В музее играть гораздо приятнее, чем в спортзале
Победитель Турнира Чемпионов в Ярославле ответил на вопросы Владимира Барского
– Ян, поздравляю с победой! Как игралось в Ярославле?
– По результатам турнира грех жаловаться! И город красивый, и игралось в нем неплохо. Правда, в первый день немножко выбил из колеи большой перерыв между турами, к чему я оказался совершенно не готов. В результате впал в состояние, которое условно можно назвать «Zombie mode»: я совершенно не понимал, что делаю, где нахожусь и как играю. Первый раз очнулся, когда в партии с Моисеенко белыми получил по дебюту сильно хуже. Сумел как-то собраться, в дальнейшем я даже играл на победу, но партия закончилась вничью. А в пятом туре мог сдаться Томашевскому после 15 ходов; остальная часть партии была уже неинтересной. В целом же в первый день, как мне кажется, я играл неплохо; например, в партии с Володей Поткиным удалась симпатичная комбинация с жертвой ладьи и ферзя, но в конце добавил себе ложку дегтя.
– Хотелось, чтобы турнир был динамичнее, перерывы между турами покороче?
– Да, конечно. Начало очередного тура и так приходилось ждать примерно полчаса, а делать еще большой перерыв на обед, наверное, не вполне разумно. Если бы в это время была экскурсия по музею… Хотя нет, экскурсию лучше проводить либо до, либо после игры. Да еще игра начиналась в 12, для меня немножко рановато. Если бы игра начиналась часа в два-три, то и участники Детского Кубка России успевали бы посмотреть больше наших партий. Мне кажется, это более логично.
На второй день я понял, как избежать негативного влияния на мой настрой больших перерывов, и удалось играть более собранно.
– Какие партии тебе больше всего понравились?
– Думаю, по-настоящему хороших партий у меня не было…
– Хороших – с точки зрения быстрых шахмат?
– Конечно, приятно было провести комбинацию в первой партии с Володей. А так… Обе победы над Мотылевым, считаю, не вполне заслуженные: Саша оказался не в форме и позволял соперникам слишком многое. По-моему, неплохую партию я выиграл у Мити Яковенко, но он, наверное, с утра был еще сонный – партия у него совсем не получилась, он провел ее даже не вполсилы. В последнем туре черными с Сашей Моисеенко удалось перехватить инициативу, нанести тактический удар. А остальные партии я играл, может быть, не так плохо, но периодически допускал грубые зевки, после которых хоть смейся, хоть плачь. Конечно, все зевают, но в любом случае зевать не хочется! Но всё хорошо, что хорошо кончается. Если играть в таком темпе, какой я выиграл для этого турнира – очень быстро в течение всей партии, то нечего удивляться некоторым, скажем так, странным решениям.
– Выбрал такой темп, поскольку удавалось быстро считать варианты?
– Такой темп – это либо быстро считается, либо вообще не считается! Когда получаются знакомые позиции, их играть легко и приятно. Плюс соперники надолго задумывались, и мне удавалось это время использовать.
– Прошлогодний Суперфинал чемпионата России, в котором ты поделил первое место, тоже проходил в музее, но там был отдельный зал, освобожденный от экспонатов. А как сейчас игралось среди музейных витрин, икон, кольчуг и т.п.? Когда в зал постоянно заходили не только шахматные болельщики, но и просто экскурсанты?
– Конечно, в музее играть гораздо приятнее, чем в спортзале; Володя Белов подсказал удачную ассоциацию. Например, турнир в Пойковском прекрасно организован, но сама мысль о том, что ты играешь в спортзале, несколько демотивирует. А здесь собиралось немало зрителей, причем не только из числа участников фестиваля «Ярослав Мудрый» (этапа Детского Кубка России и взрослого рейтингового турнира – ред.), но и просто приходили местные любители шахмат.
– Удачно гроссмейстеры «вписались» среди витрин?
– Наверно, если бы турнир проходил дней 10, имело смысл подумать о том, чтобы временно переместить какие-то экспонаты. А так… Нам это каких-то неудобств не доставляло. Освещение хорошее, на каждый стол поставили дополнительные лампы. Другой вопрос – насколько удобно было зрителям смотреть на нашу игру из-за витрин?
– Особая атмосфера музейного зала не отвлекала?
– Мне удавалось достаточно легко абстрагироваться от всего постороннего и концентрироваться на собственной игре. Правда, во время самой первой партии мы с Митей Яковенко пытались прочитать надпись на стене, сделанную на старославянском языке. Но когда за всеми столиками посидел, всё вокруг прочитал, то дальше игра легче пошла!
– Понравилась экскурсия, которую организовали для участников перед началом турнира?
– Да, но ее, к сожалению, оборвали на самом интересном месте, потому что пора было идти на пресс-конференцию. Наверное, придется еще раз сюда приехать – благо, Ярославль не так далеко от Москвы!
– Раньше доводилось здесь бывать?
– Я был по многих городах Золотого кольца, а в Ярославле – только проездом; ехал к Володе Поткину в Рыбинск на сборы.
– После окончания Олимпиады прошло уже немного времени, эмоции поостыли. Как сейчас оцениваешь свое выступление и выступление мужской сборной России в целом?
– Как сказал один очень сильный шахматист, «все играли плохо, но то, что сделал я…» А вообще, можно занять одну из двух позиций. Например, сказать, что все сыграли бездарно, это полный провал, но это неуважительно и ко всем ребятам, и к самому себе. Другая точка зрения – нам немножко не повезло: поделили второе место, но остались четвертыми по дополнительным показателям. Думаю, не стоит бросаться в крайности.
Конечно, Олимпиада сложилась для нас неудачно. Было очень обидно в последнем туре, когда я выиграл у Эдуарда и мы победили Францию, тут же узнать, что по коэффициенту мы крайне далеки от призовой тройки. Случился такой вот «up and down». Так получилось, что все мы играли неровно, необъяснимые промахи случались у каждого. Я хоть и не проиграл ни одной партии, но в целом мой уровень игры оставлял желать лучшего. Думаю, мне удалось неплохо собраться на партию с Эдуардом, когда я в первый раз играл с шахматистом примерно такого же уровня, как у меня. До этого встречался с людьми уровня 2400-2500, которые белыми «сушили». Меня совершенно потрясла партия с катарским шахматистом, который приехал в Тромсе, по существу, туристом и вышел на игру только потому, что не сумел вовремя прибыть Аль-Саед. В нашей партии этот шахматист допустил, кажется, всего одну ошибку, причем не очень грубую, и защищался чуть ли не единственными ходами. Казалось бы, как можно не обыграть кандидата в мастера спорта? А на самом деле, кмс выдал партию уровня, как минимум, очень сильного мастера!
В целом, хотя после окончания Олимпиады уже прошло немного времени, разочарование от ее исхода остается еще очень острым.
– Какое впечатление осталось от условий для игры и отдыха в Тромсе?
– Мы приехали заранее и жили в хорошей гостинице, так что с бытовыми условиями нам повезло. Про норвежскую еду заранее было известно, что она дорогая и несколько однообразная; мы к этому были готовы. Что касается условий для игры, то я могу их сравнивать только с Олимпиадой 2010 года в Ханты-Мансийске, где я выступал за вторую сборную России. Многие считают, что это была лучшая Олимпиада за последнее время. Например, там не было таких «удовольствий», как туалетные кабинки на улице. С такими кабинками мне доводилось в последний раз сталкиваться в 2005 году в Бельфоре на моем последнем чемпионате мира среди юношей.
– Отвык уже от этого?
– Вообще, такие условия – это дикость. Кроме того, зал в Тромсе был не приспособлен для игры. Как мы знаем, Олимпиада закончилась трагически; выражаю соболезнования родным и близким скончавшихся шахматистов.
– Ян, каковы твои дальнейшие планы?
– Возможно, сыграю в чемпионате Москвы по блицу, а потом поеду в Бильбао на клубный Кубок Европы. Хотелось бы, конечно, сыграть там в круговике – но увы!.. Дальше до конца года Суперфинал в Казани и Mind Games в Пекине. Может быть, что-то еще появится, но пока мой календарь, к сожалению, не особенно напряженный.
«Гораздо приятнее урегулировать все издержки, чем проиграть суд» – Коммерсантъ FM – Коммерсантъ
Крупнейшие производители табака в США выплатят полмиллиарда долларов Нью-Йорку. После 12 лет судебных разбирательств стороны заключили мировое соглашение. Почти половина суммы достанется штату, остальная часть будет поровну разделена между городом и округами за его пределами. Деньги должны компенсировать расходы здравоохранения на лечение курильщиков. Подробности — у Альбины Хазеевой.
Фото: Александр Миридонов, Коммерсантъ / купить фото
В 1998 году 46 американских штатов договорились с «большой четверкой» табачных компаний о ежегодных отчислениях. Производители сигарет согласились выплатить в бюджеты свыше $200 млрд в течение ближайших 25 лет. Таким образом, корпорации признавали свою ответственность за вред, который нанесла их продукция здоровью граждан. Однако уже через пять лет платежи прекратились. Компании Philip Morris, Reynolds, Brown & Williamson и Lorillard заявили, что их доля на рынке Соединенных Штатов снизилась, а значит, и документ потерял свою силу. В 2012 году большинство штатов пошли на компромисс и согласились на половину суммы, и только Нью-Йорк настаивал на получении 90%. Если бы «табачники» проиграли это дело, выплаты могли быть гораздо более существенными, отметил директор московского офиса международной консалтинговой компании Tax Consulting U.
«Гораздо приятнее урегулировать все издержки, чем проиграть суд, понести огромные репутационные потери, плюс, ко всему прочему, судебные издержки же придется выплачивать. Плюс, еще запросто штрафы может взыскать сама администрация штатов», — считает Савуляк.
Производители сигарет неоднократно заявляли, что попытки судиться с ними в большинстве случаев обречены на провал. Тем не менее, есть немало примеров, когда истцы получали многомиллионные компенсации. Практически все подобные дела рассматривались в Соединенных Штатах. Крупнейшую выплату по индивидуальному иску получила в 2009 году жительница Флориды Синди Ногл — $300 млн. Женщина доказала, что продукция Philip Morris нанесла непоправимый вред ее здоровью и стала причиной эмфиземы легких. При этом Ногл указывала, что компания не предупреждала о никотиновой зависимости и о возможных последствиях курения. Как правило, потребители подают против производителей сигарет коллективные иски. Инициаторами процессов часто являются не пострадавшие, а адвокаты, сообщил партнер юридической фирмы Lidings Андрей Зеленин.
«Я слышал неоднократно от коллег, что, как правило, именно адвокаты являются бенефициарами использования подобных схем. Большая часть взысканных денежных средств съедается как раз таки теми расходами, которые истцы несут в связи с процессом. Соответственно, это все уходит не напрямую тому, кто иск предъявил, вплоть до того, что по факту, истец, пострадавшее лицо, может получить 10-20 от приходящейся на него суммы», — отметил Зеленин.
Изначально в суд на табачные компании подавали курильщики, которые приобрели пагубную привычку до появления надписей устрашающих изображений на пачках. Однако впоследствии перечень претензий к производителям значительно расширился. Их пытались уличить в лживой рекламе, недостоверной информации о товаре и в пропаганде так называемых «легких» сигарет. В России доказать, что табачные корпорации вводят потребителей в заблуждение, пробовал Геннадий Онищенко, напомнил председатель правления Международной конфедерации обществ потребителей Дмитрий Янин.
«Сегмент так называемых легких и суперлегких лайт, начиная с 2000-х годов, вырос в несколько раз. Большинство курильщиков в России считает, что сигареты с пониженным содержанием смолы и никотина менее вредные. Попытки российского Роспотребнадзора обжаловать маркировку недостоверную несколько лет назад закончились проигрышем дела», — пояснил Янин.
В США судиться с производителями сигарет пытался даже актер Алан Лэндерс, который в конце 1960-х был лицом рекламной кампании Winston. Эта работа принесла ему солидный доход. Лэндерс стал одним из символов «курящей Америки» и даже получил прозвище «второй ковбой Marlboro». Через 20 лет врачи диагностировали у него рак легкого и гортани. Актер сначала присоединился к коллективному иску против своего бывшего работодателя, а затем, через несколько лет, подал иск только от своего имени. До окончания судебного процесса Лэндерс не дожил. По закону, после смерти его интересы могли представлять ближайшие родственники, однако таковых у актера не оказалось.
гораздо лучше
JavaScript отключен. Для лучшего опыта, пожалуйста, включите JavaScript в вашем браузере, прежде чем продолжить.
- Автор темы хирашин
- Дата начала
Добро пожаловать в наше японское сообщество!
Дискуссионный форум для всего японского. Присоединяйся сегодня! Это быстро, просто и БЕСПЛАТНО!
Регистрация Авторизоваться
хирашин
Сэмпай
Здравствуйте, носители английского языка.
Можете ли вы назвать и (а), и (б)?
(a) Это намного/гораздо лучше.
(б) Это намного/намного лучше, чем то.
Вы когда-нибудь говорили (c), (d), (e) или (f)?
(c) Это намного лучше.
(d) Это намного лучше.
(e) Это, безусловно, лучший вариант.
(f) На сегодняшний день это лучший вариант.
Заранее спасибо.
いつもありがとうございます。
Хирашин
ВонкоСейн
先輩
хирашин сказал:
Здравствуйте, носители английского языка.
Можете ли вы назвать и (а), и (б)?
(a) Это намного/гораздо лучше.
(б) Это намного/намного лучше, чем то.Вы когда-нибудь говорили (c), (d), (e) или (f)?
(c) Это намного лучше.
(d) Это намного лучше.
(e) Это, безусловно, лучший вариант.
(f) На сегодняшний день это лучший вариант.Заранее спасибо.
いつもありがとうございます。Хирашин
Нажмите, чтобы развернуть.
..
Да, все это рабочие фразы.
хирашин
Сэмпай
Спасибо, Вонко. Есть ли разница в значении между каждым из них, кроме (e) и (f)?
ОоТмастер
先輩
Лично я не думаю, что «намного лучше» — это правильная грамматика. Это может быть или не быть правильной грамматикой, но по какой-то причине мне это просто не подходит.
ВонкоСейн
先輩
хирашин сказал:
Спасибо, Вонко. Есть ли разница в значении между каждым из них, кроме (e) и (f)?
Нажмите, чтобы развернуть…
Это зависит от контекста, но на первый взгляд, не совсем.
хирашин
Сэмпай
Спасибо за помощь, OoTmaster и Wonko.
Кажется, что лучше не использовать фразу «гораздо/намного приятнее».
ВонкоСейн
先輩
хирашин сказал:
Спасибо за помощь, OoTmaster и Wonko.
Кажется, что лучше не использовать фразу «гораздо/намного приятнее».Нажмите, чтобы развернуть…
Я не говорю, что OoTmaster неправильный, но я довольно часто использовал эту форму в повседневной жизни.
корсажи
八方凡人
«гораздо/намного лучше» вполне подходят. Оба являются грамматическими и широко используются. Нет необходимости избегать их.
хирашин
Сэмпай
Спасибо за помощь, joadbres. Я рад, что ты вернулся.
Делиться:
Фейсбук Твиттер Реддит Пинтерест Тамблер WhatsApp Эл. адрес Делиться Ссылка на сайт
Я съел/съел слишком много.
- некокат
- Ответы
- 5
- просмотров
- 3К
nekocat
Сколько хочешь
- хирашин
- Ответы
- 5
- просмотров
- 3К
ClarkH
много новостей / много новостей
- hirashin
- Ответы
- 4
- просмотров
- 2К
хирашин
Кто может перевести это японское письмо на английский~? Спасибо большое!
- 4321го
- Ответы
- 2
- просмотров
- 3К
смурф
использование слова «много»
- без звонка
- Ответы
- 4
- просмотров
- 2К
undrentide
Верх Низ
Города Европы лучше?
Города растут в трех направлениях: внутрь за счет скопления людей, в многоэтажные здания или в сторону периферии. Хотя города повсеместно развивались каждым из этих способов в разное время, нигде в Европе городские поселения не разрастаются так сильно, как в Соединенных Штатах. Менее четверти населения США проживало в пригородах в 1919 г.30. Сейчас больше половины. Почему большинство европейских городов остались компактными по сравнению с гиперрастянутым американским мегаполисом?
На первый взгляд ответ кажется элементарным. Городские центры Европы старше, и население их стран не росло так быстро в послевоенный период. Кроме того, строгие национальные законы о землепользовании замедляли развитие пригородов, в то время как разрозненные юрисдикции и мегаполисы США поощряли его.
Но при ближайшем рассмотрении этого общепринятого мнения оказывается недостаточно. Это правда, что контуры большинства крупных городских районов в Соединенных Штатах были сформированы в значительной степени в результате экономического и демографического роста после Второй мировой войны. Но то же самое было и в большей части Европы, где целые города были превращены в руины войной, и их приходилось восстанавливать с нуля.
Возьмем Германию, города которой подвергались ковровым бомбардировкам. Многие немецкие города сегодня стары только по названию, и хотя население страны в целом росло медленнее, чем в Америке после 1950 года, западногерманские города пережили огромный экономический рост и иммиграцию. Тем не менее плотность столичного населения Соединенных Штатов по-прежнему составляет около одной четверти от плотности населения Германии. Нью-Йорк, наш самый густонаселенный город, имеет примерно одну треть населения на квадратную милю, чем Франкфурт.
Расползание продолжается быстрыми темпами даже в тех местах, где американское население за последние десятилетия увеличилось незначительно или совсем не выросло. С 1970 по 1990 год население района Чикаго выросло всего на 4 процента, но площадь застроенных земель увеличилась на 46 процентов. Население столичного Кливленда фактически сократилось на 8 процентов, но на 33 процента больше территории района было освоено.
Родственные книги
Фрагментированная юрисдикционная структура в мегаполисах США, в которой каждый пригородный город или округ контролирует использование земли, также не может адекватно объяснить разрастание. С 1950 года около половины центральных городов Америки как минимум удвоили свою территорию за счет присоединения новых пригородов. В 1950 году площадь Хьюстона составляла 160 квадратных миль. К 1980 году, обладая широкими полномочиями по аннексии своих окрестностей, она включала 556 квадратных миль. За тот же 30-летний период Джексонвилл превратился из города площадью 30 квадратных миль в региональное правительство, охватывающее 841 квадратную милю, что составляет две трети площади Род-Айленда. Действительно, в штате Нью-Йорк, состоящем из трех штатов, насчитывается около 780 отдельных населенных пунктов, некоторые из которых имеют постановления о зонировании, допускающие только подразделения с низкой плотностью населения. Но городской район Парижа — Иль-де-Франс — включает в себя 1300 муниципалитетов, каждый из которых обладает значительной свободой действий при передаче земли под застройку.
Безусловно, европейские центральные правительства предположительно контролируют эти местные решения посредством общенациональных законов о землепользовании. Но является ли это показательным различием? Отношения правительств штатов США к их местным сообществам примерно аналогичны отношениям унитарных режимов Европы к их соответствующим местным образованиям. Мало того, что правительства некоторых из наших штатов являются гигантами (например, годовые расходы штата Нью-Йорк приблизительно равны всему национальному бюджету Швеции), но и в значительном числе стран приняли законы о территориальном планировании, напоминающие европейские руководящие принципы. В самом деле, с юридической точки зрения местные органы власти в этой стране являются простыми «творениями» государств, которые могут по своему желанию направлять, видоизменять или даже упразднять свои населенные пункты. Многие европейские муниципалитеты с их древними независимыми уставами менее подчинены.
Бывший эксперт Brookings
Обеспечение соблюдения планов землепользования в Европе значительно различается. В Германии, как и в Америке, некоторые Lii (или государства) более строги, чем другие. Скандинавы, голландцы и британцы относятся к планированию более серьезно, чем, скажем, итальянцы. Покойный Антонио Седерна, проницательный журналист, написал тома. о вопиющих нарушениях строительных и девелоперских норм в исторических центрах Италии и вокруг них Критики, которые предполагают, что земельные регуляторы в Соединенных Штатах хронически снисходительны, тогда как менеджеры по развитию Европы всегда щепетильны и «умны», должны задуматься, скажем, о неприглядном новые пригороды, тянущиеся через северо-западную равнину Флоренции в направлении Прато, а затем посетите Ист-Энд Лонг-Айленда, где практически невозможно получить разрешение на строительство вдоль многокилометровой нетронутой береговой линии.0004
Большой, быстрый и жестокий Более важные контрасты в развитии городов между Америкой и Европой лежат в другом. Имея три с половиной миллиона квадратных миль территории, у Соединенных Штатов было гораздо больше места для размещения своих поселений. И на этом огромном пространстве технологии децентрализации прижились и распространились на десятилетия раньше, чем в других индустриальных странах. В 1928 году, например, 78 процентов всех автомобилей в мире находились в Соединенных Штатах. При быстром росте доходов и снижении затрат на производство автомобилей 56 процентов американских семей к тому времени владели автомобилем. Ни одна европейская страна не достигла сопоставимого уровня владения автомобилями до окончания Второй мировой войны. Многие автомобилисты Америки смогли начать ездить между пригородными домами и рабочими местами за десятилетия до того, как такое устройство стало возможным вообразить в любой другой развитой стране.
Более порочной, но также характерной причиной разрастания городов в Соединенных Штатах был сравнительно высокий уровень насильственных преступлений в стране. Почему в Америке в десять раз больше шансов быть убитым, чем в Японии, в семь раз больше шансов быть изнасилованным, чем во Франции, или почти в четыре раза больше шансов быть ограбленным под дулом пистолета, чем в Соединенном Королевстве, — сложный вопрос. . Но известны три вещи.
Во-первых, хотя преступное насилие здесь заметно снизилось за последние несколько лет, американские города остаются опасными по международным стандартам. Уровень убийств в Нью-Йорке снизился на две трети между 1991 и 1997, но в том же году было совершено 767 убийств. В Лондоне, мегаполисе примерно такого же размера, было менее 130 человек. Во-вторых, уровень личной виктимизации, включая убийства, изнасилования, нападения, грабежи и личные кражи, как правило, намного выше в центральных городах США, чем в их окрестностях. В 1997 году случаи насильственных преступлений в Вашингтоне, округ Колумбия, например, были в шесть раз чаще, чем в пригородах города. В-третьих, существует сильная корреляция между уровнем преступности в городах и бегством домохозяйств и предприятий в более безопасные юрисдикции. По словам экономистов Джулии Берри Каллен из Мичиганского университета и Стивена Д. Левитта из Чикагского университета, между 1976. и 1993 г., город обычно терял одного жителя за каждое дополнительное преступление, совершенное в нем.
Опросы общественного мнения регулярно ставят общественную безопасность на первое место при выборе места для проживания. В 1992 г., когда жителей Нью-Йорка попросили назвать «наиболее важную причину» переезда из города, наиболее частым ответом был «преступность, отсутствие безопасности» (47,2%). Все остальные причины, в том числе «высокая стоимость жизни» (9,3%) и «недостаток доступного жилья» (5,3%), сильно отставали. Два года назад, когда Американская ассамблея взвешивала основные препятствия для инвестиций в бизнес в центральных районах городов, она узнала, что бизнесмены считают главным препятствием отсутствие безопасности. Короче говоря, преступность в Америке еще больше обезлюдела центральные районы мегаполисов, рассеяв их жителей и предприятия.
Не такая уж и невидимая рука В дополнение к этим фундаментальным различиям общественные интересы здесь и в крупных европейских странах сильно различаются. Более того, важные различия связаны не столько с различными «городскими» программами, сколько с другой национальной политикой, последствия которой менее понятны.
Например, щедрые сельскохозяйственные субсидии в Европе удержали больше фермеров в бизнесе и отговорили их от продажи своей земли застройщикам. На гектар сельскохозяйственных угодий сельскохозяйственные субсидии во Франции в 12 раз больше, чем в Соединенных Штатах, и это расхождение, несомненно, помогает объяснить, почему небольшие фермы все еще окружают Париж, а не Нью-Йорк.
Благодаря скудному налогообложению бензина цена на автомобильное топливо в Соединенных Штатах составляет почти четверть от цены в Италии. Стоит ли удивляться тому, что итальянцы будут жить ближе к своим городским центрам, где им будет легче ходить на работу пешком или пользоваться общественным транспортом? В расчете на душу населения жители Милана совершают в среднем 350 поездок в год на общественном транспорте; человек в Сан-Диего зарабатывают в среднем 17.
Бензин — не единственный вид энергии, который в Соединенных Штатах намного дешевле, чем в Европе. Тарифы на электроэнергию и печное топливо тоже. Расходы на отопление, эквивалентное среднему отдельно стоящему загородному дому в США, и на эксплуатацию гигантских бытовых приборов (таких как холодильники и морозильники), которые заменяют магазины по соседству во многих американских жилых районах, были бы пугающими для большинства домохозяйств в значительной части Европы. .
Системы налогообложения имеют большое значение. Европейские налоговые структуры наказывают потребление. Почему большинство голландцев и датчан не покидают свои компактные поселки и поселки, где многие жители пригородной зоны ездят на работу на велосипедах, а не на внедорожниках? Налог с продаж на новый автомобиль среднего размера в Нидерландах примерно в девять раз выше, чем в США; в Дании в 37 раз выше. Налоговый кодекс США отдает предпочтение расходам, а не сбережениям (последние фактически облагаются налогом дважды) и создает стимулы для покупки определенных товаров, в первую очередь домов, поскольку проценты по ипотеке подлежат вычету. Результатом таких положений является то, что большинство американских семей переезжает в пригороды, где доступны просторные дома и поглощается большая часть личных сбережений страны.
Налоговая политика — не единственный фактор, способствующий развитию домовладения в США. Ипотечные гарантии Федерального жилищного управления и Управления по делам ветеранов финансировали более четверти пригородных домов на одну семью, построенных в послевоенный период. В Европе жилищный фонд многих стран был уничтожен войной. Правительства отреагировали на чрезвычайную ситуацию, построив многоквартирные дома и предоставив субсидии на аренду значительной части населения. В послевоенные годы Америка также построила немало субсидируемого государством арендного жилья, но в основном для размещения самых бедных горожан. В отличие от жилых комплексов со смешанным доходом, разбросанных по Лондону или Парижу, проекты государственного жилья в США еще больше сконцентрировали городскую бедноту в центральных районах городов, превратив такие районы, как чикагский Южный район, в рассадники социальной деградации и насилия. Горожане среднего класса бежали из этих мест в менее опасные места на окраине мегаполиса.
Немногие решения имеют более важное значение для формы городов, чем инвестиции общества в транспортную инфраструктуру. Правительство всех уровней в Соединенных Штатах выделило сотни миллиардов долларов на строительство и техническое обслуживание автомагистралей, пассажирских железных дорог и транзитных систем. Однако значение имеет не только масштаб обязательств, но и распределение государственных расходов между видами транспорта. В Соединенных Штатах, где доля автомобильных дорог превзошла долю альтернатив примерно в шесть раз, неуклонное увеличение автомобильных перевозок и неуклонное снижение использования общественного транспорта, пусть и сильно субсидируемого, были неизбежны.
Плотные города рассеиваются без относительно интенсивного использования общественного транспорта. В 1945 году на транзит приходилось примерно 35 процентов городских пассажиро-миль, пройденных в Соединенных Штатах. К 1994 году эта цифра сократилась до менее чем 3 процентов, или примерно одной пятой от среднего показателя по Западной Европе. Если раньше американские транспортные планировщики следовали британской или французской бюджетной практике и выделяли от 40 до 10% своих транспортных расходов на пассажирские железные дороги и системы общественного транспорта вместо почти 85% на автомагистрали, то нет никаких сомнений в том, что многие города США сегодня будет более сжатым.
Плотные города также требуют динамичной экономики магазинов и услуг по соседству. (Зачем жить в городе, если для выполнения простейших повседневных функций, таких как покупка свежих продуктов на ужин, нужно ездить к дальним продавцам?) Но местные владельцы магазинов не могут конкурировать с региональными мегамагазинами, которые множатся в столичных торговых центрах и торговых центрах Америки. Множественные ограничения на проникновение и практику хищнического ценообразования крупных ритейлеров в различных европейских странах защищают малый городской бизнес. Затраты для потребителей высоки, но удобство и близость лондонских «главных улиц» или угловых рынков практически в каждом парижском округе сохраняются.
Федерализм «сдвиг и вал» Европейские города сохраняют своих торговцев и жителей еще по одной причине: европейские муниципалитеты обычно не несут таких же финансовых обязательств, как города США. Местные органы власти в Германии получают менее одной трети своего дохода от местных доходов; вышестоящие уровни правительства передают остальные. Для широкого круга основных функций, включая образовательные учреждения, больницы, тюрьмы, суды, коммунальные службы и т. д., национальное казначейство финансирует до 80 процентов расходов, понесенных местными советами Англии. Местные жители в Италии и Нидерландах собирают только около 10 процентов своих бюджетов на местном уровне. Напротив, городские власти США должны в значительной степени поддерживать себя: они получают две трети своих доходов из местных источников.
В принципе, самодостаточность — это добродетель; муниципальные налогоплательщики должны платить напрямую за основные услуги, которыми они пользуются. Но на практике этих налогоплательщиков также просят финансировать множество других дорогостоящих проектов, многие из которых санкционированы, но недостаточно финансируются федеральным правительством. Богатые юрисдикции могут справиться с этим дополнительным бременем, но сообщества с ограниченными доходами часто не могут. Чтобы удовлетворить патерналистские приказы федерального правительства, многие старые города были вынуждены поднять налоги и сократить услуги, в которых местные жители нуждаются или которые больше всего ценят. В ответ предприятия и домохозяйства среднего класса бегут в пригороды.
Государственные школы Америки, пожалуй, самый яркий пример важной местной службы, которая шатается под тяжестью нефинансируемых федеральных директив. Лишь немногие страны выделяют такую большую долю своих общих государственных расходов на образование на непедагогический персонал. Может быть несколько оправданий для этих однобоких административных накладных расходов, но одно из объяснений почти наверняка заключается в росте государственного регулирования и армиях академических администраторов, необходимых для решения бюрократической волокиты.
Школы обязаны, среди прочего, проверять питьевую воду, удалять асбест, проводить переработку, обеспечивать «гендерное равенство» и обеспечивать так называемое «специальное образование». Одна только последняя программа вынуждает местные власти выделять более 30 миллиардов долларов в год на нужды учащихся с ограниченными возможностями.
Между тем, согласно отчету 199G Консультативной комиссии США по межправительственным отношениям, федеральное правительство возмещает ничтожные 8 процентов расходов. Затраты на соблюдение требований для городских школьных округов, где концентрация учащихся с ограниченными возможностями обучения высока, а средств для их поддержки мало, могут быть особенно обременительными. Например, из 850 миллионов долларов местных средств, предусмотренных в бюджете для 77 000 учащихся в округе Колумбия, 170 миллионов долларов были выделены примерно для 8 000 учащихся, получающих «специальное образование».
Убогие школы — одна из причин, по которым большинство американских семей бежали из городов в поисках более зеленых пастбищ. Проблемным школьным системам, таким как округ, которые изо всех сил пытаются привить даже элементарную грамотность, достаточно сложно конкурировать со своими более богатыми пригородными коллегами. Трудность усугубляется федеральными законами, которые без соответствующей компенсации отвлекают скудные образовательные ресурсы от обслуживания подавляющего большинства учащихся.
Школы являются лишь одной из многих муниципальных служб, стремящихся покрыть централизованно диктуемые расходы. Рассмотрим бедственное положение городского общественного транспорта в Соединенных Штатах. Его пустые места и колоссальный операционный дефицит не являются секретом. Меньше признаются значительные финансовые обязательства, налагаемые статьей 504 Закона о реабилитации и последующим законодательством. Чтобы соответствовать правилам Министерства транспорта по модернизации общественных автобусов и метро, город Нью-Йорк оценил в 1980, что ему потребуется потратить более 1 миллиарда долларов на капитальные улучшения сверх 50 миллионов долларов на текущие ежегодные эксплуатационные расходы. Как сказал в то время мэр города Эдвард И. Кох: «Для нас было бы дешевле обеспечить каждого человека с тяжелыми формами инвалидности услугами такси, чем сделать доступными 255 наших станций метро».
Хотя позже администрация Рейгана снизила эти расходы, принятие Закона об американцах-инвалидах в 1990 году привело к новому этапу строительства дорогих специальных помещений в Нью-Йорке и других городах с налаженной системой общественного транспорта. Не говоря уже о том, что Вашингтонский метрополитен — самая современная и хорошо спроектированная система метро в стране. Было приказано разобрать 45 станций и установить неровные плитки по краям платформ для размещения слабовидящих, что обошлось в несколько миллионов долларов. Вопрос здесь, как и в Законе об образовании лиц с ограниченными возможностями, заключается не в том, являются ли положения для инвалидов желательными и справедливыми. Скорее, загадка заключается в том, как Конгресс может искренне претендовать на защиту этих целей, если он едва выделяет деньги для их продвижения.
Почти два десятилетия назад мэр Кох подробно описал в «Общественных интересах» то, что он назвал «жерновом» примерно 47 нефинансируемых мандатов. (1) С тех пор количество национальных законов, обременяющих местные органы власти США, превысило как минимум сотню. И это не считая сотен постановлений федеральных судов и постановлений агентств, которые управляют и часто истощают местные ресурсы. К 1994 году Лос-Анджелес подсчитал, что федеральные программы обходятся городу примерно в 840 миллионов долларов в год. Исключение этого дебета из требований доходов города либо путем удовлетворения его с помощью федеральной и государственной помощи, либо путем существенных сокращений было бы равносильно снижению городских налогов на целых 20 процентов. Непредвиденная удача такого масштаба могла бы сделать больше для восстановления городских трущоб и остановить опустошение основных сообществ, чем все запланированные в регионе «зоны расширения прав и возможностей», инициативы «умного роста» и выпуски облигаций «жизнеспособности».
Следить за Европой? Заключение о том, что более широкое распределение фискального бремени и широкий спектр других мер государственной политики помогают поддерживать концентрацию городов Европы, не означает, конечно, что все эти меры повысили благосостояние европейцев и, следовательно, что Соединенные Штаты должны подражать им. . Центральные правительства Западной Европы могут брать на себя больше финансовых обязательств вместо того, чтобы перекладывать их на местный уровень, но эти режимы с высокой властью также взимают гораздо более высокие налоги. Полное финансирование всех многочисленных социальных мандатов Вашингтона за счет государственных налогов означало бы, как и в большей части Европы, более централизованное и раздутое государство всеобщего благосостояния.
Большинству домохозяйств не становится лучше, когда фермеры в значительной степени субсидируются или когда антиконкурентная практика защищает микропредприятия за счет более крупных и эффективных фирм. Большинство потребителей также не получат большего удовлетворения от жилищных стратегий, которые поощряют арендаторов, а не домовладельцев, или от налогов на газ и транспортных правил, которые вынуждают людей выходить из автомобилей и садиться в автобусы, поезда или велосипеды.
На самом деле такого рода общественные предубеждения привели к экономическим потерям в различных странах Западной Европы и, конечно же, в Японии, в то время как Соединенные Штаты процветали отчасти потому, что их экономика менее регулируема, а их мегаполисы получили возможность расслабиться. . Крайняя концентрация людей и функций в районе Токио удушает настолько, что правительственные планировщики теперь рассматривают децентрализацию как главный экономический приоритет. Некоторые части британской экономики, похоже, также стеснены контролем за развитием. В недавнем отчете McKinsey and Company отставание производительности в ключевых секторах объясняется британскими ограничениями на землепользование, которые препятствуют выходу на рынок и расширению наиболее производительных фирм.
Густонаселенные города Европы кишат магазинчиками. Но притягательное присутствие малого бизнеса отражает, по крайней мере частично, сильно регулируемый рынок труда, который душит предпринимателей, желающих расширяться и, таким образом, нанимать больше работников. Как отмечает The Economist в обзоре итальянской экономики, «изобилие мелких фирм в Италии является не только триумфом, но и обвинением ее экономики: многим, похоже, не хватает ни воли, ни капитала для продолжения роста». Отсутствие воли неудивительно; Переход от малого к среднему или крупному означает найм сотрудников, которых почти невозможно уволить в плохие времена, и это означает, что компания обременена дорогостоящими обязательными выплатами по заработной плате. Италии, возможно, удалось сохранить кластеры малого бизнеса в своих старых городах и поселках, но, возможно, ценой подстрекательства к двузначной безработице в экономике в целом.
Нахождение баланса Разбросанные города Америки не лишены собственной неэффективности. Разросшиеся мегаполисы требуют, во-первых, практически полной зависимости от автомобильного транспорта, тем самым увеличивая потребление моторного топлива на душу населения в четыре раза по сравнению со средним показателем по городам Европы. Этот необычайный уровень сжигания ископаемого топлива усложняет усилия США по снижению значительного вклада этой страны в накопление парниковых газов. Наша, казалось бы, неограниченная субурбанизация также нанесла ущерб центральным городам, обладающим незаменимыми архитектурными и историческими ценностями. Форма роста мегаполисов, которая вытесняет только унылые и устаревшие городские реликвии, от которых все чаще отказываются, может на самом деле способствовать повышению благосостояния. Однако процесс роста, который также разрушает и забрасывает важные гражданские и культурные центры страны, по праву вызывает беспокойство.
Тем не менее, предложения по реконфигурации городского развития в Соединенных Штатах должны развеять несколько неправильных представлений. Как показало исследование Хелен Лэдд из Университета Дьюка, затраты на предоставление услуг в густонаселенных поселениях часто увеличиваются, а не снижаются. Заторы на центральных узлах также имеют тенденцию к ухудшению с плотностью, и больше людей могут подвергаться опасным уровням сажи и смога. (Жители Манхэттена проезжают меньше транспортных средств на душу населения, чем люди, населяющие пригороды Нью-Йорка с низкой плотностью населения. Тем не менее, воздух Манхэттена часто менее полезен, потому что движение в этом районе постоянно плотное и редко беспрепятственное, и больше людей живет среди выхлопных газов. .) Границы роста, такие как границы Портленда, штат Орегон, повышают стоимость недвижимости, поэтому жилье внутри границ становится менее, а не более «доступным». Даже сохранение сельскохозяйственных угодий, высокий приоритет планов управляемого роста, должно рассматриваться в надлежащей перспективе. Соединенные Штаты являются самым производительным производителем сельскохозяйственной продукции в мире, и у них достаточно резервных мощностей. Поддержка маргинальных ферм в урбанизированных районах может не дать этой площади наиболее ценного для общества использования.
Таким образом, диффузный характер роста городов в Соединенных Штатах частично является следствием определенных географических условий, культурных особенностей и необработанных рыночных сил, но также и случайным результатом определенной государственной политики. Некоторые из этих формирующих влияний коренным образом отличаются от тех, которые сформировали европейские города. Критики американского городского пейзажа с низкой плотностью могут восхищаться европейской моделью, но им следует признать всю широту трудных политических решений и трудных компромиссов, на которые необходимо будет пойти, прежде чем ограничения на разрастание в этой стране хоть немного ослабнут.