Противоречия абстрактного гуманизма — VIKENT.RU на vc.ru
Автор: Сергей Александрович Резников
9 просмотров
Изначально идеи гуманизма появились в Европе в XV-XVI вв, как ответ на засилье норм и ограничений, которым их подвергали церковь и аристократия. Тогда возникла идея, что другие сословия (ремесленники, крестьяне, горожане) — имеют право на земное счастье, своё мнение, и способности к совершенствованию себя. Человек не только слуга феодала на земле, и не раб божий с позиции церкви — человек вообще что-то может сам.
Интересно, как идея гуманизма потом перерождалась. Например, в середине ХХ века появились гуманистические направления в психологии в ответ на утвердившуюся тогда психологические направления Фрейда (утверждавшего, что человек во многом руководствуется бессознательным — неосознаваемыми мотивами и мало что может) и поведенческой психологии Павлова и Скиннера (которые изучали рефлексы и психофизиологию, и у которых также было видно, что свобода воли крайне ограничена).
Постепенно эти идеи трансформировались в идею, что достаточно дать человеку свободу в выборе, не мешать ему, и он САМ сделает так, как лучше себе. И действительно, современные законы в обществе исходят из того, что человек сам несёт ответственность за свои поступки. В т.ч. уголовную.
Если отбросить реальные возможности человека (то есть абстрагироваться от них) и принять за максимальное благо обеспечение этой самой свободы — то так можно прийти к идее абстрактного гуманизма.
Вот тут возникает интересный эффект — оказывается, что стремление к абстрактным гуманистическим идеалам ухудшает жизнь группы людей, которая этими возможностями пользоваться не умеет. Иногда группы — весьма значительной…
С точки зрения абстрактного гуманиста, пожертвовать этими людьми — это меньшее зло, по сравнению с теми плодами, которое может дать работа на гуманистические идеалы. Наверное.
Ниже пример того, как абстрактные гуманисты борются за права и свободу зависимых людей, давая им свободу деградировать, и не ограничивать их в том, чтобы нанести вред окружающим. Они выступали за права наркозависимых, чтобы их лечение было только добровольным, исходя из того, что наркоман должен сам обратиться в реабилитационный центр. Однако по статистике за всё время существования центра, самостоятельно к ним обратилось всего несколько человек…
«я конечно натерпелся больше всего в жизни от абстрактных гуманистов. Абстрактные гуманисты это люди, которым нравится быть добрыми за чужой счет.
[…] ко мне подходит человек, которого знает пол страны и говорит:
— Евгений я хочу вам руку пожать, я вас уважаю, но моя дочь вас ненавидит!
Я говорю: «Я же не знаю Вашу дочь, за что она меня ненавидит?»А он говорит: «она Вас ненавидит за то, что Вы наркоманов приковываете к батарее.»
Я отвечаю: «Ну во-первых не к приковывал, а пристёгивал, во вторых не к батарее, а к кровати.И я же отвечал за их жизни, здоровье, моя задача была их вытащить, спасти. И я делал это вот так, и у меня получалось. А как это делала Ваша дочь?»
Оказывается, она это никак не делала, она просто рассуждала.
Надо понимать, что для любого наркомана, человек лишивший его наркотиков — это враг. Они будут писать заявление на мать, на отца, на кого угодно. Но на тебя тем более всегда напишет с легкой душой заявление, если его попросят.
Все опера про это знают, поэтому любого наркомана из любого реабилитационного центра бери, договариваться, и он напишет заявление. Почему эти реабилитационные центры по всей стране вот так вот закрывает один за другим. То есть приходят, разгоняют. Причем те которые разгоняют реабилитационные центры, их вообще не интересует судьба наркоманов. Ну просто не интересует.
Им говорят — «че, на улицу что ли?»
— Да, на улицу. Не имеете права [удерживать]. Все пусть идут на улицу.
— так они же колоться будут, они будут воровать, грабить, убивать!
— да но это не ваше дело, то есть вы не имеете права.
И поэтому огромная проблема с реабилитацией стране.Ройзман Е.В., Пивоваров А., Евгений Ройзман: история «Города без наркотиков» / Редакция/Исходники — [Электронный ресурс] Режим доступа: https://youtu.be/avjS2WSLpEk?t=1108 (Дата обращения: 2021-05-29 23:52:45)
И я же отвечал за их жизни, здоровье, моя задача была их вытащить, спасти. И я делал это вот так, и у меня получалось. А как это делала Ваша дочь?»
Видео: разработка НОВОЙ ТЕМЫ: социальные инновации
Плейлист: социальные открытия, инновации, изобретения
Гуманизм абстрактный и гуманизм социалистический
О чем бы ни была написана книга, она посвящена человеку, ведет бой за или против него. Искусство – тот передний край, на котором развертывается упорная идейная борьба вокруг понимания человека и человечности.
Кто же он такой – герой нашей литературы? Обязательно ли передовой человек духовно богатый, морально цельный или также тот, кто идет к идеалу нелегкой дорогой поисков? Так ставится вопрос во многих критических статьях, появившихся за последнее время в связи с обсуждением книг М. Шолохова, В. Пановой, Ю.
Бондарева, пьес А. Арбузова, В. Розова, кинопоэмы о море А. Довженко… Этот вопрос занимает молодых талантливых художников и опытных мастеров. Да оно и понятно. Спор о герое советской литературы неразрывно связан с решением вопроса о новом человеке, его месте в жизни, смысле его дел, о его счастье.
В десятом тезисе К. Маркса о Фейербахе прямо сказано, что диалектический материализм имеет целью не «гражданское», а человеческое общество, или обобществившееся человечество. Появление лагеря социализма, которое означает практическое осуществление Марксовой посылки, привело к коренному преобразованию мирового климата, широчайшему распространению гуманистического сознания1. Оно становится реальной силой, оформляясь в могучее движение сторонников мира. И сейчас все меньшим успехом пользуются человеконенавистнические проповеди. Теряют былую распространенность безысходный пессимизм, причитания о том, что людям не остается ничего другого, кроме как «наслаждаться запахом собственного гниения» (Рандольф Стоу).
Капитализм и гуманизм – силы в самой основе своей враждебные друг другу. Капитализм верен собственной природе, которая была определена более ста лет назад Марксом и Энгельсом это формация, отчуждающая человеческое от человека, расчеловечивающая личность, ставящая во враждебные отношения свободу и исторически необходимое, общество и индивидуум.
Но идеал гуманизма, свободы и мира в наше время – такая общественная сила, мимо которой не в состоянии уже пройти ни один здравомыслящий политик. Вынужденная заигрывать с гуманистическим сознанием миллионов простых людей, буржуазия в то же время стремится воздействовать на него, подчинить своему влиянию, отвратить от стихийного влечения к социализму, противопоставляя социалистическому гуманизму свои демагогические подделки под «гуманизм», которому тем не менее приписывается общечеловеческий характер.
Западноевропейские и американские политики все больше задумываются о слабости своего лагеря в идеологической борьбе. «Критическая слабость нашего общества заключается в том, – считает Липпман, – что наш народ не имеет перед собой вдохновляющей цели, ради которой народ был бы объединен».
Идеологами капитализма остро ощущается нехватка в идеалах, которые бы помогли им убедить человека в необходимости существующего порядка. И вот они настойчиво твердят о чудесном превращении современного капитализма в общество, построенное на началах экономического гуманизма, где единственно возможен расцвет личности.
Идеологи типа Гертера и Лоджа готовы вообще отказаться от ненавистного народам термина «капитализм» с тем, чтобы скрыть под стыдливой этикеткой «экономического гуманизма» подлинную, сущность империализма. Такая подтасовка свидетельствует, что буржуазным идеологам приходится считаться с настроениями простых людей и играть на этих настроениях, прибегая к мистификации: завоеванное народом выдается за следствие поступательного – развития капитализма, вынужденные уступки преподносятся как закономерные блага. Маститый философ Ж. Фюрстенберг признает: «Нет ничего хитроумнее, чем открытие, что для того, чтобы удалось подчинить народные массы, они должны воображать, будто сами управляют.
Именно в этом смысл политических концепций «свободы» и «общественного мнения» 2.
Буржуазные идеологи ратуют за эгоцентрическую личность во имя компрометации идеи борьбы, стремясь примирить человека с существующими классовыми противоречиями. Часто это делается Довольно тонко, в замаскированных формах, поэтизируется скромное человеческое счастье, семейный уют, трогательность переживаний «маленького» человека. Они абсолютизируют самоотчуждение человека и выдают изуродованную разделением труда, ограниченную рамками существующего строя личность за единственную и вечную меру всех вещей, вводят нормы буржуазной морали в ранг всеобщей добродетели. Им важно доказать: чем ты меньше, тем лучше.
Нам пришлось видеть иностранный фильм: обычный, добрый человек хочет устроить личную жизнь, обзавестись семьей, добиться скромного счастья. Таков круг интересов и духовных запросов, составляющих содержание жизни героя. Вместо того, чтобы предъявить человеку высокие требования, дающие права на большое счастье, авторы фильма ограничиваются сочувствием герою и ему подобным, идеал которых несложен: довольствуйся малым, лишь бы как-нибудь скрасить «одиночное заключение в собственной шкуре».
Личное счастье добродетельного одиночки противопоставляется неприглядным сторонам действительности в качестве «философии» американского образа жизни. Именно поэтому микропроблемы бытия, разрастаясь до непомерных размеров, заслоняют и вытесняют проблемы общечеловеческого значения. Вернее, авторы фильма по-своему пытаются решить проблему, но дают совершенно ложный ответ на вопрос, в чем же следует видеть общечеловеческое. Вы мечтаете о счастье миллионов и не видите человека, говорят они нам, для нас же не существует человечества, это фикция, неправильное употребление слова. Нет человечества, нет общечеловеческого счастья, нет общечеловеческих интересов, – есть только отдельный человек и его личное счастье, которое он может найти, оставаясь в границах существующего строя. В такой интерпретации общечеловеческое выступает как простая арифметическая сумма миллионов разобщенных индивидуумов, каждый из которых подчинен извечным законам бытия, ищет счастье только для себя одного.
Упреки в антигуманизме – излюбленный аргумент всех оппонентов марксизма, которые «обвиняют» его в том, что он относит к сфере случайности жизнь человека, интересы личности и якобы возводит все свои обобщения на «абстрактном остове всеобщности».
Нападки на «сторонников всеобщего счастья» служат лазейкой для проповеди снисхождения и жалости к несовершенному человеку, а по сути дела прикрывают неверие в творческие возможности личности. Экзистенциализм, претендующий на роль самой гуманистической философии современности, принимает жизнь как хаос, стихию, не подвластную контролю (Альбер Камю), узаконивает бесконечное одиночество личности, которая призвана быть в мире ради самой себя (М. Хайдеггер, К. Ясперс). Гуманизм превращается в индивидуализм, который выдается за свободу личности. Так буржуазный гуманизм отрицает себя. В результате перед нами предстает человек, выключенный из общественных отношений, ставший игралищем темных сил подсознательного, обреченный на анархическое своеволие плоти. Когда индивидуум лишается социального содержания, он тем самым теряет и человеческое содержание. Делая героем одиночку-индивидуалиста, экзистенциалисты пытаются говорить от имени человека вообще, не замечая, что культ беспомощного одиночки враждебен общечеловеческим интересам и оказывается подчас как бы изнанкой ницшеанства.
Они устрашают человека «челюстями коллектива», перемалывающего «я», и, устрашаясь собственными призраками, цинически выворачивают героя наизнанку либо уводят его в нравственное подполье. Самые ультрасовременные течения буржуазной мысли кончают старым, как мир, пессимистическим выводом, еще раз энергично повторенным К. Ясперсом: «Никакие идеалы невозможны для человека, ибо человек несовершенен».
Кризис официального буржуазного гуманизма заставил активизироваться церковников. Подновив библейские проповеди всеобщей любви и смирения на современный лад, они выдают их за христианский гуманизм, призванный спасти и обновить мир, погрязший в грехах. Они считают, что гуманистические идеалы Возрождения, французской революции, а затем социализма исчерпали себя, оказались несостоятельными и настала пора противопоставить им свой идеал человека-богоносца. Как свидетельствует сочинение аббата Биго «Марксизм и гуманизм», христианский человек – не более, чем идеализированный буржуа со всеми присущими ему атрибутами частной собственности в ее первозданном виде.
Идеологи капитализма и воинствующие церковники едины в стремлении дискредитировать идеи революционного переустройства мира. «Не борьба является основным законом общественной жизни… как того хочет марксистская социология, основывающаяся на диалектическом материализме, а сотрудничество на базе человеческой солидарности, усовершенствованное христианским милосердием, из которого проистекает мир» 3, – вот последнее слово христианских пастырей, которое так любо сердцу буржуа.
Осознавая невозможность реалистического воплощения своего идеала в конкретном жизненном образе, христианские наставники благословляют модернизм. В западногерманских и испанских реакционных журналах настойчиво повторяются рассуждения о том, что литературе вообще не дано рассказать о гармонической личности, и поэтому надлежит довольствоваться отвлеченными символами человека, абстракционистскими намеками о нем. (Воистину: «Чем больше человек вверяется богу, тем меньше он принадлежит самому себе».)
Христианский гуманизм эксплуатирует популярность социалистических идей.
Э. Решив в сочинении «Антихрист» утверждал, что «Ветхий завет» – это творение экзальтированных утопистов, увлеченных могучим социалистическим идеалом».
Представители передовой зарубежной интеллигенции все острее и болезненнее ощущают пропасть между красивыми словами о любви к человеку и практикой сильных мира сего. Перед лицом опасности атомной смерти они выступают в защиту человечества и его будущего, но неопределенность идеалов, неясность положительной программы мешают дать глубокий анализ существующих противоречий. Показательным примером служит американский фильм «На берегу», в котором с большой художественной выразительностью переданы ужасные последствия разразившейся над миром атомной войны. Зритель глубоко сочувствует героям, последним представителям обреченного человечества, но по существу так и не может понять, что привело людей к страшной катастрофе и что надо сделать, чтобы предотвратить ее. Война, о которой говорится в фильме, разразилась в результате случайного недоразумения.
В ней нет ни правых, ни виноватых. Такая трактовка проблемы обезоруживает и обескураживает всякого, кто хочет найти ответ на волнующие вопросы о судьбах мира. Несправедливость буржуазного общественного устройства осуждается – хотя и с позиции абстрактного гуманизма, но все же, несомненно, осуждается. Поэтому было бы серьезной ошибкой не видеть коренного различия между апологетами капитализма, для которых гуманизм- род ширмы, и писателями, берущими сторону человека.
«Капитализм вообще и империализм в особенности превращает демократию в иллюзию – и в то же время капитализм порождает демократические стремления в массах, создает демократические учреждения, обостряет антагонизм между отрицающим демократию империализмом и стремящимися к демократии массами» 4.
Абстрактный гуманизм при всех своих слабостях – одна из ступеней развития демократического сознания, форма морального протеста и этической оппозиции официальному «гуманизму» по рецептам Лоджа и Гертера, В конечном счете абстрактный гуманизм – наш союзник в борьбе за человека, в схватке с искусством, принижающим личность.
Он приходит в столкновение с господством чистогана, превращением личного достоинства в меновую стоимость.
Писатели-реалисты с огромным гуманистическим пафосом, противопоставляя доброго, человечного героя дурному, бесчеловечному буржуазному обществу, учат видеть в человеке человеческое, провозглашают его бесконечной ценностью, видят в нем прекрасное начало, призывают дорожить этой ценностью. И все же ограничиваться этим – значит сказать лишь половину правды. Отрицая античеловечность эксплуататорского общества, они ведут критику его изнутри, мыслят категориями и понятиями, не выводящими за рамки буржуазного мира. В результате художники обрекают себя на социальную близорукость, сужающую их кругозор. Законы, управляющие буржуазным миром, приобретают в их представлении всеобщий и абсолютный характер.
Наиболее уязвима в творчестве зарубежных критических реалистов их положительная программа. Писатель, как известно, не обязан давать ответ на все поставленные им вопросы, но и утверждение и отрицание неразрывно связаны в искусстве с высотой и истинностью общественно-эстетических идеалов,
«Рассерженные молодые люди», как их называют в Англии, создали ряд критических произведений: «Счастливчик Джим» Эмиса, «Оглянись во гневе» Осборна, «Спеши вниз» Д.
Уэйна. Герои этих интересных книг находятся во власти смелых и благородных порывов, но лишены четких идеалов, ради которых стоило бы начинать борьбу. Их эмоциональная неудовлетворенность так и не подводит к выработке осознанной жизненной цели. Герой Осборна прямо говорит об этом. В том же признается герой романа Керуака «На дороге», который мечется по Америке и на вопрос одного из своих спутников о цели скитаний отвечает: «Не знаю, куда и зачем, просто мы должны двигаться».
Рассерженные молодые люди, так же как и их герои, понимают убожество буржуазного уклада жизни, тоскуют о порыве свежего ветра, мечтают куда-то прийти, что-то найти, – но не больше.
Позиция, сформулированная американским писателем Джоном Клейтоном: «…я на стороне неприметных, безъязыких, нежеланных, всех, кто страдает, где бы они ни находились», – весьма симптоматична для многих современных зарубежных реалистов. Итальянец Монтелла посвятил один из своих последних романов «всем Акакиям Акакиевичам Башмачкиным всех времен и народов».
Славные гоголевские традиции, из которых, по словам Достоевского, вышла вся русская литература, до сих пор остаются не мертвым наследством, а живыми заветами для прогрессивной европейской литературы. Но, отталкиваясь от официальной буржуазной доктрины, современные критические реалисты провозглашают нередко сочувствие, жалость вместо борьбы, Их гуманизм, призывающий верить в человека, невольно утверждает неверие в созидательные силы и трагическую невозможность преобразования жизни. Так рождается ощущение внутреннего надлома. Даже мужественного героя разъедает яд пессимизма, отчаяния.
Такие разные художники, как Ремарк, Фолкнер, Стейнбек, отрицая окружающую действительность, ищут и вместе с тем не могут найти выхода из создавшегося положения. Они, выступая против фашистского насилия и бесправия народа, в то же время не принимают революционного преобразования жизни, чураясь коммунизма.
Принимая существующий порядок как зло, критические реалисты видят в исторических изменениях подобие стихийных геологических катаклизмов, которые несут человеку только бедствие.
Робинзон Крузо терпит кораблекрушение, но, даже выкинутый на необитаемый остров, обретает твердую почву под ногами, – мир улыбается ему. Он выходит из столкновения с жизненными невзгодами победителем. В романе Дефо отразилась оптимистичность буржуазного гуманизма, впоследствии им утерянная. Жизнь показала, что герой, превративший необитаемый остров в благоустроенный уголок земли, по злой иронии истории весь мир обращает в капиталистические джунгли. Писатели критического реализма создали целую галерею цивилизованных хищников вроде драйзеровского Каупервуда, роллановского Тимона или Ноэля Шудлера у М. Дрюона. Эти сильные, решительные и властные натуры тем не менее отталкивают. Они приносят беды и несчастья всем, кто так или иначе попадет в сферу их деятельности, начиная от Шудлера-младшего и кончая безвестным ловцом жемчуга Кино из повести Стейнбека «Жемчужина».
Сочувствие критических реалистов целиком на стороне страждущего человека, на стороне этого самого Кино, которому, казалось бы, наконец, улыбнулось счастье, но найденное сокровище становится для него источником страшной беды.
И в повести Хемингуэя «Старик и море» поэтизируются воля простого человека, его многострадальные руки труженика, стихийная сила жизни. Монументальный героический характер старого рыбака как бы олицетворяет собой неистребимое народное начало. Он уверен, что «человек не для того создан, чтобы терпеть поражения… человека можно уничтожить, но его нельзя победить».
Перед нами жизненная программа, которой в свое время руководствовался и Робинзон Крузо. Однако миросозерцание самого Хемингуэя лишено цельности: он верит, что старик не сдастся и нет силы, способной заставить его отказаться от борьбы, но вместе с тем положение безысходно.
- Даже у буржуазных моралистов и философов вырываются иной раз невольные признания, что «марксизм спас гуманистическую этику от ее искажения в капиталистическом обществе». (Herbert Marсuse, Soviet marxism. A critical analysis, N. Y. 1958 p. 202).[↩]
- J. Furstenberg, Dialectique du XX-eme siecle, Paris, 1956, p. 303.[↩]
- «Sapientia Aquianatis Comraunicaiiones IV Congressus tnomistici internati onales», Romas, vol. I, 1955, p. 359.[↩]
- В. И. Ленин, Сочинения, т. 23, стр. 13.[↩]
I, 1955, p. 359.[↩]Хотите продолжить чтение? Подпишитесь на полный доступ к архиву.
Уже подписаны? Авторизуйтесь для доступа к полному тексту.
За пределами абстрактного гуманизма в Санхати
26 мая 2018 г.
Динеш К. Верма и Мохаммад Билал,
Ученые -исследовательские ученые и социальные активисты,
Университет Амбедкара, Дели (AUD)
Каждая и Университет. некоторые элементы, отличающие его от других. Стирание этих элементов сделало бы его неотличимым от других контрастирующих идеологий. Точно так же, если убрать из марксизма элемент классовой борьбы, то стирается коренное различие между марксизмом и абстрактным пустым гуманизмом. В недавней статье Апурвананда в Indian Express (Маркс, гуманист; http://indianexpress.com/article/opinion/columns/karl-marx-humanist-philisophy-5165973/) сделана тщетная попытка лишить марксизм его специфического, определяющего элемента.
Апурвананд пишет: «Маркса считают теоретиком революции, которая освободит пролетариат. Но Маркс уверяет напуганную буржуазию, что революция освободит и ее. Он сетует на то, что творческая энергия, высвобожденная буржуазией, не может реализовать свой потенциал, поскольку она направлена только на получение прибыли. Маркс хотел бы, чтобы они занялись более трудной задачей «свободного развития своей физической и духовной энергии». Апурвананд продолжает изображать сходство между Марксом и Ганди.
Верно, что Маркс в студенческой жизни находился под влиянием гуманистических идей. Это легко увидеть в сочинении, которое он написал в рамках выпускных школьных экзаменов. В эссе под названием «Размышления молодого человека о выборе профессии» излагается его вера в общественный долг и, соответственно, служение человечеству как конечную цель его жизни. Маркс пишет: «Если мы избрали такое положение в жизни, при котором мы больше всего можем работать для человечества, то никакие тяготы не могут сломить нас, потому что они — жертвы на благо всех; тогда мы не будем испытывать мелкой, ограниченной, эгоистичной радости, а счастье наше будет принадлежать миллионам».
Гуманизм как система мышления наделяет свободу действий и ценность всех человеческих существ, игнорируя социальные разделения и иерархии между ними, и проецирует себя как установление «свободы, равенства и братства» в качестве основополагающего принципа человеческой жизни. Согласно Апурвананду, такое размышление о человечестве можно увидеть и в трудах Маркса, и поэтому Маркса следует отнести к гуманистам. Таким образом, несмотря на накопление богатства, капиталист может быть и отчужденной душой, которая тогда не должна бояться марксизма, а видеть в нем попытку вернуть себе отчужденное человечество.
«Человек» был предметом мысли Маркса. Его руководящим принципом была потребность в человеческом обществе, свободном от эксплуатации и угнетения, в котором преобладает максима «свободы, равенства и братства» в прямом смысле этого слова. Другими словами, он желал человеческой эмансипации. Однако он существенно расходился с гуманистами в отношении средств и методов достижения цели и привлекал их к ответственности за несоблюдение их цели.
Маркс категорически утверждал, что в обществе, разделенном на классы, интересы человеческого рода не могут быть одинаковыми, и поэтому для преобразования человеческого общества необходима классовая борьба. Но в статье Апурвананд делает вид, что марксизм обязан освободить даже эксплуататорский капиталистический класс (буржуазию), позволив «свободное развитие их духовной и физической энергии». При этом Апурвананд лишает марксизм возможности видеть его врага в буржуазии — классе, который процветает за счет жестокой эксплуатации и присвоения человеческого труда, и поэтому в конечном итоге изображает марксизм не как борьбу против такой эксплуатации масс, а как извинение перед эксплуататорами.
Напротив, по Марксу, такой гуманизм несостоятелен и нежелателен, так как он порождает самоуспокоенность, хотя бы на малейшем пути к реальным антагонизмам в человеческом обществе. Маркс утверждает в «Нищета философии» : «Вся теория этой школы покоится на бесконечных различиях между теорией и практикой, между принципами и результатами, между идеями и применением, между формой и содержанием, между сущностью и действительностью, между правдой и фактом.
, между хорошей стороной и плохой стороной». Таким образом, Маркс отвергает гуманизм, поскольку он отрицает основной факт взаимного антагонизма между классами и стремится сделать всех одинаково людьми. Этот принцип лишен реальности, а потому скрывает действительные антагонизмы, господствующие в обществе. Маркс характеризует этот принцип как направленный на сохранение господства класса капиталистов над эксплуатируемыми массами.
Маркс рассматривает историю как борьбу между классами и называет эту классовую борьбу необходимой для того, чтобы положить конец эксплуататорскому буржуазному обществу. На последних страницах своей книги «Нищета философии» Маркс поясняет: «Антагонизм между пролетариатом и буржуазией есть борьба класса против класса, борьба, дошедшая до своего высшего выражения, есть тотальная революция». . В самом деле, разве удивительно, что общество, основанное на противостоянии классов, достигает кульминации в жестоком противоречии, в сотрясении тела против тела, как в своей последней развязке?» Далее он цитирует Жорж Санд и подчеркивает, что последние слова в постоянно меняющемся обществе останутся: «Битва или смерть: кровавая борьба или вымирание.
Таким образом, вопрос ставится неумолимо». Позднее, в Коммунистический манифест Маркс заявляет о необходимости классовой борьбы словами: «Коммунисты брезгуют скрывать свои взгляды и цели. Они открыто заявляют, что их цели могут быть достигнуты только насильственным ниспровержением всех существующих общественных отношений. Пусть правящие классы трепещут перед коммунистической революцией».
Несмотря на такую очевидность мысли Маркса, Апурвананд предпочитает изображать Маркса в карикатурном виде как апологетического гуманиста, по-видимому, на основе его ранних работ. Но реальная ли это картина? Не следует ли противопоставлять эволюционирующее сознание Маркса развитию истории и, следовательно, рассматривать его как продукт его обстоятельств. Известно, что ранний гуманист Маркс находился под влиянием Гегеля и Фейербаха; но его сознание, а тем самым и его мышление претерпели коренные изменения, когда он объединил силы с зарождавшимися движениями рабочего класса. В этом контексте он начал ясно формулировать желательность и неизбежность появления гуманистического общества, которое из простого плод воображения превращается в желаемую реальность — конец классового общества, хотя и через классовую борьбу.
Преобразование, которому подверглась мысль Маркса, было подчеркнуто французским философом Луи Альтюссером, который рассматривает сочинения Маркса как продукт двух различных периодов его жизни, то есть «Молодого Маркса» и «Зрелого Маркса». Он видит в ранних работах Маркса влияние Гегеля и Фейербаха, а последующую траекторию его мысли — результат его участия в рабочем движении, в котором отсутствует гуманизм. Альтюссер видит резкий эпистемологический разрыв между «Молодым Марксом» и «Зрелым Марксом». Ранние сочинения Маркса, на основании которых его характеризуют как гуманиста, не были соизволены для публикации самим Марксом. Эти сочинения были опубликованы почти 90 лет после их написания и 40 лет после смерти Маркса!
Сегодня, когда общество резко расколото на непримиримые классовые антагонизмы, говорить о классовой гармонии равносильно низкопоклонству перед эксплуататорами, т. е. господствующим капиталистическим классом. Предпринимаются попытки заключить идеи Маркса в узкие рамки классовой гармонии, концептуализированной как гуманизм, и поэтому они лишены какой-либо революционной доблести.
Такой гуманизм пренебрегает определяющими законами общества и потому не реализуется. Напротив, мысли Маркса беззастенчиво противостоят эксплуататорам и концептуализируются как потребности трудящихся масс; тем самым делая необходимым первенство классовой борьбы. Только упразднив частную собственность и эксплуатацию, можно создать базу, на которой может быть окончательно реализовано братство между людьми. Маркса нужно освободить из тисков самозванцев, которые одержимы тем, что выдают свои собственные взгляды за мнения Маркса. Пусть Маркс останется марксистом и воздержимся от неуместных умственных усилий объявить его пустым гуманистом.
Роберт Мазервелл: «О гуманизме абстракции». дюймов
(Национальная галерея, Вашингтон)
Прежде чем знакомство с Мейером Шапиро убедило его посвятить свою жизнь живописи, Роберт Мазервелл изучал философию и эстетику в Стэнфорде и Гарварде. Таким образом, неудивительно, что Мазервелл стал одним из немногих представителей абстрактного экспрессионизма в первом поколении, которые регулярно делали общедоступными информацию о своем искусстве и теории посредством частых лекций, письменных работ и интервью.
Он считал свое эссе «О гуманизме абстракции» ( Сочинения Роберта Мазервелла) одним из самых философских текстов, которые он когда-либо писал. На мой взгляд, это эссе — одно из самых доступных и убедительных утверждений о природе абстракции в живописи, с которыми я сталкивался.
Далее следует длинный отрывок из эссе.
Марк Ротко, Без названия, 1954
Холст, масло без грунтовки, 93 x 56 3/16 дюйма
(Художественная галерея Йельского университета
Как сказано в словаре, цель абстракции в любой области — искусстве, науке, математике — состоит в том, чтобы из невероятного богатства, сложности и детализации реальности «отделить», «выбрать из» сложности реальности то, что которые вы хотите подчеркнуть или решить. . . невозможно воссоздать битву при Геттисберге; тем не менее конечным стремлением этого натуралистического представления о том, что такое произведение искусства, остается воспроизведение самой реальности; отсюда и популярность кино в 20 веке, как и романа в 19 векей.
Джоан Митчелл, Land , 1989
Холст, масло, общий размер (две соединенные панели): 110 1/4 x 157 1/2 дюйма
(Национальная галерея, Вашингтон)
. . . Все наши формы общения являются абстракциями от всего контекста реальности. Я часто цитировал Альфреда Норта Уайтхеда в одном из важнейших, на мой взгляд, утверждений об абстракции: «чем выше степень абстракции, тем ниже степень сложности». В этом смысле математические формулы (по иронии судьбы) по своей природе имеют более низкую степень сложности, чем нарисованная поверхность с тремя линиями, даже если это уравнение Эйнштейна. Как только человек понимает, что каждое выражение является формой абстракции, тогда делается выбор в отношении акцента, т. е. значения. . .
Эми Силлман, N&V , 2007
Цветное травление на мягком грунте с акватинтами из мыльного грунта и слюны, 35 x 28 дюймов , является изображением чего-то в природе, и вместо этого думают, что изображение является преднамеренным выбором определенной степени абстракции (которая в случае Эндрю Уайета или Нормана Роквелла, например, является очень низкой степенью абстракции и относительно высокой степени абстракции или переходя от них, скажем, к Мондриану, высокой степени абстракции и низкой степени сложности), то на живопись начинаешь смотреть совершенно иначе.
Ирен Райс Перейра, Мекка, 1953
Холст, масло 40 1/8 x 50 дюймов
(Смитсоновский музей американского искусства)
Трудность для говорящего с вами художника (по сравнению с композитором или мимом) заключается в том, что они могут дать вам перформанс, а художник — нет. . . Живопись — тоже язык универсальный по своей природе, но весьма изощренный и элитарный, с точки зрения общего круга людей. Если кто-то очень искусный художник-абстракционист, многим людям трудно осознать это. . .
Джанет Собель, Без названия , 1946
Холст, масло
(Галерея Гэри Снайдера)
Большинство людей имеют предубеждение против абстракции в чем бы то ни было. . . И я должен сказать, что когда я смотрю на сложное математическое уравнение, оно для меня ничего не значит. Я не могу читать его, не больше, чем я могу читать по-китайски.
Но у меня нет к ней сопротивления за то, что она абстрактна , потому что я считаю абстракцию самым могущественным оружием.
Верно также и то, что абстракция может быть настолько удалена от нашего опыта — чувственного опыта, — что она становится далекой от своих истоков. Сопротивление большинства людей абстракции заключается лишь в том, что она отдалена. . . Виллем де Куниг, Живопись , 1948
Эмаль и масло на холсте, 42 5/8 x 56 1/8 дюйма
(Музей современного искусства, Нью-Йорк)
. . . Видите ли, искусство — это треугольник. Скажем, в случае с живописью — большинство людей думают, что треугольник состоит из вас, холста и «природы», и что я, как художник, смотрю на природу и потом наклеиваю туда на холст то, что я рисую. смотря на. На самом деле треугольник состоит из нас самих, медиума и человеческой культуры, а не одной только грубой природы, которая есть не что иное, как аспект культуры; сумма человеческого опыта по отношению к своей культуре в живописи. Таким образом, во многих отношениях вместо того, чтобы смотреть на дерево, человек играет в игру с другими художниками.
. .
Джексон Поллок, Номер 13A: Арабески , 1948
Холст, масло, 37 x 117 дюймов
(Художественная галерея Йельского университета)
. . . В живописи, музыке или поэзии человек интересуется тем, как функционирует конкретная среда, и, как это ни парадоксально, в том, как она функционирует, раскрывается вся человеческая душа, больше, чем если бы кто-то пытался нарисовать «картину» души. Сообщается душа человека, его отношение к характеру реальности. . . В конце концов, это больше поражает ваше сердце и ваше нутро, чем фотография резни или фотография двух обнимающихся влюбленных и так далее, потому что абстрактное искусство. . . может передать чувство в его «сущности» (в платоновском смысле) так, как не может «натурализм»: в нем слишком много посторонних деталей, и он теряет акцент, свою направленность. . .
Agnes Martin, Water Flower , 1964
Перо и белые и красные чернила (?) с серой заливкой, 11 7/8 x 11 15/16 дюймов
(Национальная художественная галерея, Вашингтон)
.
