Читать онлайн «Созидательный труд», Денис Ядров – Литрес
Артём Павлович Оптимистов любил созидательный труд.
Любил настолько самозабвенно, что говорил о нём везде.
Он говорил о созидательном труде своим сотрудникам в газете «Вечерний ЛПК», говорил о нём директору ЛПК, мэру города и депутатам городской думы. Он говорил пассажирам автобуса, в котором специально ездил с нового города на старый, чтобы поближе с народом быть. Обратно Артём Павлович возвращался на такси, и речи о созидательном труде слушал дядя Федя, потому что во всех службах такси телефон Артёма Павловича внесли в чёрный список и все таксисты, кроме дяди Феди, отказывались везти Оптимистова.
А дядя Федя был глух на правое ухо, и ему рассказы о труде созидательном даже нравились. Большую часть сказанного дядя Федя не понимал и был уверен, что его хвалят за то, что у него такая хорошая семёрка семидесятого года и он такой хороший седой водитель со стажем шестьдесят лет.
И однажды Артём Павлович, который любил дачу и картошку на ней, но не любил выкапывать её, стал рассказывать дяде Феде о созидательном труде на даче, хорошем урожае и о том, что хороший урожай вознаграждается ужином и даже шашлыками.
И дядя Федя как-то незаметно согласился на ужин с шашлыками после созидательного труда. А он, хотя был стар и глух, всё ещё мог носить мешки с картошкой, копать, и даже семёрка у него была, на которой Артём Павлович увёз бы урожай в свой гараж, потому что на своём лексусе картошку возить некрасиво, глупо и самой природе лексуса противно.
В пятницу на той же неделе заехал дядя Федя за Артёмом Павловичем, женой его и дочкой в нарядных дачных платьях и новых сандалях.
Женщины сопротивлялись, не хотели по ухабам трястись в автопроме, а Оптимистов им говорит:
– Если лексус дядя Федя увидит, сами будете картошку копать и носить. А так он подумает, какие мы бедные, несчастные и как любим созидательный труд, что увезёт в гараж нам картошечку, а мы её потом на маслице пожарим и с компотом вкусно поужинаем. К тому же на шашлык потратился, а значит на бензин денежек не осталось.
Артём Павлович привык так в редакции говорить, когда зарплату выдавал и премию начислял. Только шашлык менял на шоколадки сотрудникам.
Однажды Гена Шоколовский, зам. редактора, сказал Оптимистову:
– А ты нам шоколадки не покупай, а лучше премию дай в полном объёме.
Заулыбался Артём Павлович и дал Гене шоколадку. Маленькую такую «Алёнку». И премию тоже дал. И тоже маленькую такую. На ту самую «Алёнку» и хватит.
Жена с дочкой Оптимистова знали, чем бунт на корабле заканчивается, и решили не спорить.
Сели они в семёрку, едут и на кочках подпрыгивают. И чем дольше и больше подпрыгивают и едут, тем всё меньше и меньше жареной картошки хочется им.
В середине поездки дочка Оптимистова и говорит:
– А я вообще картошку не люблю. Ни жареную, ни варёную, ни с мясом, ни с грибами, ни с пончиками.
А жена Оптимистова спрашивает:
– Когда это ты картошку с пончиками ела?
– Да всю жизнь ем. Пирожки называются.
– С картошкой?
– С картошкой – пирожки. А без картошки – пончики. Без картошки вообще всё – пончики. И без мяса тоже.
– И без капусты, – добавил радостный Артём Павлович.
А дочь на него посмотрела так нехорошо, что будь Оптимистов немного догадливей, понял бы, что ей что-то не понравилось, но вместо того, чтобы понимать и догадываться, он подсел поближе к дяде Феде и снова стал ему про созидательный труд рассказывать и на шашлык намекать после труда созидательного.
А дядя Федя головой своей седой всё кивал и кивал и делал вид, что слышит отлично, что ему рассказывают, и на кочках подпрыгивал.
А когда приехали, Оптимистов побежал за лопатой сразу и дяде Феде с речью задушевной о труде вручил её. Дядя Федя лопату взял, посмотрел на дочь Артёма Павловича надутую и жену его с лицом от кочек и воспоминаний о пончиках без картошки перекошенном и говорит:
– А пойдёмте в баню.
Лопату бросил и широкими шагами побежал дрова рубить и баню топить.
Оптимистов разволновался, засуетился, ногами засеменил.
– Какую баню? – говорит. – А как же труд созидательный?
А дядя Федя не слышит ничего, а только дрова рубит и в баню их относит.
А там уже печка натоплена и веники в тазиках от жары млеют.
Артём Павлович бегает вокруг дяди Феди и причитает:
– Как в баню? Как в баню-то пойдём?
– Голышом, – отвечает дядя Федя.
Оптимистов посмотрел на своих жену с дочерью и совсем ему плохо стало:
– С кем ты, дядя Федя, голышом в баню собрался? С женой моей и дочерью, что ли?
Дядя Федя задумался, почесал затылок поленом и говорит:
– Правильно говоришь. С женой твоей и дочерью. Голышом в баню пойдём. А ты пока выкопай картошку и шашлыки приготовь. А шашлык сначала газированной водой залей, чтобы мягче был, а потом газировку сольёшь и майонезом замаринуешь.
Рассердился Оптимистов и как закричит:
– Вон с моего огорода! Без тебя как-нибудь картошку выкопаю и шашлыки съём.
Дядя Федя бросил печь топить, топор бросил, дрова тоже бросил, отряхнул руки и в свою семёрку пошёл.
Идёт дядя Федя, а Оптимистов ему вдогонку кричит:
– Не умеешь труд созидательный ценить, не берись!
И прочие гадости кричит и кричит ему сгоряча.
А жена Артёма Павловича слушала, слушала, что кричит он, и на ухо шепнула:
– Он сейчас уедет, а с дачи мы на чём добираться будем? Лексус в городе остался, такси никакие тебя не везут. И меня не везут, и Варвару нашу. Всех родственников и знакомых даже наших не везут, настолько твои рассказы о труде надоели всем.
Артём Павлович задумался о своих словах, о словах жены своей, о родственниках и знакомых и решил догнать дядю Федю.
– Ты не обижайся на меня, – говорит. – И то что извращенцем старым тебя обозвал, не обижайся, и дедом глухим, и этим самым моржовым тоже. Ни на что не обижайся. И то что поленом в тебя кинул и нечаянно зеркало справа разбил, и то что колесо тебе проткнул, тоже не обижайся. Ты главное – увези нас в город обратно. А я тебе даже заплачу.
Дядя Федя насупился, взял полено, которое Артём Павлович в него кинул, и стукнул Оптимистова по голове. Не сильно так, чтобы только звёздочки полетели, без планет.
А пока звёзды у Артёма Павловича летели, дядя Федя завёл свою семёрку и уехал.
А перед тем, как уехать насовсем, зачем-то остановился, срубил дуб огромный и поперёк дороги его уронил и сказал тихо так-тихо:
– Пусть дорога к вам травой зарастёт. И болотами с филинами горбатыми.
А у Оптимистова хороший слух, не как у дяди Феди. Он слова его запомнил и решил, что вспомнит о них ещё не раз, когда будет о людях города в газете рассказывать.
А пока так думал Артём Павлович , его семья осталась на даче в глуши лесной. Без электроэнергии, потому что её, как назло, сразу после отъезда дяди Феди отключили. И без горячей воды, канализации и консьержки на первом этаже.
Оптимистов разозлился вначале и даже сказал, что обойдутся они без семёрок и водителей, потом позвонил в такси, где сказали ему, что свободных машин никогда нет и не будет. Родственникам своим позвонил, знакомым – никто не захотел ехать за ним и его семьёй на дачу.
Жена Артёма Павловича тихо загрустила, а Варвара сказала:
– А я вообще баню не люблю. Пусть бы дядя Федя парился один, а мы бы с мамой в доме посидели.
– Об этом я не подумал, – сказал Оптимистов.
– А о чём ты подумал? – не выдержала, наконец, жена Артёма Павловича. – Всё у тебя твой труд созидательный на уме. Больше ни о чём думать не умеешь.
– Неправда, – ответил Оптимистов. – Я умею думать наперёд. Например, сейчас я думаю, что до города сорок пять километров.
– Это я заметила, – сказала жена Артёма Павловича, – по кочкам, которые мне в заднее место впечатались. А всё потому, что ты бензин зажал и кольцо мне свадебное. Мы уже двадцать лет женаты, а кольцо ты мне так и не купил. Сказал: или лексус, или кольцо, как будто нельзя было купить и то, и другое. К тому же лексус мы купили всего два года назад.
– Но ведь купили! – воскликнул Оптимистов. – А если бы кольцо купили, не хватило бы на лексус и на бензин.
– Ничего не хочу слышать, – сказала жена Артёма Павловича. – Или кольцо давай сейчас же, или лексус, из-за которого у нас даже свадьбы не было. Ты хоть понимаешь, что для женщины свадьба значит? Белое платье, шампанское, дискотека пьяная? У нас же Варварочка наша, считай, незаконнорождённая.
– А я вообще свадьбы не люблю, – подала голос Варвара. – Я, когда вырасту, никогда замуж не пойду, потому что все мужики бензин и лексусы только любят, а женщин совсем и не любят они.
– Не городи чепуху, – сказала мама Варвары. – Кольцо мне папа не купил – не совсем не купил, а не то, что я хотела.
– Так оно стоило три миллиона! – воскликнул Оптимистов.
– Но на лексус ты три миллиона нашёл.
– Так через восемнадцать лет! И я тебе бриллианты ещё дарил, – добавил Оптимистов.
– Ты бриллианты с кольцом не путай. Бриллианты – это одно, а кольцо – совсем третье.
– А второе что?
– А второе – труд твой созидательный, из-за которого мы застряли в этом забытом богом месте.
– Между прочим, ты сама хотела дачу подальше от города и чтобы с природой наедине.
– Я и сейчас хочу с природой наедине. И с Варварочкой нашей. А ты иди в город за лексусом и без лексуса не возвращайся!
И сказав это жена Артёма Павловича пошла в баню и громко хлопнула дверью.
Стоят Варвара с Оптимистовым, смотрят на закрытую дверь и думают каждый о своём. Варвара смотрела на дверь, смотрела и сказала о том своём, что думала:
– А я вообще природу не люблю. И наедине не люблю, и с компанией.
И понял тогда вдруг Оптимистов, что придётся ему в город пешком идти за лексусом и без лексуса не возвращаться.
Вышел он за калитку, запер её за собой и пошёл по дороге лесной.
А дачи, хотя и в лесу находятся, они всё равно дачи. Только для богатых людей дачи. И у всех машины есть. У депутатов и предпринимателей усть-илимских.
Хотел Артём Павлович их попросить до города его подкинуть за лексусом, а у депутатов такие заборы огромные, железные, со львами, собаками и медузами горгонами, что даже подпрыгнуть на их высоту не получится, не то что докричаться до ушей депутатских.
Ходил, бродил Оптимистов и вдруг увидел один забор чуть меньше остальных. И на нём табличка висит: «Приёмная депутата Подлизова. Принимаю с понедельника по вторник с 08.
00 до 08.05 по всем вопросам и ответам. Перерыв на завтрак с 08.01 до 08.04. Если что – обращайтесь».
Обрадовался Оптимистов, что забор низкий такой и часы приёма есть, а главное – есличтообращаться. Подпрыгнул и крикнул Подлизову через ограждение из стали:
– Подлизов – хороший!
Подлизов сразу круглую голову в окошко высунул и улыбку от уха и до уха растянул.
Оптимистов подпрыгнул и крикнул:
– Подлизов – самый хороший!
Улыбка Подлизова завернулась за уши и поползла куда-то с другой стороны головы.
– Самый хороший и самый лучший!
Улыбка встретилась на обратной стороне головы и пошла на второй круг.
– Отвези меня в город! – крикнул Артём Павлович.
Улыбка издала больной стон, моментально обвисла, и голова Подлизова стремительно растворилась в воздухе. Секунду в пустом окне повисела тень от круглого лица, а затем створки окна захлопнулись и защёлкнулись на замок.
«Только созидательный труд является основой благополучия нашего общества и каждой семьи нижегородцев», — Евгений Лебедев
Политика и власть
Нижний Новгород.
30 апреля. НТА-Приволжье — «Только созидательный труд является основой благополучия нашего общества и каждой семьи нижегородцев», — Евгений Лебедев.
Как сообщает пресс-служба регионального парламента, председатель Законодательного собрания Евгений Лебедев направил поздравление нижегородцам с праздником Весны и Труда.
«Уважаемые нижегородцы! От имени Законодательного собрания Нижегородской области и себя лично поздравляю вас с Праздником Весны и Труда. Этот праздник для многих поколений россиян был и остается одним из самых любимых. Он является символом обновления, светлых надежд, единства, сплоченности, радости мирного труда, торжества добра и справедливости», — говорится в поздравлении.
По словам спикера регионального парламента, ценности, которые провозглашает Первомай, важны во все времена. «Ведь только созидательный труд является основой благополучия нашего общества и каждой семьи нижегородцев», — уточняет он.
«Пусть весеннее настроение наполнит нас новыми силами, уверенностью, что мы справимся со всеми задачами, которые ставит время.
Пусть через наш труд сбудутся все планы и надежды! Желаю здоровья, счастья, радости, успехов во всех делах на благо нашей большой и малой Родины!» — резюмирует председатель Законодательного собрания Евгений Лебедев.
СПРАВКА
Первое мая (Праздник труда, День труда, Праздник Весны и Труда, День международной солидарности трудящихся) — отмечается во многих странах и территориях мира 1 мая
Первомай в современном виде возник в середине XIX века в рабочем движении, выдвинувшем в качестве одного из основных требований введение восьмичасового рабочего дня.
Регион: Н. Новгород
Все новости раздела «Политика и власть»
Евгений Люлин: «Необходимо сформировать единую базу того, что требуется нашим бойцам в зоне СВО». Регион: Нижний НовгородНижегородские верфи получат заказы на строительство более 30 сухогрузов Регион: Нижний Новгород
Евгений Люлин: Архивная служба имеет огромное значение для страны Регион: Нижний Новгород Глеб Никитин поздравил сотрудников архивов с профессиональным праздником Регион: Нижний Новгород Депутат Госдумы Юрий Станкевич поздравил воспитанников и сотрудников Таремского детского дома с 8 Марта Регион: Нижний Новгород Представители «Движения первых» поздравили работающих в праздничный день нижегородок Регион: Нижний Новгород Сотрудники УФСИН России по Ульяновской области устроили праздничный флешмоб (ВИДЕО) Регион: Ульяновск Цветы, подарки, концерты, выставки — «Единая Россия» проводит праздничные мероприятия для женщин в Нижегородской области Регион: Нижний НовгородИА «НТА Приволжье»
Аналитика
Деловая активность в январе росла вопреки низкому потребительскому спросу
Интервью
«СИБУР — партнёр для устойчивого развития и лучшего будущего» Алексей Киселёв: «Мы на самом деле открыли существование кратера Тунгусского метеорита» «Ассоциация лидеров МКД улучшит качество жизни нижегородцев»
Творческий труд | Медиации | Журнал Марксистской литературной группы
Сара Бруйетт.
«Творческий труд». Посредничество Том 24, № 2
https://mediationsjournal.org/articles/creative-labor
В этом эссе сравниваются две влиятельные концепции современного труда, которые возникают из радикально различающихся интерпретационных традиций и вносят свой вклад в них, но имеют общую основу. Во-первых, это широко известная идея «креативного класса», созданная Ричардом Флоридой, профессором менеджмента и путешествующим по всему миру консультантом правительства и промышленности. Во-вторых, это отчет о «нематериальном труде», составленный группой мыслителей, связанных с автономией, радикальной марксистской формацией, берущей свое начало в итальянском рабочем движении. В эту группу, которая теперь находится в «пострабочем» режиме, входят Майкл Хардт, Антонио Негри, Маурицио Лаззарато и Паоло Вирно. Я буду называть их автономистами, бедным, но удобным сокращением. Исследования Флориды повлияли на недавнюю литературу по государственной политике и менеджменту, в которой люди предстают как прирожденные новаторы, истоки предпринимательства, естественно предрасположенные противостоять тому, что существует, и пытаться усовершенствовать его с помощью изобретений; и в котором экономика обнаруживает эту ранее существовавшую тенденцию, а затем взращивает ее в двигатель для непрерывного обновления.
Наоборот, их нематериальный производитель, чей характер скорее предположен, чем интерпретирован, кажется в значительной степени лишенным какой-либо значимой истории.0005 Начнем с того, что Флорида и сторонники автономии в целом согласны с тем, что за последние несколько десятилетий больше работы стало сопоставимо с работой художников. Для Флориды это положительный момент. Для автономистов это амбивалентно, но они заявляют без особых двусмысленностей, что вид эстетического выражения, включенный в капиталистическое производство, является не настоящим творчеством, а, скорее, его кодифицированным и испорченным проявлением в товарной форме. Тем не менее, оба лагеря считают, что творчество связано с неудержимой экспериментальной энергией и способностями человека к самовыражению. В работе Флориды эти способности часто облегчаются и высвобождаются за счет развития карьеры на расширяющемся рынке творческой работы. Для автономистов вместо этого такая инкорпорация угрожает им. На самом деле они уничтожаются самим процессом индивидуации, поскольку и он теперь уже включен в капиталистические отношения, так что только «монада» чистого «потенциала», существовавшая каким-то образом до социализации, может быть источником реального креативность.
Для Флориды под благосклонным надзором капитализма идеал неотчужденного труда, осуществляемого «всей личностью» на пути к саморазвитию, перешел из области утопических фантазий в рабочее место. Некогда разумное различие между буржуазными и богемными ценностями рухнуло в «общую этику работы и образа жизни», которую Флорида называет «творческим этосом». или институциональных директив» и воспринимают городскую жизнь как свободу от традиций.
Между тем для автономистов посредством нематериального труда — постфабричной работы, которая «производит информационное и культурное содержание товара», — капитал деловито организует включение творчества в себя7. Он делает это, обрабатывая весь социальный опыт. как фабрика, в которой всеобщая склонность к творческой игре становится лабораторией, из которой появляются новые продукты. Личность рабочего, в том числе ее стремление к разнообразию и самовыражению, делаются «восприимчивыми к организации и командованию». «автономия и командование», вместо этого он просто «возвращает антагонизм на более высокий уровень, потому что одновременно мобилизует и сталкивается с самой личностью отдельного работника»9.Меняющийся мир доступных идей, который автономисты называют «массовым интеллектом», — это то, к чему капитал всегда пытается получить доступ и захватить, поэтому он создает пространства, в которых новые агломерации будут возникать и быть доступными. В этом «борьба с работой» просто полезна.
Нематериальное производство «подпитывает, эксплуатирует и истощает» свою рабочую силу посредством непрерывного аффективного общественного производства самоотверженных и самомотивированных работников, людей, которые свободно предлагают свой труд, потому что он воспринимается как нетрудовое удовольствие или как моральное принуждение. здесь проявляется стремление капитала к рабочему субъекту, в котором может просто «проживать» команда: рабочие могут не подчиняться команде, но неповиновение является предпосылкой производительности11. Таким образом, для автономистов ошибка Флориды состоит в том, что они видят смешение капитализма и творческого самовыражения как доброкачественное или даже идеальное осознание конца душераздирающего труда. Это скорее усиление эксплуатации, хотя часто оно воспринимается как противоположное.
В тандеме, по мере стирания различия между работой и досугом, то, что человек испытывает и потребляет «вне» рабочего времени, становится частью производства товаров.
экономическая ценность вытекает из этого факта, для автономистов и потребитель «вписан в производство продукта с момента его замысла»13. Потребление не просто «реализует» продукт. Он сам по себе является продуктом, одновременно отслеживаемым допущением, стоящим за созданием продукта, и его желаемым результатом. Таким образом, материал, переработанный нематериальным трудом, есть всеобщий мир субъективности и среда, в которой он производится; содержанием товаров нематериального труда является общая социальная среда. Нематериальные работники одновременно удовлетворяют спрос и производят его. Социальный мир, как и фабрика, есть пространство, в котором воспроизводится рабочий; вся потребляемая культура работает, чтобы заразить, повлиять и воссоздать ситуацию потребителя. Другими словами, потребитель полностью включен в цикл производства, а культурный производитель сам понимается как потребитель, как член класса, определяемого атрибутами образа жизни и досуга, как тот, чьи привычки потребления делают так много.
чтобы определить ее, и чей опыт в качестве потребителя является тем, что порождает идеи, которые позже кодифицированы в правах на интеллектуальную собственность. Таким образом, процесс нематериального производства цикличен и всепроникающ, включая всех.
Нарисовав этот портрет, автономисты тем не менее осторожно теоретизируют массовый интеллект как нечто, что не может быть полностью инкорпорировано. Пытаясь объяснить это сопротивление, некоторые обращаются к упоминанию Марксом всеобщего интеллекта, особенно в том виде, в каком он сформулирован во «Фрагменте о машинах», где, в терминах Вирно, Маркс утверждает, что абстрактное знание «начинает становиться именно в силу своей автономии». из производства, не что иное, как основную производительную силу, отводя разрозненный и повторяющийся труд на периферийное и остаточное место». существуют независимо друг от друга: всеобщий интеллект есть взаимоотношение живого труда и машин, являющихся основным капиталом, в котором заключены отвлеченные знания о рабочих процессах; а знание, которым обладает общий интеллект, «не может быть сведено к основному капиталу», потому что оно «неотделимо от взаимодействия множества живых субъектов».
0005
«Массовая интеллектуальность — составная группа постфордистского живого труда, — пишет Вирно, — и она «не может быть объективирована в машине». переводится в основной капитал, возникает конфликт. Постоянная борьба капитала за фиксирование знаний наталкивается на нежелание живого труда абстрагироваться от своих знаний. Для Вирно общий интеллект — это именно «разум вообще»: это базовая человеческая способность мыслить и обрабатывать информацию; это врожденное творчество, которым обладает каждый, «а не произведения, созданные мыслью». Постиндустриальное накопление использует этот бесконечный ресурс; действительно, он требует неисчерпаемого ресурсного потенциала творческого импульса, основанного в основном на «потенции труда для выполнения случайных и неповторимых утверждений»17. Это социальное знание, противоположное тому, которым обладает новая «рабочая аристократия». Это «неизмеримое» место «разнородных эффективных возможностей». Оно возникает из способностей к мышлению, восприятию, языку, памяти, чувствам — всем частям «фундаментальной биологической конфигурации», которая отличает человека-животное18.
Это бесконечная потенциальность — в словаре автономистов, «виртуальность. 19Именно это капитал пытается превратить в производительный труд, и именно это Хардт и Негри поместили в утопический центр политического обещания «множества».
Именно для понимания связи между этой потенциальностью и ее преобразованием посредством нематериального труда автономисты склонны обращаться к эстетическим моделям. Вирно предпочитает понимать новшество как «виртуозность» живого исполнителя, чья деятельность «находит свое собственное осуществление (то есть свою цель) в себе самой, не объективируя себя в конечный продукт… или в объект, который переживет исполнение». 20 Таким образом, может показаться, что настоящее творчество не может пережить превращения в «продукт» или «объект»; его законная аура не может быть сохранена или доступна другим за пределами единственного момента его собственного выражения, интерпретируемого как «его собственная цель». Со своей стороны, Лаззарато применяет литературную схему «автор, воспроизведение и рецепция»21.
Он позиционирует автора как потребителя, который собирает воедино уникальную смесь материалов, доступных в рамках массовой интеллектуальности, а затем предлагает этот набор своего труда капитал. Это подношение является решающим; в его отсутствие человек остается и продолжает действовать как живой труд или «виртуоз», непрекращающееся противодействие капитала, то, что он никогда полностью не «подчинит своим собственным ценностям». Другими словами, заниматься нематериальным производством — значит создавать что-то, что неизбежно означает работать таким образом, чтобы «искажать или отклонять социальное воображаемое, производимое в формах жизни». В то же время, однако, эти формы жизни являются конечным и окончательным источником инноваций — в простом процессе жизни возникают идеи — и поэтому фактическое производство нематериальных товаров является зависимым и вторичным. Все, конечно, социально создано, поскольку именно «все социальные отношения», воплощенные в отношениях автор-произведение-аудитория, привносят в игру любой смысл23.
Но через автора нематериальных продуктов Тот, кто обладает тем, что Лаззарато называет автономными «синергиями», капитал будет «попытаться контролировать» и «подчинить» себе эти непреодолимые энергии24 9.0005
Таким образом, у теоретиков нематериального труда, как и у энтузиастов креативного класса, представления о статусе и работе художника-автора формируют то, как они представляют, что влечет за собой современный труд. Для последнего кажется, что старый идеал отвращения художника к рыночному успеху больше не верен. Художник был включен в творческий класс, богемные ценности сохраняются только как выбор образа жизни, а творчество и рыночное обращение являются синонимами и развиваются в тандеме. Подлинности и субъективности творческого акта рыночное обращение никоим образом не угрожает. Наоборот, они защищены ею. Для первого, в свою очередь, художник является образцом поглощения субъективности рынком. Она является фигурой любого рабочего, который «порождает» авторский и санкционированный дискурс, неотделимый от капитализма, но отделенный от чего-то еще, что он не может содержать: врожденного человеческого творчества, понимаемого как изменчивость бесконечного потенциала человеческой личности к рекомбинации.
Флоридская и автономистская точки зрения, таким образом, сходны в своем предположении, что творчество и капитал сливаются теперь в некоторых новых формах, поскольку производство различных видов символического содержания — информации, развлечения, искусства — якобы стало экономически доминирующим, и поскольку художники Таким образом, хваленое сопротивление рутинной работе распространилось на всю рабочую силу. Но автономисты пытаются сохранить пространство между «массовым интеллектом» и предпринимательским присвоением его продуктов для личной выгоды. Их теории виртуозности и виртуальности постоянно возвращаются к тому, что санкционированная речь не может уловить посредством нематериального производства интеллектуальной собственности, и поэтому остается ощущение, что между творческим выражением и работой существует некое острое противоречие. Их сочинения обнаруживают явное желание поддерживать возвышенную массу, которая одновременно находится вне отношений собственности и является источником всего, что можно в них перенести.
Это желание, возможно, наиболее очевидно в их постоянном возвращении к оппозиции, которая является резонансно-этической: количество противопоставляется не поддающемуся количественной оценке; реальные продукты противопоставляются будущему потенциалу создания чего-либо; модель соло-автора противопоставляется коллективному разуму, который фактически принадлежит всем и лишь присваивается для использования автором; письменность и кодификация противопоставлены всеобщему владению языком, который можно постоянно комбинировать и использовать заново; права интеллектуальной собственности противопоставляются «общественному достоянию» и множеству; а мера и все, что она подразумевает в отношении количественной оценки и обмена, противопоставляется неизмеримости, представляемой как бесконечная плодовитость социального знания и его несводимость к отношениям обмена (или его недоступность для абстракции в машине).
Таким образом, там, где Флорида и автономисты совещаются, мы находим образ экономики, в которой индивидуальное человеческое творчество стало движущей силой авангарда и ключевым производительным двигателем.
Там, где они расходятся, мы видим непрекращающийся конфликт по поводу того, что означает, что так много труда теперь называют творческим, или что уважение к производительной силе творческих импульсов стало теперь столь всеобщим. Для Флориды, его учеников и союзников художники являются образцами успешной и приносящей удовлетворение работы на рынке, в то время как некреативщики представляют собой просто проблему. Дело не в том, что им нечего предложить — подобно автономистам, Флорида заявляет, что все люди творческие, — но из-за того, что они застряли в мертвящей работе, их потенциал не используется, что означает «растрачивание этого огромного резервуара нашего потенциала». творческий капитал»25. Это представляет проблему как для них, так и для предприятий, которые могут торговать их творчеством.
В противоположность этому, для теоретиков нематериального труда эти не-творцы на самом деле являются тем местом, где обитает истинное творчество, потому что их непрерывная способность к рекомбинации является источником всех знаний.
Таким образом, эти теоретики превращают тех, кто не является автором — или тех, кто «отказывается» — в единственный источник сопротивления капиталу, сопротивления, которое капитал всегда оказывает и не инкорпорирует. Таким образом, в то время как флоридский подход позиционирует творчество как встречу рыночных умов, для автономистов это могут быть только умы, встречающиеся вне рыночной логики, поскольку автором становится любая фигура, чье мыслящее существо эксплуатируется капиталом, а также, проще говоря, капиталом. сам. И фигура, и система требуют всего того социального мира, который остается вне авторства или авторского опыта, источника потенциала, который не может быть сведен к капиталу. Другими словами, как только ваш труд стал доступным для этого превращения в продукт, экспроприировав потенциальность, вы стали автором. Только неавтор, обладающий нерыночным массовым интеллектом, держится за нерыночную целостность.
Литературоведы показали, насколько необходимым было представление субъекта как «источника выражения» для истории капиталистических культурных рынков и частных прав на интеллектуальную собственность.
творческого труда, принимая во внимание аргумент Майкла Райана о том, что превознесение Негри «экспрессивной субъективности» зависит от упущения «инструментальных и контекстуальных факторов», которые являются фактическими условиями ее возможности. Райан сетует на это как на «абсолютизм субъекта, и утверждает, что индивидуальный Негри представляет собой воплощение неустранимого различия и источник непрекращающихся экспериментов, неразрывно связан с либеральным субъектом как местом личного выбора и самореферентного желания. подход к субъективности он порицал, активизируя при этом определенные фигуры художников-авторов. Дальнейшая жизнь этих фигур включает в себя слияние социальных и экономических сил, которые представляют очень мало интереса для Флориды или для автономистов, чьи теории вместо этого имеют тенденцию удалять предмет, который они предполагают, из исторического понимания. Таким образом, в обоих наборах анализов теряется всякий смысл противоречивых, материальных и конститутивных историй труда художников и образов художников за работой, которые подкрепляют концепцию субъективности, которую они поддерживают.
Трудовые теории эстетического производства, как часть более широкой политической экономии культуры, должны предоставить альтернативу, рассматривая, например, развитие противоречивых отношений между художниками и рынками их произведений или сопутствующее мейнстриминг фигуры художник как ценный умственный работник. Учет историчности и особого возникновения и распространения лексики, превращающей современный труд в акт самопознания, самовыражения и самореализации, является важнейшей задачей денатурализации характера современного капитализма.
Актуальную критику теории нематериального труда см. в Timothy Brennan, The Empire’s New Clothing, Critical Inquiry 29 (2003): 337-67. Подробное описание творческого труда см. в Mark Banks, The Politics of Cultural Work (London: Palgrave, 2007) и Andrew Ross, Nice Work If You Can Get It (New York: New York UP, 2009).
О «социальном индивидууме» см. Мойше Постон, Время, труд и социальное господство: переосмысление критической теории Маркса (Кембридж: Cambridge UP, 1993) 33; сравните Карл Маркс, The Grundrisse [1857–61] (Лондон: Penguin, 1973) 325, 705–706.
Ричард Флорида, Восстание творческого класса (Нью-Йорк: Basic Books, 2002) 193.
Флорида, Восстание творческого класса 77.
Флорида, Восстание творческого класса 194.
Флорида, Восстание креативного класса 81.
Маурицио Лаззарато, «Нематериальный труд», Паоло Вирно и Майкл Хардт, ред., Радикальная мысль в Италии (Миннеаполис: Университет Миннесоты, 1996) 133.
Лаззарато, «Нематериальный труд» 134.
Лаззарато, «Нематериальный труд» 135.
Тициана Терранова, «Свободный труд: создание культуры для цифровой экономики», Social Text 63 (2000): 51.
Лаззарато, «Нематериальный труд» 136.
Паоло Вирно, «Общий интеллект», перевод Арианны Бове по адресу
Лаззарато, «Нематериальный труд» 141.
Паоло Вирно, «Двойственность разочарования», Паоло Вирно и Майкл Хардт, ред., Радикальная мысль в Италии (Миннеаполис: Университет Миннесоты, стр. 1996) 21. Сравните Маркс, Grundrisse 692-93.
Вирно, «Генерал Интеллект» пар. 6.
Вирно, «Генерал Интеллект» пар. 7.
Вирно, «Генерал Интеллект» пар. 7.
Паоло Вирно, Грамматика множества , пер. Изабелла Бертолетти и др. (Лос-Анджелес: Semiotext[e], 2004) 98.
Вирно, «Генерал Интеллект» пар. 8.
Вирно, Грамматика 52.
Лаззарато, «Нематериальный труд» 144.
Лаззарато, «Нематериальный труд» 145.
Лаззарато, «Нематериальный труд» 146.
Лаззарато, «Нематериальный труд» 145.
Ричард Флорида, Полет творческого класса (Нью-Йорк: HarperCollins, 2005) 188.
Два репрезентативных исследования: Марк Роуз, Авторы и владельцы: изобретение авторского права (Кембридж: Гарвардский университет, 1993) и Марта Вудманси, Автор, искусство и рынок: перечитывая историю эстетики (Нью-Йорк : Колумбийский университет, 1994).
Майкл Райан, Политика и культура: рабочие гипотезы для постреволюционного общества (Балтимор: Johns Hopkins UP, 1989) 46.
Райан, Политика и культура 57.
Знайте разницу между «работой» и «творческим трудом»
08 марта 2013 г.
Резюме
Творческий труд нельзя торопить или оптимизировать.
Меня никогда особенно не интересовало слово «производительность», которое определяется как (1) «качество продуктивности» и (2) «коэффициент выпуска продукции на единицу продукции». Хотя легко представить себе, как контролировать выпуск продукции в определенных условиях — скажем, ежедневно выпуская на своей фабрике 100 виджетов одинакового качества, — гораздо сложнее гарантировать, что вы напишете 10 страниц одинакового качества для своей работы.
роман каждый день.
Другими словами, не все работы одинаковы. Готовность смириться с этим и заставить этого клиента позвонить или выполнить эту неприятную административную задачу — это один вид работы (очень контролируемый), в то время как протолкнуть творческий блок, чтобы дать миру что-то новое, — это совсем другой (менее контролируемый).
Вот почему я хочу поделиться замечательным отрывком, который я недавно обнаружил в классической книге Льюиса Хайда Дар: творчество и художник в современном мире , где он проводит элегантное различие между «работой» и «творческим трудом»:
Работа — это то, что мы делаем по часам. Это начинается и, если возможно, мы делаем это за деньги. Сварка кузовов автомобилей на конвейере — это работа; мыть посуду, подсчитывать налоги, ходить по психиатрической больнице, собирать спаржу — все это работа. Труд, с другой стороны, устанавливает свой собственный темп. Нам могут за это платить, но это труднее измерить.Работа – это запланированная деятельность, осуществляемая посредством воли. Труд может быть преднамеренным, но только в той мере, в какой он выполняет подготовительную работу или не делает того, что явно помешало бы труду. Кроме того, у труда есть свой график.??
[Хайд завершает эту поразительную сноску.]
Нет ни технологии, ни устройства, экономящего время, которое могло бы изменить ритмы творческого труда. Таким образом, когда стоимость труда выражается в меновой стоимости, творчество автоматически обесценивается каждый раз, когда происходит прогресс в технологии труда.
.. Написание стихотворения, воспитание ребенка, разработка нового исчисления, решение невроза, изобретательство во всех формах — это труды. Как творческие профессионалы, легко спутать «работу» и «труд» — оба являются неотъемлемой частью нашей повседневной жизни. Но когда мы смешиваем одно с другим, мы создаем иллюзию того, что «творческий труд» можно желать, управлять или измерять, тогда как на самом деле, как указывает Хайд, его можно только поманить.