ФГБНУ НЦПЗ. ‹‹Аффективные психозы››
Как было показано в предыдущих главах, тревога является обязательным компонентом симптоматики эндогенной депрессии, имеет с ней общие звенья патогенеза, играет большую роль в формировании шизоаффективных приступов, является пусковым механизмом деперсонализации. Но, кроме того, существуют психотические состояния, клиника и патогенез которых целиком обусловлены тревогой.
Это прежде всего относится к группе больных с формальным диагнозом эндогенной депрессии (депрессивная фаза МДП, инволюционная меланхолия), у которых диазепамовый тест был тревожного типа, ДМТ нормальным, терапия антидепрессантами малоэффективна, а феназепам купировал приступ аффективного психоза.
В экспериментах Ю. И. Вихляева и Т. А. Ворониной (1979) и ряда других исследователей было показано, что психотропное действие бензодиазепиновых транквилизаторов, в том числе феназепама, целиком определяется их анксиолитическим действием. Этот вывод был подтвержден и в клинических работах [Шатрова, Н.
Г., 1979; Руденко Г. М., Шатрова Н. Г., 1982; Александровский Ю. А., Незнамов Г. Г., 1984], а в зарубежной литературе в исследованиях М. Lader (1984). Следовательно, если вся симптоматика психотического состояния купируется транквилизаторами, то она полностью обусловлена тревогой, ее патогенетическими механизмами.
Как известно, тревога является сложной реакцией, мобилизующей организм в условиях ожидаемой угрозы. В психологии она определяется как «отрицательная эмоция, направленная в будущее». Однако, помимо субъективного ощущения напряжения, беспокойства, неопределенного опасения, тревога включает ряд изменений в процессах переработки информации, в способности концентрировать внимание, а также характерные биохимические, вегетативные и соматические сдвиги. В формировании тревоги участвуют норадренергические нейроны синего пятна, ядра гипоталамуса и ряд других систем физиологических и биохимических.
Обычно различают нормальную тревогу, вызываемую реальной ситуацией и являющуюся по интенсивности и длительности адекватной ей, и патологическую, целиком обусловленную болезненным процессом или чрезмерно тяжелую и длительную по сравнению с вызвавшей ее причиной.
Очевидно, в основе реакции нормальной и патологической тревоги лежат одни и те же процессы, но во втором случае они выражены намного интенсивнее. Именно на них направлено действие бензодиазепиновых транквилизаторов: они взаимодействуют со специфическими бензодиазепиновыми рецепторами, что, в свою очередь, приводит к активации тормозных ГАМКергических систем. Характерно, что бензодиазепиновые транквилизаторы купируют тревогу, не уменьшая или слабо влияя на другие формы аффективного возбуждения: маниакального, тоски, гнева. В этом отношении они отличаются от седативных нейролептиков, таких как хлорпротиксен или тизерцин, воздействующих на все проявления аффективного возбуждения, но обладающих менее выраженным специфическим анксиолитическим эффектом.
Как видно из данных в табл. 4, у 34 из 81 больного с тревожно-депрессивным синдромом, поступивших в больницу с диагнозом эндогенной депрессии, диазепамовый тест оказался тревожного типа, ДМТ нормальным, а полный терапевтический эффект был достигнут лишь при применении феназепама и у 2 больныхлепонекса.
Антидепрессанты в этих случаях оказались недостаточно эффективными. Таким образом, хотя психопатологическая симптоматика у большинства этих больных полностью соответствовала общепринятым критериям эндогенной депрессии, патогенетические механизмы, лежащие в ее основе, не были характерными для депрессии, поскольку ДМТ был нормальным, а антидепрессанты не оказывали терапевтического действия.
С другой стороны, роль тревоги в формировании болезни подтверждалась результатами диазепамового теста и последующего лечения чистыми анксиолитиками. На этом основании мы выставляли этим больным рабочий диагноз «психоз тревоги» или «эндогенная тревога» (последний термин используется и некоторыми зарубежными авторами [Claycomb J., 1983].
Иначе говоря, большая группа больных с тревожно-депрессивным синдромом была разделена на две подгруппы: «эндогенной депрессии с тревогой» и «эндогенной тревоги со сниженным настроением». Как указывалось, по психопатологическим критериям эти две подгруппы часто не удавалось отдифференцировать, и до применения ДМТ и диазепамового теста мы могли их разграничивать лишь по результатам терапии, которая первоначально не всегда оказывалась оптимальной..png)
Примером может служить следующее наблюдение.
Больная К., 50 лет. Наследственность психическими заболеваниями не отягощена, но у брата хронический алкоголизм. В молодости частые ангины, блокадная дистрофия. В 45 лет обнаружена фибромиома матки. Последние годы гипертоническая болезнь. По характеру энергичная, честолюбивая, добросовестная. Последние 710 лет появились предменструальные напряжения, характеризующиеся умеренно сниженным настроением, тревогой, раздражительностью. Около полугода месячные стали редкими, нерегулярными. Психическое заболевание началось после ссоры со свекровью, в которую оказался вовлеченным муж больной. До этого в семье нарастала напряженная обстановка из-за неудачного, по мнению больной, замужества дочери и рождения внука, за которым не могла ухаживать, так как была загружена на работе (больная преподаватель института, кроме того, вела большую общественную работу). Стала замечать, что не хочется возвращаться домой, в институте почувствовала свою несостоятельность; казалось, что перестала справляться с работой, хотя заведующий кафедрой и сослуживцы отрицали это.
Нарастала тревога за будущее, боялась остаться одна, так как дочь переехала к зятю, а с мужем испортились отношения, и больная опасалась, что он потребует развода, что муж категорически отрицал. Появились мысли о бессмысленности и бесперспективности жизни, чувство беспомощности, настроение продолжало снижаться, одновременно усилились тревога, внутреннее напряжение, особенно рано утром, до ухода на работу и перед сном. По настоянию родных обратилась к психиатру. На приеме: мимика напряженная, скорбная, безучастная, однако во время беседы шея часто покрывается красными пятнами, пульс учащен. Жалуется на гнетущее чувство в груди, в большей степени за грудиной, настроение резко снижено, испытывает постоянное внутреннее напряжение, тревогу, особенно по утрам и вечером. Днем, на работе чувствует себя лучше. Суицидные намерения отрицает, но «бывает так тяжело, хоть руки на себя накладывай». Считает, что муж и дочь оказались неблагодарными и эгоистичными, но в этом виновата и сама, все время их баловала.
Сон нарушен: затруднено засыпание, по ночам часто просыпается, ранние пробуждения, аппетит отсутствует (лишь вечером выпивает стакан чая с бутербродом), запоры, артериальное давление 160/100 мм рт. ст. Был поставлен диагноз «инволюционная меланхолия», начато лечение амитриптилином (до 250 мг в день). Первые 3
4 дня отмечала некоторое облегчение, однако затем вновь резко усилилась тревога, ухудшилось настроение. Терапия была временно отменена и проведены диазепамовый и дексаметазоновый тесты. Данные последнего теста оказались нормальными при высоком исходном уровне 11-ОКС (266 мкг/л) подавление равнялось 49 %, введение 30 мг седуксена привело к полному исчезновению симптоматики, и возникло кратковременное состояние эйфории. Через 3
4 ч настроение вновь ухудшилось, однако в течение дня не достигало прежнего уровня. Было начато лечение феназепамом (до 4,5 мг в день), и через неделю состояние больной почти полностью нормализовалось. В дальнейшем состояние было хорошим в течение года, но периодически принимала небольшие дозы феназепама, когда чувствовала приближение тревоги или возникала стрессорная ситуация.
В данном случае первоначальный диагноз депрессии был обусловлен отчетливо сниженным настроением с нерезкими суточными колебаниями, жалобами на бессилие, беспомощность, снижение аппетита, запорами. Интенсивная тревога представлялась компонентом депрессивного синдрома. Однако результаты тестов и, что практически самое важное, последующей терапии заставили оценить состояние больной, как «эндогенную тревогу».
В качестве контраста можно привести следующий пример первоначальной ошибочной диагностики и, соответственно, неправильного лечения.
Больная Т., 28 лет. Наследственность отягощена хроническим алкоголизмом матери. В детстве перенесла ревматизм. По характеру веселая, синтонная, активная. Психическое заболевание развилось через 2 нед после родов: появились тревога, сердцебиение, ощущение жара, который шел по рукам, отдавал в голову, чувство онемения конечностей. Преследовал постоянный страх, что ей станет плохо, потеряет сознание: считала, что не сможет справиться с уходом за ребенком; резко ухудшился сон, главным образом за счет трудностей при засыпании.
Была госпитализирована. При осмотре жаловалась на тревогу, страх сойти с ума, оставить ребенка сиротой, неуверенность, чувство беспомощности. Суточных колебаний настроения не отмечала. Психомоторной заторможенности не было. Врачом состояние больной было расценено как тревожное в рамках послеродового психоза, и было начато внутривенное капельное введение седуксена. После непродолжительного неполного улучшения вновь усилилась тревога: высказывала опасения, что никогда не вылечится, не сможет ухаживать за ребенком, укоряла себя за безволие. Лечение было прекращено, и через неделю проведены дексаметазоновый и диазепамовый тесты: данные первого были патологическими подавление 18 %, диазепамового промежуточного типа. Через 2 нед после начала лечения антидепрессантами (амитриптилин) наступило отчетливое улучшение, а затем полная редукция симптоматики.
В данном случае в основе приступа лежала эндогенная депрессия, «замаскированная» проявлениями тревоги, вероятно, обусловленной гормональными перестройками лактационного периода.
При сопоставлении этих двух больных интересно то, что чисто психопатологическая характеристика клинической картины в большей степени соответствовала критериям эндогенной депрессии у больной К-, чем у больной Т., и лишь отрицательные результаты терапии вызвали необходимость более тщательного обследования и пересмотра диагноза. Кроме того, эти примеры еще раз подтверждают мнение Е. Kraepelin о недостаточной специфичности психопатологических критериев при попытке сгруппировать психозы по этиологическому или патогенетическому принципу.
Мы не располагаем достаточно обширными и, главное, репрезентативными данными, позволяющими более или менее точно охарактеризовать группу больных с рабочим диагнозом «эндогенная тревога», поскольку ее состав в значительной мере определяется особенностями клинической базы, на которой проводилась большая часть работы (2 мужских отделения городской психиатрической больницы No 3 и дневной стационар психоневрологического диспансера Выборгского района Ленинграда).
Поэтому описание некоторых особенностей отобранной группы больных носит предварительный характер.
Создается впечатление о преобладании женщин, однако, учитывая особенности клинической базы, эти различия оказались незначительными. Среди больных было много (более половины) лиц с выраженными чертами тревожной мнительности в премор-биде. Это особенно относилось к мужчинам. У женщин приступ психоза часто возникал после родов, в инволюционном Периоде, после операций на матке. Относительно часто встречались различные эндокринные нарушения. Среди больных также было относительно много лиц с органической неврологической патологией в анамнезе. По сравнению с больными «типичным МДП», намного реже встречалась гомогенная наследственная отягощенность.
Большинство больных перенесли по нескольку аффективных приступов, причем почти у всех они были сходными по структуре и если отличались, то лишь по глубине. Однако у нескольких больных тревожные фазы чередовались с депрессивными и даже маниакальными.
В качестве примера могут служить краткие выписки из двух историй болезни.
Больная Р., 56 лет. Сын больной страдает шизофренией. В детстве частые ангины. В 46 лет ампутация матки по поводу фибромиомы. Психически заболела в 53 года. В этот период разменивала квартиру с сыном. Нарушился сон, снизился аппетит, стала тревожной. Думала, что после размена квартиры это состояние пройдет, однако настроение продолжало снижаться, чувствовала себя заброшенной, одинокой. Обратилась к психиатру и была госпитализирована в больницу. При поступлении: жалуется на тревогу, волнение, тяжесть в груди, настроение снижено без отчетливых суточных колебаний. Лицо грустное. Винит себя в том, что распалась семья сына. Аппетит резко снижен. Диазепамовый тест был проведен вскоре после госпитализации: после введения 30 мг седуксена настроение хорошее, тревоги нет, все окружающее воспринимается «более живо, естественно». Идеи самообвинения отсутствуют. Дексаметазоновый тест не нарушен: исходный уровень 11-ОКС 362 мкг/л, постдексаметазоновый 148 мкг/л, подавление 49 %.
Лечение феназепамом в суточной дозе 1,5 мг полностью нормализовало состояние больной. Выписана через 1 мес. После выписки работала, чувствовала себя хорошо, была достаточно энергична. Через 3 мес после психотравмирующей ситуации, связанной с судьбой сына, вновь снизилось настроение, нарушился сон, появилась тоска, тревога, опасения за свою жизнь «за сердце», в связи с чем переехала к дочери. Через некоторое время получила известие об асоциальном поведении сына. Внезапно развилась острая тревога, появились боли в области сердца, была растеряна, «плохо соображала, руки и ноги как будто отнялись». Обратилась в диспансер с просьбой о госпитализации.
При поступлении: испытывает тревогу и опасения за последствия поступков сына, за свое здоровье и жизнь, жалуется на неприятные ощущения в области сердца, считает, что может умереть. Настроение нерезко снижено, суточных колебаний нет. Считает себя больной и хочет лечиться. Длительная терапия феназепамом оказалась неэффективной. Несколько уменьшилась тревога, но отчетливее выступили черты витальной депрессии: подавленность, безнадежность, ангедония и т.
д. Выздоровление наступило лишь после ЭСТ. ДМТ, сделанный сразу по поступлении, выявил нарушения, характерные для эндогенной депрессии: исходный уровень 11-ОК. С 205 мкг/л, постдексаметазоновый157 мкг/л, подавление 22 %. На фоне лечения феназепамом данные ДМТ оставались патологическими.
Впоследствии, через полгода, наблюдались ухудшение состояния, появление тревоги, тяжести на душе. Говорила о том, что нет смысла жить, ничего не может делать. Лечилась амбулаторно без эффекта, а затем в стационаре. Первое время пребывания в отделении настроение снижено, предъявляет множество ипохондрических жалоб, время проводит в постели, с окружающими общается мало, говорит о бесперспективности своего состояния, о том, что никогда не выпишется из больницы. Выздоровление наступило после начала лечения феназепамом.
Больная перенесла 3 приступа заболевания, причем первый и третий расценивались как эндогенная тревога на основании успешного лечения феназепамом и нормального ДМТ. Второй приступ, так же как и два других, был спровоцирован психотравмирующей ситуацией и в начале напоминал их по психопатологическим проявлениям, однако терапия феназепамом оказалась неэффективной, и уменьшение тревоги лишь обнажило симптомы эндогенной депрессии.
ДМТ был патологическим, выздоровление наступило лишь после ЭСТ. Таким образом, больная перенесла три фазы аффективного психоза две тревожные (эндогенная тревога) и одну депрессивную (эндогенная депрессия).
Больная Н., 26 лет. Брат кончил жизнь самоубийством, в анамнезе частые ангины. По характеру веселая, общительная, впечатлительная, с повышенным чувством долга. Впервые заболела в 18 лет: появилась сильная тревога, была растеряна, недоосмысляла окружающее, отмечалась психическая и двигательная заторможенность, настроение было сниженным, появились идеи самообвинения («виновата, так как не слушалась родителей») и отношения: казалось, что на работе ее подозревают в краже. Испытывала слуховые обманы чувств вербальные иллюзии и, вероятно, галлюцинации. 3 мес находилась в психиатрической больнице с диагнозом «МДП, депрессивная фаза», в дальнейшем 3 года интермиссия. В 21 год после родов маниакальное состояние, длившееся около 2 мес; через год после развода с мужем возникла ажитированная депрессия, сменившаяся через 2 мес маниакальным состоянием. В дальнейшем 3-летняя интермиссия. Настоящий приступ начался остро: не было желания и сил что либо делать, появилась бессонница, снизилось настроение, аппетит пропал, возникли запоры. Затем стала быстро нарастать тревога, по вечерам слышала угрожающий голос. Была госпитализирована в психиатрическую больницу. При первичном осмотре отмечалась резко выраженная психическая заторможенность, с трудом и большой задержкой отвечает на вопросы, трудно собраться с мыслями. Жалуется на мрачность, подавленность, тревогу, чувство безнадежности. Отчетливые явления ауто- и соматопсихической деперсонализации. Имеется сознание болезни, суицидные намерения отрицает, но заявляет, что «чем так жить лучше умереть». Во время пребывания в больнице слуховых галлюцинаций не было. После внутривенного введения 30 мг седуксена быстро оживилась мимика, ускорилась речь, исчезла тревога, повысилось настроение, появилось желание общаться с окружающими. Данные ДМТ нормальные (подавление 49 %). Было начато лечение анксиолитиками, состояние постепенно полностью нормализовалось, через 3 мес наступила типичная маниакальная фаза.
Таким образом, возможны различные варианты течения аффективного психоза, и приступы эндогенной тревоги могут возникать либо изолированно, либо чередуясь с депрессивными фазами, либо и с депрессивными, и с маниакальными. Следовательно, для выделения «психоза тревоги» в самостоятельную нозологическую форму нет достаточных оснований, так же, впрочем, как и для утверждения о двух самостоятельных аффективных психозах: монополярной периодической депрессии и биполярном МДП.
По-видимому, немало случаев шизоаффективного психоза также, по существу, являются более тяжелыми приступами психотической тревоги, на что указывает эффективность лечения анксиолитиками.
Что такое депрессия и как с ней бороться — Такие дела
- Ментальное здоровье
- Контекст
- 22.
01. 2021
Депрессия — гнетущее, подавленное состояние, которое не меняется неделями. Как распознать ее и помочь себе или близкому?
Павел Бесчастнов: Если брать весь спектр психических отклонений, проблем и расстройств, то с огромным отрывом на первом месте [по распространенности] находятся аффективные расстройства, то есть расстройства эмоциональной сферы.
Мозг начинает производить очень много не подходящих к делу и неприятных эмоций. В первую очередь это либо тревога, либо печаль
Из-за этого мы имеем тревожное либо депрессивное расстройство.
В любом расстройстве такого рода есть какой-то физиологический, условно-здравый адаптивный механизм. Это изначально работающая механика, которая сошла с ума, сорвалась на леске и начинает голову разносить.
Основа депрессии — это выученная беспомощность. Суть выученной беспомощности в том, что любое млекопитающее можно научить выключать поведение в неблагоприятных обстоятельствах. Что, в общем-то, бывает часто полезно.
Когда что-то плохое происходит, мозг от нас требует: «Надо что-то делать! Надо суетиться, грызть палочку, бегать по стенам». И от этого уже случается тревожное состояние. Но, когда ты ничего поделать не можешь, оптимальная стратегия для человека или животного — затаиться и ничего не делать, сидеть на попе ровно. И для того, чтобы ты наверняка никуда не делся, возникает это депрессивное, подавленное состояние — беспомощность.
Саша Ливергант: Илья, ты как человек, который пережил это состояние, можешь рассказать, — Павел как психиатр объяснил это нам на уровне общих млекопитающих — как ощущал это ты?
Саша Ливергант
Илья Шепелин: Я начал испытывать это состояние где-то с 12 лет. Это сильные головные боли, из-за которых я часами лежал и не мог встать. Тем не менее я как-то с этим жил, хоть и не было понятно, что это такое.
С 25 лет мне с каждым годом стало становиться все хуже и хуже. Время моего функционирования в течение дня сокращалось. Все время, что я проводил дома, чаще всего просто лежал. Причем иногда это и на работе сказывалось.
Когда стало совсем тяжело, я прошел все обследования, сделал МРТ мозга. Думали, что у меня какие-то сосуды защемляются позвоночником, поэтому голове не хватает крови и начинаются головные боли. Но я не думал, что это может быть депрессия. Мне казалось, что настроение-то у меня нормальное: чувствую я себя не очень хорошо, но при этом нет какой-то вещи, из-за которой я расстраиваюсь.
СЛ: Ты вообще, в принципе, знал, что такое депрессия?
ИШ: Я думал, что это плохое настроение в период, когда ты с родителями или с девушкой поссорился, когда пишешь стихи грустные. А головная боль должна лечиться аспирином или еще чем-то.
У меня появился друг-психиатр. Я с ним начал общаться по гуманитарным темам изначально, но в какой-то момент я ему пожаловался, что мне совсем плохо, я только на работу могу выбираться и возвращаться с нее, а все остальное время у меня нет сил ни на что. Он сказал, что, скорее всего, это депрессия и в этом нет ничего страшного.
[При депрессии] нет почти никакой амплитуды эмоций. Когда ты встречаешься с девушкой, слушаешь любимую музыку, у тебя мурашки по коже не идут. Если есть какой-то прилив адреналина, то головная боль немножко спадает. Но, когда все проходит довольно мрачно и нет выброса адреналина, который заставляет собраться, болевые ощущения растут.
Депрессия, как оказалось, физическое состояние. Эта мысль переменила мое отношение к этому всему
Страшно было, когда я 17 лет не ходил к психиатру, думая, что это что-то другое: головная боль, несобранность, из-за которой болит голова.
Мне мой психиатр прописал курс антидепрессантов. Он сказал, что главное — это методичность в их приеме. Не стоит принимать алкоголь, нужно каждый день пить в строго положенное время. Через три месяца действительно жизнь изменилась.
Я пил два препарата — ингибитора обратного захвата серотонина, которые в совокупности в Америке создают эффект California rocket fuel. У меня закончилась головная боль, у меня когнитивные способности изменились. В конце прошлого года я читал 10 страниц в книжке и меня вырубало, потому что ни на что не хватало сил. Теперь я могу читать 300—400 страниц в день, я намного быстрее стал писать тексты, что нужно для моей профессии. И теперь я учусь жить с тем, что у меня появилось время, когда я не чувствую себя плохо.
Теперь нужно то время, которым я пользовался для того, чтобы лежать с больной головой, использовать продуктивнее. И сейчас я этому обучаюсь. Это тоже оказывается не всегда просто.
СЛ: А сколько может длиться депрессия? Она растет или она всегда, как плато, ровная?
ИШ: У меня в последние годы было ощущение, что голову дрелью сверлят. Все равно я каким-то образом жил, с друзьями виделся. Но каждый раз это была невероятная мобилизация. Даже такие вещи, как посидеть с человеком, послушать его внимательно и вникнуть в то, что он говорит, очень тяжело давались.
Илья Шепелин и Паша Меркулов
ПБ: Это называется соматизированная, она же маскированная, депрессия. Это один из типов. Не самая популярная модель на рынке.
СЛ: Эксклюзив.
ПБ:
Не в плане бытовом: «Как-то я сегодня не ок, не але», а постоянная гнетущая тоска, подавленность, слабость, бессилие. Это достаточно тяжелое состояние, которое не меняется днями и неделями, чего в норме у человека не бывает.Наш мозг не предназначен для этого. Как бы нам плохо ни было и какие бы тяжелые жизненные обстоятельства ни случались, адекватная адаптивная психика не будет испытывать непрерывно одну и ту же эмоцию: злость, страх, печаль. Все равно настроение меняется. Мы не можем долго злиться или долго бояться, непрерывно, день за днем.
Характерная особенность депрессии в том, что ты все время испытываешь одну и ту же эмоцию
Плюс-минус она может быть чуть посерее, чуть почернее, но не бывает моментов, когда тебе ок.
У клиента спрашивают: «Когда в последний раз вам было не то чтобы счастливо или радостно, а просто нормально?» — «Три года назад, пять лет назад, десять лет назад. А после наступило вот это все непроглядное». И подолгу люди в этом живут.
Две недели непрерывного чувства и непрерывной эмоции — это уже не ок. Предполагается, что за две недели, если вы минимально адаптивны и адекватны, какие-то другие состояния у вас будут происходить. А если вам непрерывно две недели каждый день все время плохо, это уже не ок. Это по формальным, конечно, критериям, потому что в реальности за всю мою двадцатилетнюю практику ни разу не было такого, чтобы человек через две недели пришел.
СЛ: А самое долгое через сколько пришел?
ПБ: Лет десять — запросто.
Павел Бесчастнов
СЛ: А самое быстрое?
ПБ: Бывает, через пару месяцев уже приходят. Это все чаще и чаще бывает, благо какие-то основы психической гигиены к людям приходят. По крайней мере к образованным москвичам.
ПМ: Это состояние чем-то триггерится, например каким-нибудь событием неприятным в жизни: смертью, расставанием? Или оно может само по себе создаваться?
ПБ: [Депрессия] может быть на фоне совершенного благополучия внешнего: семья, дети, газонокосилка, кадиллак за окном — а мне плохо. Может быть, человек в реальности сильно недоволен происходящим, а может быть, даже никаких замечаний у него особо не было.
Жил себе, поживал, и вдруг все сломалось. Почему сломалось — непонятно
Депрессия может быть вызвана и какими-нибудь стрессовыми факторами. Неприятные события с каждым могут случиться — утрата близкого человека, например. И мы можем по этому поводу, естественно, погрузиться в тоску и печаль, погоревать-погоревать и дальше жить продолжать. А если год проходит, а ты все в трауре, все горюешь, тут уже дело, видимо, не в том травматичном событии, которое с тобой произошло, а в том, что у тебя запустились самоподдерживающиеся механизмы в голове.
ИШ: Когда я в этом состоянии жил, то и какие-то страшные случаи в жизни во мне сильные эмоции не вызывали. Когда у меня умер отец, я понимал, что что-то должно чувствоваться, а мне и так настолько плохо, что даже какого-то взрыва эмоционального негативного не было. Потом он мне снился и так далее, но в тот период я жил как будто в какой-то заморозке.
Скорее всего, у меня есть то ли какое-то повреждение тканей мозга, то ли еще что-то такое, из-за чего была депрессия и с чем я буду жить, видимо, до конца жизни.
Илья Шепелин
ПБ: Депрессия может запросто иметь чисто биологические причины. Такой вот мозг с конвейера сошел, и тебе такой выдали, и другого не будет, не пересадишь, не заменишь. Дальше уже что-то с этим можешь делать, как-то корректировать. Благо возможность справляться с этим есть.
Классическая история — это традиционная «депрессивная триада»: витальная тоска, моторная и идеаторная заторможенность. Сейчас расшифрую.
Витальная тоска — это сжирающий тебя черный камешек в груди. Тоска, печаль, подавленность и заторможенность. В этом, собственно, механика депрессивного состояния. Поведенчески ты приторможенный: меньше сил, апатия, вялость, разбитость, постоянная утомляемость. Все болит, все из рук валится.
Ты десять тысяч докторов обошел и все говорят: «Здоров. Годен. Не дури голову»
А ты чувствуешь головные боли или у тебя постоянно все ломит, тянет, плохо тебе именно физически. Причем, бывает, при маскированных (соматизированных) депрессиях в основном только это и проявляется. Особенно на душевную жизнь свою ты не жалуешься. Особо не радуешься, не печалишься, вернее, больше печалишься, но объясняешь тем, что тебе все время физически плохо, чувствуешь себя заболевающим или заболевшим, при этом никакой болезни у тебя не обнаруживают. Ты не выдумываешь, и у тебя на самом деле все болит, из-за этого тебе печально.
Идеаторная заторможенность — в том, что голова «не варит», соображалка не соображает, памяти нет, усвоить материал не можешь, хотя ты вроде неглупый человек. Какой-нибудь простой абзац уже 15 минут по кругу десятый раз перечитываешь — и ничего не остается в памяти. Память отключается, что крайне неприятно.
СЛ: А было такое, что ты вообще не мог работать?
ИШ: Я в «Таких делах» работал. Я до сих пор чувствую себя виновником той ситуации, когда я настолько плохо себя чувствовал, что не мог встать с кровати день или полтора. У меня телефон где-то лежал, звонил, а я по квартире даже не ходил в этот день. И так я неделю пробыл дома. Меня потеряли, в фейсбуке искали.
Эта ситуация возникла в том числе из-за того, что я эмоционально себя фигово почувствовал, но первая причина была в том, что ужасно болела голова, ничего не мог сделать, не мог подняться.
И с работой несколько таких историй было. Так или иначе все равно каким-то образом получалось работать все эти годы, но вот эта заторможенность, отупление влияет на все. Когда элементарное письмо пишешь час или ходишь по квартире, надев штаны, и ищешь рубашку, наматываешь круги, но просто не замечаешь ее.
И еще раз скажу об этом специально. Люди, когда вы находите себя в таком состоянии, скорее всего, это депрессия, а не просто «болит голова и аспирин не помогает».
CЛ: Есть любимое мое выражение, которое имеет прямое отношение к депрессии: «Соберись, тряпка». Еще есть много прекрасных народных советов. Ты можешь вспомнить, что самое идиотское тебе посоветовали?
Павел Бесчастнов и Саша Ливергант
ИШ: Советовали много чего, в том числе мне говорили, что нужно обратиться к психиатру. Проблема в том, что я тогда не верил в то, что это вопрос, который должен у психиатра рассматриваться. Мне казалось: «Господи, наверняка это какое-то защемление сосудов и нехватка крови в голове. Ну что это может быть такое?»
ПБ: Вообще, есть такой критерий, как утрата адаптивности, то есть присутствует или нет самодеструктивное поведение.
Как отличить, этот человек депрессивный или просто он ленивый *** [оболтус]? Если он ленивая задница, он не будет себе вредить
Он может других людей подводить, но себе-то во вред он, скорее всего, ничего делать не будет.
ИШ: А что такое вредить? Перестать питаться?
ПБ: Например, да. Перестать ходить на хорошую оплачиваемую работу, потому что «не хочу».
ИШ: А может, это кризис среднего возраста?
ПБ: Я не очень верю, чтобы в кризис среднего возраста человек потерял профессию и работу. Он скорее заменит ее на какую-то другую, а не ляжет пластом и не будет лежать и смотреть в одну точку, теряя на этом связи и благополучие.
Человек в депрессивном состоянии просто отключается. Он многое может терять в жизни. Чем депрессия и плоха — помимо того, что просто неприятно ее переживать, помимо рисков суицидальных. Это годы, вычеркнутые из жизни, потому что невозможно нормально карьеру строить, невозможно чего-то добиваться или крайне сложно. Потому что ты замедлен, заторможен, демотивирован, а эти лучшие годы жизни, когда самая-самая-самая, казалось бы, пора, проходят мимо тебя.
СЛ: А как понять, что надо обратиться к врачу?
ПБ: Есть скрининговые тесты: тест Бека, опросник ВОЗ. Они плюс-минус стандартизированные, их полно в интернете, их легко найти. Но тут хочу обратить внимание. Это не ответ на все вопросы, это не диагноз — это, что называется, флажок. Это дает повод заподозрить, что тут что-то не так и стоит, чтобы на тебя какой-нибудь специальный человек посмотрел своим специальным взором и определил, где заканчивается дурное настроение и начинается патология.
Надо понимать, что эта граница палкой на песке проведена. Это не как то, что нельзя быть немножко беременной или немножко со сломанной ногой: нога либо сломана, либо не сломана. А в случае депрессии это постепенный переход. Нет совершенно однозначной, как государственная, границы: здесь ты еще здоров, это форма нормы, а вот через два шага это уже болезнь.
Есть места, в которых мы совершенно однозначно, точно, без вариантов можем сказать, что это депрессия либо болезненное психологическое состояние. Диагноз «большое депрессивное расстройство» — тут без вариантов. Есть ситуации, когда в целом достаточно понятно, что человек хандрит или не очень у него настроение, то есть ни о каком психологическом состоянии тут речи не идет, есть какие-то житейские жизненные проблемы. Между этими двумя зонами примерно находится зона перехода из здорового состояния в нездоровое.
ПМ: Очень хочется понять, что будет тем флажком, когда мне надо уже не к коучу идти и учиться быть лучшей версией себя, а пойти к специалисту.
Читайте также Как справиться с депрессией?
ПБ: Когда длительное время, то есть более двух недель, стабильно плохо по любой причине. И особенно если это самое «плохо» не находит понятных для тебя объяснений. Все-таки люди примерно ощущают, их переживания адекватны или нет. То есть тебе плохо, но у тебя нет вопросов по поводу того, почему тебе плохо: у тебя любимый хомяк умер только что и ты рыдаешь над ним, например.
И если это происходит достаточно долго, системно, масштабно и если то, что с тобой происходит, тебе непонятно, то это уже повод пойти поговорить с кем-нибудь, кому будет более понятно, чем тебе, что с тобой происходит.
ИШ: Когда тебе все время чертовски хреново и хватает мотивации, только чтобы сходить на работу, довольно сложно в этот загруженный график воткнуть еще какое-то событие, которое выбивается из него. К тому же нужно кого-то специально найти, позвонить, договориться и прийти. Это десяток действий, и с любого из них можно слиться. И я остановился только на теории, еще даже не выписывая чьи-то телефоны.
СЛ: Есть еще одна стигма очень распространенная — это отношение к антидепрессантам. Люди их боятся, есть куча всяких мифов на эту тему.
Павел Бесчастнов, Саша Ливергант, Илья Шепелин и Паша Меркулов
ПБ: Современная психофарма богата, разнообразна и вполне себе работает. Несправедливо [говорить], что тебя зомбируют и что надо самому справляться, а это все просто костыли, которые работают, только пока ты таблетки пьешь. Это из серии: «Давайте антибиотики не пить, потому что организм должен справляться».
Плюс антидепрессанты еще разные бывают. Самые первые старые психиатрические таблетки — аминазин, галоперидол, амитриптилин — действительно неприятные, тяжелые, у них куча неприятных побочных эффектов. Но они и для других ситуаций предназначались. Человеку, у которого в умеренной форме депрессия, то есть он не лежит пластом или не пытается каждые пять минут в окно выйти, — его такими тяжелыми лекарствами лечить сейчас никто не будет.
Это никак не отменяет того, что современные таблетки не могут много вреда нести. На них не подсаживаешься, от них не становишься зависимым — то, чего обычно люди боятся, проводят аналогии с какими-то наркотическими веществами.
Современный уровень препаратов такой, что можно подобрать работающую схему, которая не будет твою повседневную жизнь осложнять либо будет осложнять, но незначительно.
СЛ: Сколько времени уходит на подбор антидепрессантов?
ПБ: Месяц-два. Это уже от многих нюансов зависит. Бывает, сразу попадаешь и дальше уже понятно, что работает и надо выйти на рабочую дозировку. Бывает, что не совсем сработало, переподбираешь. Но это не бесконечная история, в большинстве случаев с первого-третьего захода все-таки удается схему подобрать.
СЛ: Считается, что оптимальное сочетание для выхода из депрессии — это таблетки, с одной стороны, и психотерапия — с другой. Но при этом сама психотерапия тоже окружена гигантским количеством дурацких стереотипов.
ПБ: Оптимальная схема — это набор, комплект. С одной стороны, таблетки, с другой стороны, разговоры. И то и другое работает и по отдельности, и вместе.
Бывают депрессивные состояния, которые представляют собой чистую биологию: разговариваешь с человеком, и понятно, что никаких психологических причин — невротических искажений мышления — нет. Там подбираешь таблетки — и все, дальше только следишь.
Бывает, когда никаких особых биологических причин (медицинских, нейробиологических) нет — это в первую очередь набор искаженных установок, взглядов, отношений, который разговорами корректируются. Это психотерапевтическая работа, при которой вы формально «разговоры разговариваете».
И тут возникает вопрос: а можно же с кем-то просто пойти поговорить? Нет, нельзя
Потому что с тобой никто не будет говорить [только] о тебе. С человеком же ты взаимодействуешь, даже с очень к тебе расположенным и лояльным. Психотерапия — это взаимодействие, разговоры в определенном формате. Она заточена на то, чтобы субъективное состояние человека по результатам этих бесед изменялось к лучшему — по разной механике.
ПМ: Мы сейчас обсуждаем депрессию как проблему конкретного человека. На самом деле она достаточно сильно задевает тех, кто вокруг этого человека находится. Я прошел опыт жизни с депрессивным человеком в течение года — это очень сложно.
ПБ: Тут каждый за себя решает, насколько этот человек ему важен, ценен. И тут не какие-то специальные техники, тут скорее общечеловеческая поддержка, эмпатия, сочувствие, участие, готовность принимать другого. Поддерживать, не винить в своем настроении. «Не могу я вечно на твою кислую рожу смотреть» — важно избегать подобного рода заявлений и по-человечески относиться. Не готов ты так — выходишь из этих взаимодействий. Если готов, значит взаимодействуешь.
СЛ: Сейчас будет немного личный вопрос. Что у тебя в этом состоянии было с людьми, которые тебя окружали? Никто не сбежал в окно?
ПМ: Друзей растерял?
ИШ: Дело в том, что я сам бы не мог сбежать в окно, я мог бы прилечь на подоконник и остаться на нем. У меня не было сил на какие-то поступки, на то, чтобы покричать на человека, поругаться. Когда отношения с девушками начинались, это было что-то новое, был прилив дофамина, я чувствовал себя лучше. Как только отношения становятся продолжительными, они сразу становятся невозможными, потому что не хватает сил на то, чтобы стараться быть лучше.
Илья Шепелин и Паша Меркулов
СЛ: Отношения — это улица с двусторонним движением.
ИШ: Да. В отношения нужно все время инвестировать. А ты банкрот. У тебя нет никаких для этого средств. Конечно, это было тяжеловато.
Сейчас я всегда, когда встречаюсь со старыми знакомыми, вываливаю историю о том, что со мной было, и говорю: «Если вдруг у тебя что-то похожее, давай я тебе дам номер, обращайся». Я стараюсь объяснить, что это нормально. Это только улучшит жизнь, если ты поймешь, что у тебя есть эта проблема, и в ней признаешься.
Про отношения с людьми. Когда мне стало хорошо, был разгар пандемии и все начали созваниваться в Zoom. Я созвонился с девушкой, с которой 15 лет назад мы поехали на Алтай и тогда у меня начались головные боли ужасные, такие, что я не мог из номера выходить. Мы с ней созвонились, и я все объяснил.
ПМ: У меня есть еще один вопрос, который меня сильно волнует как [человека], который очень сильно пострадал от самоубийства Честера Беннингтона. Вот живет чувак, у него вообще все классно, он собирает стадионы, у него пятеро детей, куча татуировок, кажется, очень много денег. И все это время у него в голове происходит что-то жуткое, что его физически в конечном итоге убивает. Вокруг него же есть люди, которые какие-то эти проявления видят. Как откалибровать свой эмпатометр, чтобы понять, что человеку сейчас очень плохо, и предложить ему помощь?
ПБ: Если человек совсем-совсем наловчился, наверное, теоретически можно скрыть свое состояние. Но видно, когда человеку стабильно плохо. Смотришь на человека и видишь, что он печален, а жизненные обстоятельства не соответствуют тому, что он печален, нет у него поводов для столь мрачного и [постоянного] нехорошего состояния. Тогда бывает важно и ценно, когда рядом кто-то скажет: «Иди-ка ты к психиатру, к психологу, хоть куда-нибудь и с каким-нибудь специально обученным человеком на эту тему поговори».
Еще больше важных новостей и хороших текстов от нас и наших коллег — в телеграм-канале «Таких дел». Подписывайтесь!
психология
наций депрессии: 16 самых печальных штатов
Здоровье
/ НОВОСТИ CBS
Американцы борются за свое счастье? По оценкам, каждый десятый взрослый американец страдает депрессией, которая помимо тяжелых эмоциональных потерь может усугубить многие физические недуги, включая астму, рак и ожирение. Но, согласно последним данным Управления по борьбе со злоупотреблением психоактивными веществами и психическим здоровьем, уровень депрессии в некоторых штатах намного выше, чем в других.
Какие состояния самые печальные? Продолжайте нажимать, чтобы увидеть, в каких штатах был самый высокий уровень «депрессивных эпизодов» в 2008–2009 годах….
16. Миссури
Викисклад Миссури возглавляет список самых депрессивных штатов — 7,11% жителей штата Миссури сообщили, по крайней мере, об одном серьезном депрессивном эпизоде в прошлом году.
15. Кентукки
Flickr/райанбьоркквистПроцент, сообщивший хотя бы об одном серьезном депрессивном эпизоде за последний год: 7,15
14. Вашингтон
Flickr/diamond_rainПроцент тех, кто сообщил хотя бы об одном серьезном депрессивном эпизоде за последний год: 7,24
13. Висконсин
ВикискладПроцент тех, кто сообщил хотя бы об одном серьезном депрессивном эпизоде за последний год: 7,32
12. Оклахома
ВикискладПроцент, сообщивший хотя бы об одном серьезном депрессивном эпизоде за последний год: 7,4
11. Вайоминг
Flickr/скальпингПроцент тех, кто сообщил хотя бы об одном серьезном депрессивном эпизоде за последний год: 7,42
10.
Юта ВикискладПроцент, сообщивший хотя бы об одном серьезном депрессивном эпизоде за последний год: 7,49
9. Айдахо
Flickr/акаспедПроцент тех, кто сообщил хотя бы об одном серьезном депрессивном эпизоде за последний год: 7,52
8. Колорадо
фотоПроцент тех, кто сообщил хотя бы об одном серьезном депрессивном эпизоде за последний год: 7,54
7. Орегон
ВикискладПроцент тех, кто сообщил хотя бы об одном серьезном депрессивном эпизоде за последний год: 7,58
6. Нью-Гэмпшир
ВикискладПроцент тех, кто сообщил хотя бы об одном серьезном депрессивном эпизоде за последний год: 7,62
5.
Миннесота ВикискладПроцент тех, кто сообщил хотя бы об одном серьезном депрессивном эпизоде за последний год: 7,64
4. Западная Вирджиния
ВикискладПроцент, сообщивший хотя бы об одном серьезном депрессивном эпизоде за последний год: 7,75
3. Арканзас
ВикискладПроцент, сообщивший хотя бы об одном серьезном депрессивном эпизоде за последний год: 7,89
2. Индиана
фотоПроцент тех, кто сообщил хотя бы об одном серьезном депрессивном эпизоде за последний год: 8,19
1. Род-Айленд
iStockФото Самый маленький штат в США и самый печальный — 90,46 процента жителей Род-Айленда сообщили по крайней мере об одном серьезном депрессивном эпизоде в прошлом году.
Впервые опубликовано 15 сентября 2011 г. / 10:38
В этих 10 штатах самый высокий уровень тревоги и депрессии
Рынки США Загрузка… ЧАС М С В новостях
Значок шевронаОн указывает на расширяемый раздел или меню, а иногда и на предыдущие/следующие параметры навигации.ДОМАШНЯЯ СТРАНИЦА Значок «Сохранить статью» Значок «Закладка» Значок «Поделиться» Изогнутая стрелка, указывающая вправо.Скачать приложение
Денис Тангни-младший / Getty Images- В этих 10 штатах наибольшая доля взрослых, сообщающих о симптомах тревоги или депрессии.
- Рейтинг основан на самых последних доступных данных исследования пульса домохозяйств.
- Оклахома возглавляет список, где 39,7% взрослых сообщают о симптомах тревоги или депрессии.
- Смотрите больше историй на бизнес-странице Insider.
Пандемия повлияла на психическое здоровье многих из нас, но новые данные показывают, где люди могут ощущать эти последствия больше всего.
Исследование пульса домохозяйств было запущено вскоре после появления COVID-19 для отслеживания «влияния пандемии на статус занятости, потребительские расходы, продовольственную безопасность, жилье, проблемы с образованием и параметры физического и психического здоровья», говорится на его веб-сайте. Его проводят Бюро переписи населения и пять федеральных агентств, включая Национальный центр статистики здравоохранения.
Последние доступные данные опроса показывают 10 штатов, где наибольшая доля жителей сообщила о симптомах беспокойства или депрессии в период с 4 по 16 августа. За этот период опрос заполнили 61 243 взрослых.
Оклахома заняла первое место: 39,7% взрослых сообщили о симптомах тревоги или депрессии в этот период времени. Вот полный рейтинг:
1. Оклахома
Оклахома-Сити. Маркус Элвелл / Getty Images Здесь 39,7% взрослых сообщили о симптомах тревоги или депрессии.
2. Луизиана
Уолтер Бибиков / Getty ImagesЗдесь 38,4% взрослых сообщили о симптомах тревоги или депрессии.
3. Арканзас
Денис Тангни-младший / Getty ImagesЗдесь 35,1% взрослых сообщили о симптомах тревоги или депрессии.
4.
Грузия Джо Дэниел Прайс / Getty ImagesЗдесь 34,8% взрослых сообщили о симптомах тревоги или депрессии.
5. Аризона
Росс Д. Франклин/APЗдесь 34,7% взрослых сообщили о симптомах тревоги или депрессии.
6. Кентукки
Davel5957/Getty Images Здесь 34,6% взрослых сообщили о симптомах тревоги или депрессии.
7. Западная Вирджиния
Джерри Пеннингтон/ShutterstockЗдесь 34% взрослых сообщили о симптомах тревоги или депрессии.
8. Нью-Мексико
Джимак/Шаттерсток Здесь 33,6% взрослых сообщили о симптомах тревоги или депрессии.
9. Теннесси
Дональд Миралле / Getty Images для рок-н-ролльного марафонаЗдесь 33,2% взрослых сообщили о симптомах тревоги или депрессии.
10. Невада
Вестенд61 / Getty Images Здесь 33,1% взрослых сообщили о симптомах тревоги или депрессии.