактовалась софистами не в привычной для нас платоновской форме соответствия суждений некой высшей реальности, но лишь как функция языка. Именно в языке, в речи создается то, что явит себя как реальность.
В связи с этим в новом свете предстает старая максима, что в споре рождается истина. Истина рождается не как некий консенсус между противоборствующими сторонами, не как истина наличествующего факта, «того, как всё на самом деле», но как истина будущего факта, как то, что дает импульс истории.
Вы скажете: но что если в споре (как в частном, локальном, так и, допустим, в более широком состязании идеологий, верований, научных гипотез) победит сторона, заведомо основывающая свою позицию на заблуждении? Взять, например, того же Маркса – да, его теория завладела умами миллионов, но разве можно назвать ее истинной? В его «Капитале» описан уже несуществующий к его времени, «идеальный» капитализм; любой студент-экономист найдет в этом труде множество неточностей и анахронизмов.
Да, возможно. Однако не будем забывать, что «ошибающийся» Маркс создал своим «Капиталом» новую историческую реальность, сдвинул с прежнего пути всю историю России и даже всего мира. А студент Вася с первого курса, заочно «переспорив» основателя научного коммунизма, не изменил в этом мире ровным счетом ничего.
Так можно ли считать истиной скучное соответствие идеи действительности? А может быть, подлинной, истинной истиной является как раз то, что движет историю – пламенные идеи, способные зажечь миллионы людей?
Вся суть софистики состоит в умении влиять словом на ход событий. Неудивительно, что, в отличие от «древних» мудрецов, воздерживавших от участия в политической жизни, софисты активно участвовали в публичной политике. Гиппий, Горгий, Продик выполняли дипломатические миссии. Протагор был законодателем в афинской колонии Фурии в Нижней Италии; в Афинах по поручению Перикла он разработал проект новой конституции. Родственник Платона Критий был главным из Тридцати тиранов (так называлось афинское олигархическое правительство, созданное спартанцами после поражения Афин в Пелопоннесской войне).
Таким образом, свою теорию софисты постоянно оттачивали на практике. Значителен и их вклад в философию – понимание этого пришло к потомкам лишь спустя тысячелетия[8], однако об этом мы расскажем в свое время и в другой книге.
Задачей же настоящего издания станет восстановление в правах софистики как науки убеждать
Sophist by Plato — Бесплатная электронная книга
Скачать эту электронную книгу
| Формат | URL-адрес | Размер | ||||
|---|---|---|---|---|---|---|
| Читать эту книгу онлайн: HTML5 | https://www.gutenberg.org/ebooks/1735.html.images | 328 КБ | ||||
| Читать эту книгу онлайн: HTML (как отправлено) | https://www.gutenberg.org/files/1735/1735-h/1735-h.htm | 323 КБ | ||||
| EPUB3 (электронные книги, включая функцию отправки на Kindle) | https://www.gutenberg.org/ebooks/1735.epub3.images | 134 КБ | ||||
| EPUB (без изображений) | https://www. gutenberg.org/ebooks/1735.epub.noimages | 139 КБ | ||||
| Разжечь | https://www.gutenberg.org/ebooks/1735.kf8.images | |||||
| старые Kindles | https://www.gutenberg.org/ebooks/1735.kindle.images | 231 КБ | ||||
| Обычный текст UTF-8 | https://www. gutenberg.org/ebooks/1735.txt.utf-8 | 280 КБ | ||||
| Дополнительные файлы… | https://www.gutenberg.org/files/1735/ |
gutenberg.org/files/1735/1735-h/1735-h.htm» typeof=»pgterms:file»>Читатели также скачали…
Библиографическая запись
| Автор | Платон, 427? до н.э.-347? | г. до н.э.
|---|---|
| Переводчик | Джоуэтт, Бенджамин, 1817–1893 гг., 90 033 |
| Титул | софист |
| Примечание | Сократ |
| Язык | Английский |
| LoC Класс | B: Философия, психология, религия |
| LoC Класс | PA: Язык и литература: классические языки и литература |
| Тема | |
| Тема | Логические, Древние |
| Тема | Онтология |
| Тема | Софисты (греческая философия) |
| Тема | Методология |
| Тема | Значение (философия) |
| Категория | Текст |
Электронная книга №. | 1735 |
| Дата выпуска | 1 мая 1999 г. |
| Статус авторского права | Общественное достояние в США. |
| Загрузки | 506 загрузок за последние 30 дней. |
| Книги Project Gutenberg всегда бесплатны! | |
Гильотина софистики — Claremont Review of Books
Башня Трампа имеет 58 этажей, но, чудесным образом, квартира Трампов находится на 68 этаже. портрет на обложке в Мар-а-Лаго теперь, когда у него есть настоящий. Как и следовало ожидать от человека, настолько оторванного от фактов, хотя он и способен на головокружительную двусмысленность, он делает это с такой безупречной (без намеков) и искренней искренностью, что это не более шокирует, чем если бы бездомный объявил себя Наполеоном.
Когда двусмысленность менее, скажем так, сумасшедшая и произнесена или написана таким образом, что претендует на мысль, разум, логику или закон, это является агрессией против общего интеллекта и должно быть поводом для гнева. В частности, в политике нет причин не гневаться на риторическую методологию воров, мошенников, мошенников, мошенников, лжецов и трехкарточных дилеров. И тем не менее такой язык используется на самых высоких уровнях политического дискурса высокомерными, цепкими червями (мне говорили, что черви не могут цепляться, но как насчет Дика Дурбина?), которые осмеливаются вести нас.
Например, поскольку аборт по требованию и без ограничений — святейшее таинство современного либерализма — так разделил электорат, это проблема для политиков, которые за, но якобы против, и тех, кто против, но якобы за это. Менее чем смелые политические претенденты должны продеть эту иглу, особенно в сильно католических «голубых» районах, и вдвойне, если они сами являются католиками.
Для этого они придумали изысканно-малодушный прием, столь распространенный, что чисто шаблонное повторение обычно не вызывает презрения и насмешек, которых он заслуживает. Они воображают, что могут сойти с рук — и в большинстве случаев им это удается, — будучи лицом Януса, пушми-пулю доктора Дулиттла или человеческим воплощением «шотландского вердикта» покойного сенатора Арлена Спектера (чтобы избежать голосования виновным или нет). виновным) в процессе импичмента президента Клинтона. Более современной культурной отсылкой может быть комедийное шоу 9.0268 Маленькая Британия Вики, бросающаяся в глаза толстушка в стиле люмпен-пролетариата, чей ответ на любой сложный вопрос: «Да, но нет, но да, но нет, но да, но нет, но да».
То есть, подобно Марио Куомо, описанному Винсентом Каннато зимой 2018 года CRB («Состояние ума в Нью-Йорке»), они утверждают, что «лично» против абортов, но оставляют это на усмотрение «женщины». и ее врач». Это предполагает разделение себя на личности, а что еще? Конечно, никто не хотел бы навязывать закон чьи-то личные предпочтения или неприязнь к или против, скажем, перца чипотле или диско-музыки, но рассматривать аборт как нечто необъяснимое, анахроничное религиозное учение; произвольное предпочтение; или капризный вкус — это демонстрация концептуальной слепоты или бездонной моральной трусости.
Если неродившийся ребенок не был, а на самом деле это чуть более чем в половине случаев, другого пола, чем мать; если бы у него не было совершенно другой и уникальной ДНК; если бы он был нежизнеспособен с самого начала и не дожил бы до срока, а затем, по статистике, еще на 80 лет после этого, учитывая только отсутствие акта разрушения; если бы противники абортов были последовательны в использовании эмоционального англосаксонского слова женщина и не переходили на латинское плод вместо ребенка или ребенка ; если глупость вопроса «Когда начинается жизнь?» не подтверждается тем фактом, что сперматозоид и яйцеклетка живы до того, как вопрос будет излишне сформулирован; если бы только одно тело, а не два, вызвало конфликт; если бы в обычном и статутном праве не существовало давних ограничений на то, что мы можем делать даже с собственными телами; и если бы уничтожение своего потомства не противоречило всякому биологическому императиву, порядочному человеческому импульсу и цивилизованному принципу, то только тогда — а может быть, даже и не тогда — не стояло бы вопроса, является ли это лишением невинной человеческой жизни или не это?
* * *
Но поскольку это вопрос, он не гарантирует отнесения к логически и философски благовидной категории непоследовательного и морально неуместного предпочтения.
В следующий раз, когда бесхарактерный политик скажет: «Я лично против абортов, но я думаю, что это решение должно быть оставлено на усмотрение женщины и ее врача», вы можете выразить свое согласие следующим образом:
Действительно, лично я против расизма, но я считаю, что это решение должно быть оставлено на усмотрение женщины и Ку-клукс-клана. Я лично против дискриминации гомосексуалистов, но я думаю, что это решение должно быть оставлено на усмотрение женщины и Исламского государства. И я лично против загрязнения, но я думаю, что это решение должно быть оставлено на усмотрение женщины и Exxon Valdez.
И так далее….
Хотя большинство политических и этических вопросов предоставляют возможности для нюансов и компромиссов, некоторые этого не делают. Когда политики занимаются двусмысленностью, они пытаются лишить демократию и разум элемента выбора, который в противном случае они неуместно и неразборчиво поддерживают, пытаясь избежать моральной ясности.