Не сентиментальность: СЕНТИМЕНТАЛЬНОСТЬ | это… Что такое СЕНТИМЕНТАЛЬНОСТЬ?

«Садизм и сентиментальность тесно связаны»: как отличить родительскую жестокость от выгорания

– Практически в любом семейном отеле, в парке, развлекательном центре можно увидеть пап и мам, которые общаются с детьми исключительно с помощью формулировок «рот закрыл», «быстро сел», и «сейчас дождешься». Чем вызвано такое обращение?

– К сожалению, родители, которые общаются с детьми настолько чудовищно, словно по приговору суда их обязали иметь дело с жестокими преступниками, не редкость.

Чаще всего, это не очень счастливые люди с низким уровнем самосознания и воспитания. Они не видели других моделей поведения и не умеют иначе, поэтому точно так же ведут себя с партнерами и родителями, с посторонними людьми, с самими собой. Дети, выросшие в такой атмосфере, подхватывают эстафету и подобным образом общаются уже со своими друзьями.

– Это свойство исключительно нашего поколения родителей?

– Как ни странно, нет. Даже наоборот: сейчас такое поведение заметней, поскольку можно увидеть и другое. В советские времена с детьми обращались примерно одинаково, авторитарно, гуманистический подход был еще не распространен (а сначала попросту не изобретен). При этом немногочисленные представители интеллигенции редко пересекались с детьми с рабочих окраин.

Мало того, старшее поколение до сих пор на полном серьезе считает, что иначе воспитывать просто невозможно – «потеряют всякий страх» и «сядут на голову».

– Можно ли как-то на это повлиять?

– Только в рамках собственной семьи; когда речь идет о чужой, мы не имеем права вмешиваться. Исключение – насилие. Но и здесь важно вести себя очень аккуратно, иначе можно вызвать агрессию и в свой адрес, и в адрес ребенка. Родитель прекратит бить его прилюдно, но отыграется дома, отомстит за публичный позор.

Самый нейтральный способ – подойти к родителям и спросить, не нужна ли им помощь. Настоящих реальных садистов, получающих удовольствие от издевательств, к счастью, мало, а людей, истощенных морально – много, и они срываются на детей, потому что нет сил.

close

100%

– Как отличить садизм от срыва?

– По интонации: у садистов она скучающая, они плавно и тягуче обещают «ты сейчас получишь, ты у меня узнаешь», словно в предвкушении развлечения.

Систематические избиения слабого – вид сексуального извращения, желание испытать власть обладания над другим существом и почувствовать удовлетворение от этого.

– Бывает, что родитель не столько грубо обращается с ребенком, сколько соперничает с ним, на полном серьезе сравнивая себя с дочерью или сыном и всячески унижая последних.

– Конкуренция и соперничество – вечная тема, в том или ином виде они есть в любой семье, если же нет, значит, кто-то один выиграл с большим отрывом, причем давно.

А вот проявления этого соперничества зависят от уровня развития личности. Если трехлетка заявляет, что она красивее мамы, это нормально. Если мама капризно дует губы и отбирает у дочки мороженое, которое ей купил папа, или всерьез и без стеснения ревнует к мужу и отцу взрослую дочь, – нет.

Фактически, мама становится на один уровень с ребенком, это очень неполезно для всех.

– С чем связан феномен, когда родители очень нежны с младенцами, но ужасно обращаются с подросшими детьми?

– Если речь идет о чем-то большем, нежели нормальное раздражение родителей на подростков и нежность к малышам, то можно говорить о садистической патологии. Садизм и сентиментальность тесно связаны. Вспомните садистку-психопатку Долорес Амбридж, любительницу розового и котят, или биографии высших чинов гестапо и НКВД, которые могли прослезиться во время просмотра мелодрамы, были привязаны к своим детям и питомцам, но в рабочее время пытали и убивали людей.

Для сентиментального садиста «сердечко и кровиночка» – объект любви, а не субъект. Разница очень большая. В субъекте ты видишь другую личность, в объекте – только себя, свою любовь.

Вообще постоянное сюсюканье и использование уменьшительно-ласкательных суффиксов, если речь идет не о новорожденном – маркер агрессии, знак, что человек с трудом сдерживает раздражение.

close

100%

– Почему часто выросшие дети, осуждая поведение родителей, используют их же формулировки?

– Бывают разные варианты. Например, запредельная, (но именно запредельная!), очень сильная усталость, во время которой включается «автопилот» и практикуются родительские методы. А бывает, когда человек поверхностно отрицает жестокие методы, но в глубине души не считает их какими-то вопиющими. Меня строго воспитывали и ничего, человеком вырос.

– Бывает, что ребенка не просто строго воспитывали, а били, издевались, и при этом он говорит, что благодарен родителям. Да, били, но для моего же блага, а то окончил бы жизнь на помойке!

– Это идентификация с агрессором. Если протестовать себе дороже, если опасно даже сказать «со мной так нельзя», психика выбирает модель «со мной так можно».

Следствие – депрессия и ненависть к себе во взрослом возрасте. Потому что если «с тобой так можно», то значит, что ты чудовище. Это самый тяжелый вид депрессии, поскольку касается очень раннего опыта, двух-пяти лет.

– Может ли авторитарный жестокий отец стать нежным дедом?

– Да, но это обманчивая нежность, по сути – та же сентиментальность. У человека меньше сил, плюс с внуками не нужно бороться за власть. Важное примечание – пока они маленькие.

Когда же внуки подрастут и смогут сказать хоть слово против, всю нежность словно корова языком слижет. Прежде чем оставлять собственных детей с матерью и отцом, которые унижали и обижали вас, сто раз подумайте.

«Болезненная аккуратность — это почти всегда травма»: психолог – об отношении к быту и дому

Домашние обязанности – тема, актуальная для каждого. Психолог Катерина Демина рассказала «Газете…

10 июля 12:45

Исключение – если человек раскаялся и прямым текстом сказал, что был неправ, сожалеет и хочет исправиться. Такое редко, но бывает.
Но, к сожалению, жертвы жестокого отношения часто оставляют детей с теми же самыми мамами и папами, которые их уничтожали, словно в надежде все переиграть.

Бывают даже ужасные истории, когда взрослые дочери привозили девочек к отцам, которые совершали сексуальное насилие.

– Часто дети, которых обижали, не смеют даже в зрелом возрасте осудить родителей, уверяя, что «мать (отец) – это святое». Речь идет о всепрощающей любви?

– Скорее, о хтоническом ужасе перед всепоглощающей властью, где невозможно даже усомниться в непогрешимости и величии образа. Примерно так же выглядит любовь к родине в тоталитарном государстве: не смей даже сомневаться, что она неидеальна.

Сентиментальность – цитаты и афоризмы на сайте Quote-Citation.Com

Довольно сентиментальничать. Просентиментальничали свою жизнь.

Михаил Булгаков, «Белая гвардия»

Сентиментальность всегда будет первым бунтом человека против прогресса.

Питер Хег, «Смилла и ее чувство снега»

Следует отличать сентиментальность от чувствительности. Сентиментальный человек может быть в частной жизни чрезвычайно жестоким. Тонко чувствующий человек никогда не бывает жестоким.

Владимир Набоков

Я человек сентиментальный, человек слабый и податливый, и никто не умеет обвести меня вокруг пальца лучше, чем я сам.

Иэн Бэнкс, «Улица отчаяния»

Мужчины не так относятся к любви, как женщины. Любовь женщины полна заблуждений, мечтаний, сентиментальности.

Анн и Серж Голон, «Анжелика в Новом Свете»

Я на свой лад сентиментален и, скорее, сделаю крюк в десять кварталов, только бы не пройти под балконами дома, где я был счастлив.

Хулио Кортасар, «Выигрыши»

Вот типичная женщина! Сентиментальничает на словах, оставаясь при этом совершеннейшей эгоисткой.

Оскар Уайльд, «Женщина, не стоящая внимания»

Эмоциональность и сентиментальность – это не что иное, как оборотная сторона цинизма.

Оскар Уайльд, «De profundis. Тюремная исповедь»

По сентиментальности узнают сволочь. Тысячи бедняков могут умирать с голоду, и это никого не проймёт, но если какой-нибудь размалёванный паяц, одетый в лохмотья, закатит глаза на сцене, — они начинают выть, как собака на цепи.

Густав Майринк, «Голем»

Я не люблю сентиментального угасания – умирать, так с музыкой.

Фрэнсис Скотт Фицджеральд, «Ночь нежна»

Молодость — как тарелка, горой полная сластей. Люди сентиментальные уверяют, что хотели бы вернуться в то простое, чистое состояние, в котором пребывали до того, как съели сласти. Это неверно. Они хотели бы снова испытать приятные вкусовые ощущения. Замужней женщине не хочется снова стать девушкой — ей хочется снова пережить медовый месяц. Я не хочу вернуть свою невинность. Я хочу снова ощутить, как приятно было ее терять.

Фрэнсис Скотт Фицджеральд, «По эту сторону рая»

Человек сентиментальный воображает, что любовь может длиться, — романтик вопреки всему надеется, что конец близок.

Фрэнсис Скотт Фицджеральд, «Издержки хорошего воспитания»

За обидчивостью кроется сознание собственной неполноценности, за сентиментальностью — жестокость.

Иван Антонович Ефремов, «Лезвие бритвы»

Уж если женщина пойдет на убийство, у нее хватит хладнокровия воспользоваться его плодами, не впадая в такую сентиментальность, как раскаяние.

Агата Кристи, «Убийство Роджера Экройда»

Если жизнь требует клыков, разве вправе мы вооружать детей одним румянцем стыда да тихими вздохами? Твоя обязанность — воспитать людей, а не овечек; работников, а не проповедников: в здоровом теле — здоровый дух. Здоровый дух не сентиментален и не любит быть жертвой.

Януш Корчак

«О мертвых — или хорошо, или ничего». Какая сентиментальная чепуха! Да еще древнеримская.
По-моему, о мертвых надо говорить так же, как о живых, — правду. О негодяе, что он бывший негодяй, о стоящем человеке, что он был стоящий.

Анатолий Мариенгоф

В любви невозможно владеть собой, и я ненавижу это чувство. Я пролил реки слёз. Я могу быть жестким снаружи, но у меня очень нежное сердце. На сцене я демонстрирую свой мужественный, жёсткий облик, но у меня есть и сентиментальная сторона; я способен таять, как масло.

Фредди Меркьюри

В глубокой печали нет места сентиментальности. Она окончательна, как и сами горы, как констатация факта. Она просто есть. Осознав это, ты утрачиваешь способность жаловаться.

Уильям Берроуз, «Джанки»

Насекомое, притворяющееся веточкой дерева, чтобы спрятаться в растительной неподвижности — прообраз человека, замкнувшегося в конформизме, чтобы не отвечать за самого себя, человека, предающегося общим идеям или сентиментальным излияниям, чтобы только не сталкиваться лицом к лицу с фактами и людьми.

Эммануэль Мунье

— Он обожает тебя, дорогая.
— И я обожаю его.
— Непременно скажи ему об этом. Мужчины любят слышать все эти сантименты так же, как и мы.

Эрика Леонард Джеймс, «Пятьдесят оттенков серого»

12

Авторы и их творения

«Шоу Трумана»»Портрет Дориана Грея»»Узорный покров»Александр Васильевич СуворовПьер КорнельСирил ГарбеттРоберт Кийосаки»Карманный оракул»

Как и почему избегать сентиментальности в письме — история через вымысел

6 июня

Написано Колином Мастфулом

Эмоции лежат в основе любой художественной литературы. Это клише. Это сентиментальное заявление, в котором используется заезженная метафора — сердце — чтобы сделать вывод для читателя. Ему не хватает контекста, и он не допускает суждений или размышлений. Предполагается, что то, что верно для писателя, верно для всех.

Будучи начинающим писателем, я часто поддавался искушению чрезмерно драматизировать сцены любви, ненависти, смерти и трагедии. В конце концов, легко рассказать читателю, что чувствует персонаж. Легко раскрутить сцену, которая включает в себя страстную реакцию или действие. Битва, бомба, рождение, смерть, ссора, развод, брак, горе, радость. . . все эти события и обстоятельства драматичны. Но написать, что бомба громкая или что смерть трагична, не погружает читателя эффективно в драматизм рассказа или чувства его героев. Писатели действительно хотят, чтобы их читатели были погружены в драматические сцены — чтобы они чувствовали радость и душевную боль вместе с их персонажами. Но для этого писатель должен избегать сентиментальности.

Что-то считается сентиментальным, когда оно преувеличивает чувство и становится ложно эмоциональным или недостоверным. Это часто происходит, когда писатель полагается на предполагаемую эмоциональную реакцию читателя, например, описывая брак как счастливый или похороны как печальные. Не все браки счастливы, и не все похороны печальны, и каждый будет рассматриваться по-разному с разных точек зрения.

Сказать, что вы любите кого-то и что вы всегда хотите быть с ним, что его глаза сияют, как луна, а их улыбка сияет, как солнце, не вызывает эмоционального отклика у читателей. Это не дает контекста для понимания того, как и почему вы любите этого человека. Это не позволяет читателю сделать собственный вывод.

Уильям Шекспир, как отметила Алиса ЛаПланте в Создание истории , представляет собой прекрасный пример легкомыслия чрезмерно сентиментального письма в Сонете 130. 

Уильям Шекспир умел избегать сентиментальности. Изображение с Викисклада

Глаза моей госпожи совсем не похожи на солнце;

Корал гораздо более красный, чем красный цвет ее губ;
Если снег белый, то груди у нее сероватые;
Если бы волосы были проводами, у нее на голове росли бы черные провода.
Я видел розы дамасские, красные и белые,
Но таких роз я не вижу в ее щеках;
И в некоторых духах больше наслаждения
Чем в дыхании, что пахнет от моей любовницы.
Я люблю слушать, как она говорит, но хорошо знаю,
Эта музыка звучит гораздо приятнее;
Признаюсь, я никогда не видел, чтобы богиня уходила;
Моя госпожа, когда идет, ступает по земле.
И все же, клянусь небом, я думаю, что моя любовь столь же редка
Как любой она опровергла с ложным сравнением.

Написание драматических сцен требует тяжелой работы, и отклик нужно заслужить. Писатель не должен указывать читателю, что он должен чувствовать или даже что чувствует персонаж. Вместо этого писатель должен предоставить необходимые детали и контекст, чтобы погрузить читателя, позволяя читателю самому расшифровать то, что он/она чувствует.

И, если писатель эффективно развил своего персонажа, читатель почувствует то, что чувствует персонаж.

Поэтому, если ваш персонаж женится, недостаточно сказать, что он никогда не чувствовал себя таким счастливым за всю свою жизнь. Во-первых, писатель, должно быть, развивал персонажа, показывая читателю десятки переживаемых им разрывов отношений, все свадьбы его лучших друзей, когда он был шафером, и время, когда он был оставлен у алтаря. . . вы поняли. Затем, описывая свадьбу, автор должен указать детали, а не эмоции. Писатель должен описать гордость в лице родителей героя, изобилие цветов, переполненную часовню, момент, когда все поворачивают головы, когда органист начинает играть «А вот и невеста» и так далее. Если писатель предоставит весь этот контекст и детали, читатель будет рядом с персонажем и почувствует то, что чувствует персонаж.

Фантастический пример написания драматической сцены без сентиментальности можно увидеть в прологе к роману Эми Хармон «, где пропало чудо». В этих начальных сценах главная героиня Наоми и ее семья едут в Калифорнию по Орегонской тропе в 1853 году. Пока Наоми держит на руках своего младшего брата и ждет, пока ее семья починит сломанное колесо телеги, на группу нападают и убивают. теми, кого называют индейцами. Наоми и ее младший брат выживают, но попадают в плен. Я не могу придумать ничего более драматичного. Прочитайте сцену, наблюдая за тем, как автор передает контекстуальные детали, не описывая в явном виде, что чувствует главный герой. Обратите внимание на то, насколько понятен опыт, не полагаясь на клише или чрезмерно драматичный текст.

Где заблудшие скитальцы Эми Хармон

Папа бьет мистера Бингема по спине, крича, явно испытывая облегчение за него, облегчение за бедную Элси. Кто-то улюлюкает, а я не встревожен, я поглощен извивающимся младенцем у меня на коленях, и мысли о нем просто приходят в мир. Я предполагаю, что Уэбб или Уилл тоже празднуют. Как только мои мысли дают объяснение, мои глаза качаются, отбрасывая его. Мои братья так не говорят. Земля колеблется, скалы вздымаются, создавая тысячи укрытий, а с ближайшего холма на нас обрушиваются лошади и индейцы, пронзенные копьями и перьями. Один сжимает стрелу, воткнутую в его живот, его руки багровы от крови, и я в ошеломленном недоверии задаюсь вопросом, не выстрелил ли Уилл случайно в него.

Герт отстраняется, и я замечаю, как текут ее соски, орошая сухую землю, пока она убегает. Быки тоже несутся, и я замираю, наблюдая, как индейцы падают на папу, Уоррена и мистера Бингема, которые смотрят на них в замешательстве, с закатанными рукавами и блестящими от пота и грязи лицами. Папа падает, даже не вскрикнув, и Уоррен отшатывается, протестующе раскинув руки. Мистер Бингхэм размахивает руками, но ему не удается прикрыть голову. Дубинка у его лица делает странный рывок, и его колени подгибаются, отбрасывая его лицом в кусты.

Я прижимаю к груди Вульфа, застывшего и изумленного, и вижу перед собой воина с развевающимися волосами, обнаженным торсом и дубинкой в ​​руке. Я хочу закрыть глаза и заткнуть уши, но холод в конечностях и веках мешает. Я могу только смотреть на него. Он вопит и поднимает дубинку, и я слышу, как моя мать выкрикивает мое имя. Наоми. НЕТ, О МНЕ. Но последний слог обрывается.

Я лед, но мои уши огненные, и каждый крик боли и триумфа находит мягкий барабан в моей голове, эхом отдаваясь снова и снова. Воин пытается вырвать Вульфа из моих рук, и не моя сила, а мой ужас сжимает мою хватку. Я не могу отвести от него взгляд. Он мне что-то говорит, но звуки тарабарские, а мой взгляд не опускается. Он замахивается дубиной мне в голову, и я превращаю свое лицо в кудри Вулфа, когда удар достигает цели, глухой, безболезненный удар, который оглушает и ослепляет.

Время бежит и замедляется. Я слышу свое дыхание в ушах и чувствую Вулфа у себя на груди, но я парю над собой и вижу бойню внизу. Па и Уоррен. Мистер Бингэм. Индеец со стрелой в животе тоже мертв. Красочные кусочки перьев качаются на безмятежном голубом небе. Это стрела Уилла. Теперь я уверен в этом, но я не вижу ни Уилла, ни Уэбба.

Мертвого индейца поднимают на лошадь, а лица его товарищей мрачны и полны гнева из-за потери. С вагонов ничего не берут. Никакой муки, сахара или бекона. Они не берут волов, которые на войне так же послушны, как и в мирное время. Но они забирают остальных животных. И меня берут. Они берут меня и малыша Вульфа.

Требуется время и практика, чтобы развить навыки писателя, и это трудно сделать в первом наброске любого рассказа или романа. Но, чтобы по-настоящему погрузить и увлечь читателя, писатель должен не рассказывать читателю, что и как он должен чувствовать по поводу драматической сцены. Это должно быть показано через детали и контекст. Это должно быть предоставлено читателю, чтобы решить, как он/она себя чувствует.

Источники: 

Эми Хармон, Где заблудшие странники , (Сиэтл: Lake Union Publishing, 2020)

Элис ЛаПланте, Создание истории: руководство Norton по творческому письму , (Нью-Йорк: W. W. Norton & Company, 2007)

«Создавайте чувства; Избегайте сентиментальности», Storm Writing School , по состоянию на 3 июня 2020 г., https://blog.stormwritingschool.com/avoid-sentimentality/

.

Колин Мастфул — основатель и редактор журнала History Through Fiction. Он является автором четырех исторических романов о поселении и истории коренных народов Верхнего Среднего Запада. Его книги сочетают в себе элементы художественной и документальной литературы, рассказывая убедительные и познавательные истории. Вы можете узнать больше о Колине и его работе на https://www.colinmustful.com.

Колин Мастфул

Колин Мастфул — основатель и редактор журнала History Through Fiction. Он является автором четырех исторических романов о поселении и истории коренных народов Верхнего Среднего Запада. Его книги сочетают в себе элементы художественной и документальной литературы, рассказывая убедительные и познавательные истории. Узнайте больше на colinmustful.com.

Письмо о природе должно стремиться к ясности, а не к сентиментальности

Иногда меня беспокоит, что знание выходит из моды – в той области, в которой я работаю, писание о природе, многочисленные научно-популярные произведения сверхчеловеческого мира, факты был обесценен; знать вещи уже недостаточно.

Марк Хамер, британский писатель о природе и садоводстве, сказал в своей книге Seed to Dust (2021), что ему нравится, чтобы его голова была «чистой и пустой» — как если бы натуралист Тим ​​Ди заметил в своем обзоре для The Guardian , «это была духовная цель — очиститься от фактов». «Только люди определяют и называют вещи», — странно заявляет Хамер. «Природа не тратит на это время», — Джини Редди, исследовавшая британский ландшафт в своей книге « Wanderland 9».0010 (2020) задался вопросом, что хуже: «необходимость знать название каждого красивого цветка, с которым вы сталкиваетесь, или необходимость его фотографировать». У меня все больше складывается впечатление, что пыльные, твидовые, изъеденные молью старые знания отжили свой век. Конечно, у него есть свое применение — конечно, мы не хотели бы покончить с ним совсем. Но рядом с эмоциональной правдой, рядом с человеческими взглядами автора это кажется излишним.

Правильно ли я беспокоюсь? В конце концов, я точно знаю, что есть еще места, где знание само по себе — до определенного момента — ценится и даже вознаграждается.

Несколько лет назад я участвовал в многолетней британской телевизионной викторине Mastermind . Я неплохо справлялся, отвечая на вопросы о «Британских птицах», а потом меня наняли писать вопросы для шоу, работая вместе с небольшой командой бывших участников и победителей викторин, каждый из которых знал о нем гораздо больше, чем я. практически все. Это было превосходное обучение тому, что мы могли бы назвать необработанными знаниями . У нас не было офиса, но если бы он был, мы могли бы приколоть к пробковой доске девиз из романа Чарльза Диккенса «Мистер Грэдграйнд»: «Мне нужны факты… В жизни нужны только факты»9. 0005

Участник викторины, как и сам Грэдграйнд, является «своего рода пушкой, заряженной по самое дуло фактами». Они здесь не для того, чтобы делиться информацией — у ведущего, в конце концов, все ответы написаны на его карточках. Они здесь не для того, чтобы что-то объяснять (на это нет времени) или хвастаться своими логическими способностями или артикуляцией. Факты, сэр! Участник должен представить фактов .

Как участник конкурса, я должным образом поделился своими знаниями – евразийская сойка! Чернохвостый веретенник! Сапсан! И в течение следующих нескольких лет я активно торговал одним и тем же раздетым товаром: факты о Балаклавской битве, Чарльз Шульц, автомобили Порше, Пятикнижие, грайм-музыка, фильмы-катастрофы, Исайя Берлин, футбольный клуб Тоттенхэм Хотспур, солодовый виски, Монти Пайтон. , Джон Стейнбек, Манхэттенский проект; что-то около 3000 вопросов: 3000 безвоздушных, деконтекстуализированных базовых единиц из мелочи .

В конце каждого сезона чемпиону Mastermind вручается стеклянная чаша с красивой гравировкой — и никаких денег, поскольку это BBC, а не NBC, где ближайший американский эквивалент — Jeopardy! Это довольно большое дело среди людей, которые заботятся о таких вещах. Знание чего-то, просто знание этого, все еще имеет какой-то смысл, какой-то смысл.

Значение , конечно, фундаментально для , зная — поиск значимой точки данных, отсеивание сигнала от шума. И все же существует столько же способов найти смысл в природе, сколько людей на нашей планете — сколько людей когда-либо жили.

Американский поэт Уоллес Стивенс описал 13 способов смотреть на дрозда. Возможно, у тоже есть разные способы узнать о дрозде; возможно, в разных системах знаний, разных традициях обучения есть разные дрозды.

Естествознание, безусловно, может вместить в себя множество точек зрения — действительно, оно всегда выиграет от большего разнообразия в том, как мы выглядим и думаем. Но мне интересно, есть ли в игре бесполезные дихотомии, когда мы противопоставляем «знание» жизненному опыту, эмоциональному взаимодействию и где идея научного опыта в природе не вызывает в нас ничего, кроме биномов Линнея, законсервированных ящиков с жуками, безвоздушных данных, диаграммы и графики мертвых белых мужчин Европы.

Английский журналист Джон Даймонд незадолго до своей смерти от рака горла в 2001 году писал, что «на самом деле не существует такой вещи, как альтернативная медицина, есть только лекарства, которые работают, и лекарства, которые не работают». Экологическое знание можно считать столь же неделимым. Нет альтернативных птиц, нетрадиционных растений, комплементарных экологий. Чаще всего совокупности знаний развиваются не в противовес друг другу, а параллельными путями.

Из Флорентийского кодекса, 16 век. Courtesy Biblioteca Medicea Laurenziana

Флорентийский кодекс, например, был составлен между 1558 и 1569 годами испанским ученым Фраем Бернардино де Саагуном с целью задокументировать знания коренных ацтеков о естественной истории долины Мехико: около 725 лет жизни. -формы каталогизированы в соответствии с любым современным зоологическим обзором. Исследование коренных названий растений в районе Эджина в Монголии, проведенное в 2008 г., показало высокую степень соответствия «научным» названиям («всего 121 народное название местных растений соответствует 93 научных вида’). Исследования среди народа акан в Гане в 2014–2015 годах показали, что системы именования птиц коренных народов «следуют научной номенклатуре».

Ничто из этого, чтобы быть ясным, не является вопросом одной совокупности знаний, требующей подтверждения или подтверждения от другой. Скорее, речь идет о совпадении и общности; более того, он указывает на то, что знание, знание вещей, отождествление, различение, наименование являются основой любого понимания сверхчеловеческого мира.

«Термин «традиционные знания» не соответствует инуитскому определению мира вокруг нас», — утверждают инуитская правозащитница Розмари Куптана и писательница Сьюзи Напайок-Шорт. Этот термин, навязанный «посторонними», ограничивает способ познания инуитов ( Inuit Ilitqusia ) прошлым, сводя его к «источнику, который рассматривается как анекдотическое свидетельство и не имеет большого значения для включения в дискуссии, затрагивающие инуитов в Арктике». Они указывают, что скорее словарное определение «науки» «близко отражает инуитский способ познания». Инуиты не отвергают экологические знания — что и где в местах, где они живут — как беспорядок. Отнюдь не.

Экологические знания поколений были нанесены на эти пятифутовые листы

В 1970-х годах правительство Канады заказало проект по землепользованию и заселению инуитов, чтобы установить «характер и масштабы использования и оккупации инуитами» Арктики. — инуиты — это народ, который легкомысленно живет на земле, оставляя мало постоянных следов. Руководители проекта — не сами инуиты — хотели лучше установить инуитский «способ владеть своим миром», как писал антрополог Хью Броди в 2018 году. Возможно, потому, что любовь нельзя отметить на карте, потому что сложные концепции отношений, такие как уважение и знакомство нелегко поддаются количественной оценке, знания, как продукт жизненного опыта инуитов, стали определять владения инуитов в Арктике.

Карты, составленные инуитами в рамках проекта заселения, являются картами не инфраструктуры или архитектуры, а живых знаний, знаний, приобретенных с трудом, — того, что Броди называет «самым ценным инструментом» людей, которые охотятся. Длинные списки всех существ и растений, на которые охотились или собирали инуиты, стали основой для карт проекта заселенности: каждого охотника-инуита просили показать, где на его территории он охотился на гренландского, кольчатого или морского зайца; где поймали песца; где они ловили арктического гольца, бычка, морской форели, трески; где они могли найти гагу или тундрового гуся, собрать яйца полярных крачек или чистиков, собрать чернику или клюкву. Карты постепенно, совместно, стали показывать перемещения карибу, места медвежьих берлог, участки открытой воды, где можно было охотиться на нарвалов. Броди описывает карты как биографические, поскольку на них также подробно описаны места, представляющие исторический, семейный и общественный интерес. Но они также, конечно, экологические. На этих пятифутовых листах были нанесены экологические знания поколений.

Знание само по себе не может определить отношения инуитов с землей инуитов (они сами по себе не могут определить человеческие отношения с чем-либо). Эмоциональные и духовные связи между людьми и землей сложны и, возможно, непостижимы. Но они зависят от твердой основы знания, знания того, что есть что. Было бы извращением думать, что коренные народы, перегруженные данными, обремененные фактами, упускают какую-то духовную ясность.

Экологические знания, подобные знаниям инуитов, конечно, связаны не только с возможностью; люди, зарабатывающие на жизнь в условиях, которые могут вас убить, также хорошо знакомы с риском. Британский писатель-натуралист Джон Данн, путешествующий по Аляске в поисках рыжих колибри в своей книге Блеск в зелени (2021), заводит разговор с двумя мужчинами-юпик, которые идут на работу на рыбоперерабатывающий завод в Кордове:

У нас тут медведи. Куда идешь, там и медведи… Берегись, чувак… Мой папа, он был охотником… Он всегда говорил нам остерегаться медведей. Лучше всего носить с собой пистолет.

Есть и другие предупреждения, когда разговор заходит о косатках: «Это действительно плохие новости, как всегда говорил мой папа. Он им совсем не нравился. Вы не можете им доверять».

Это своего рода хорошо информированный биореализм, который можно ожидать от любого, кто жил наблюдательно и вдумчиво среди диких тварей. Каждый писатель, пишущий о природе, примиряется с неопровержимыми фактами дикой природы. Нам не нужно смотреть на них слишком пристально или слишком долго, но если мы вообще не будем смотреть на них, я не уверен, для чего мы пишем. Там, где мы соединяемся с природой, мы создаем сложную музыку. Думаю, мы много теряем, если пропускаем или приглушаем минорные аккорды.

Письмо о природе, которое отворачивается от деталей, исходит из места утонченной отсутствия фактов, может показаться мне растерянным и плывущим по течению. В Стране Странствий Редди в поисках духовной связи в ландшафте наблюдает за «хищной птицей, парящей над головой». Наступает тишина, и присутствие птицы кажется благословением. Я чувствую изливающееся из него чувство, своего рода любовь, и дикость, и мудрость». Не вижу никаких безопасных точек соответствия, никакого способа сопоставить чувства с фактами.

Очень интересно поставить хищную птицу Редди, кем бы она ни была, рядом с другими британскими писателями о природе за последние несколько лет. Рассмотрим трех ястребов-тетеревятников (эти громадные лесные хищники притягивают писателей-натуралистов). В мемуарах Хелен Макдональд, определяющих жанр, H Is for Hawk (2014) сокольник советует:

Если вам нужен послушный ястреб-тетеревятник, вам просто нужно сделать одну вещь. Дайте им возможность убивать… Убийство разбирает их.

Орнитолог Конор Марк Джеймсон признается в В поисках ястреба-тетеревятника (2018), что «иногда вздрагивает от смертельной безжалостности» своего объекта (даже несмотря на то, что он находит в нем «нечто преследующее»). Наиболее поразительно, в Ястреб-тетеревятник Лето (2021) фотограф и режиссер Джеймс Олдред наблюдает, как «гос» приносит отрубленную голову детеныша малиновки домой своим птенцам:

Его опухшие красные глаза закрыты, как будто спят… Это жалкое зрелище стало еще более мучительным, если знать, что цыпленок инстинктивно потянулся бы, чтобы попросить еды, когда на него упала тень ястреба… Для ястреба-тетеревятника иногда кажется, что жизнь — это просто естественный способ сохранить мясо свежим.

Макдональд, Джеймсон и Олдред — очень знающие писатели. Все трое, по-видимому, сформировали глубокую эмоциональную привязанность к ястребам-тетеревятникам, которых они изучали, но все трое также признают, что эта привязанность, мягко говоря, сложна; что эти птицы жестоки, что дикая жизнь — тяжелая жизнь, что что бы мы ни видели в тетеревятнике, что бы тетеревятник ни показал нам о нас самих, это может быть некрасиво, может иметь мало общего с гармонией и любовью, может быть, действительно быть чем-то, что мы не очень заботимся о том, чтобы быть показаны.

Сложные отношения, которые могут возникнуть между человеческими и нечеловеческими участниками экологии или ландшафта, конечно, имеют отношение к знанию того, что один знает о другом, а другой об одном, но для этого может быть более подходящий термин типа знающий. Представляя Great Possessions (1990), журналы фермера-амиша Дэвида Клайна, Венделл Берри отмечает, что Клайн пишет «не только на основе знаний, но и на основе знакомства». И это различие жизненно важно, поскольку знакомство Дэвида с животными, птицами, растениями и насекомыми, о которых он пишет, буквально знакомо: они являются частью его семейной жизни». наслаждение миром природы, но и идея природы как семья, как что-то близко знакомое, что-то повседневное, что-то близкое (это самые ранние значения , знакомые в английском языке).

Тонкий вариант фамильярности, интимного знания корейский писатель и фотограф Суён Пак выражает в своей замечательной книге Великая душа Сибири (2015):

Вы должны верить. Прогуливаясь по лесу, вы часто натыкаетесь на подушечки совы… Когда вы находите одну из них, вы понимаете, что сова сидит на ветке над вашей головой и смотрит на вас сверху вниз. Вас может одолеть желание посмотреть вверх и увидеть сову своими глазами. Но как только вы сдадитесь и поднимете глаза, сова улетит. Я верю, что сова там, наверху, и продолжаю свой путь… Доверять животному, глядя на его следы, а не преследовать само животное: это вера в природу.

Я услышал несентиментальное эхо этого, когда однажды осенним днем ​​я был с опытным орнитологом на лесном массиве недалеко от того места, где я живу в Йоркшире. Когда мы проходили мимо, что-то маленькое и желтоватое коротко крикнуло в дереве. — Лазоревка или большая синица? — спросил я. Обе птицы здесь очень распространены. — Вот почему я не работаю над переписью, — сказал орнитолог, плетясь дальше. «Мне насрать». Тонки пути тех, кто знает вещи.

Крупнейшие птицы Австралии из Что это за птица? (1931), Невилл В. Кейли. Предоставлено Википедией

Знание заключается не только в том, чтобы увидеть, что есть . Это также может быть вопрос видения того, чего нет, или не совсем, не совсем точно — видения теней одной вещи в формах другой.

Наука и метафора всегда поддерживали оживленную двустороннюю торговлю: подумайте, может быть, о сновидении о змее, кусающей себя за хвост, которое привело Августа Кекуле к структуре бензольного кольца в 1865 году, или о «запутанной банке». Это иллюстрирует возникновение сложной и взаимозависимой жизни из фундаментальных законов изменчивости и наследственности в книге Чарльза Дарвина 9.0009 О происхождении видов (1859 г.). Сэмюэл Тейлор Кольридж, когда его спросили, почему он посещает лекции по химии, ответил: «Чтобы пополнить свой запас метафор». может сказать вам, что представляет собой белый кит Моби Дик (двое или трое из них могут даже согласиться).

Мох, однако, предпочитает жить так, как живет? Щедр ли мох?

Автор и ученый Tewa Грегори Кажете подчеркивает центральную роль «метафорического разума» не только в науке коренных народов, но и в «творческом «рассказывании» мира людьми». Мы всегда интерпретаторы — даже в самом откровенном эмпирическом отношении мы находимся на одном расстоянии от действия, и в этом смысле мы всегда рассказчики.

Стремление к метафоре в природе снова поднимает вопрос о том, как люди должны взаимодействовать или взаимодействовать с нечеловеческим миром; что мы для него и что он для нас? Энни Диллард в книге «Обучение камня говорить » (1982) слегка высмеивает идею сопоставления двухточечного обучения от диких существ: «Я не думаю, что смогу научиться у диких животных тому, как жить в частности — должен ли я сосать теплую кровь, высоко держать хвост, ходить точно по отпечаткам своих рук?» Вместо этого Диллард стремится брать более широкие уроки «бездумности» и «чистоты жизни в физическом смысле».

Биолог потаватоми и писатель-натуралист Робин Уолл Киммерер менее осторожен. В интервью The Guardian в 2020 году она рассказала о том, чему может научить нас изучение мха: «быть маленькими, отдавать больше, чем брать, работать с законами природы, держаться вместе». Я просто чувствую, что все, как они живут, являются для нас действительно острым учением прямо сейчас». Однако мох предпочитает жить так, как живет? Щедр ли мох (имеет ли смысл говорить о щедрости мха?) Переход от литературной или объяснительной метафоры к моральной аллегории кажется глубоким и несколько дестабилизирующим.

То же самое мы видим в недавней работе британского пейзажиста Аниты Сети « I Belong Here » (2021), в которой автор рассматривает травинку:

Можете ли вы представить травинку с низким чувство собственного достоинства, заставляют ненавидеть его цвет или форму? Несмотря на то, что его так буквально растоптали, он так уверен в себе, так уверен в своей шкуре. Больше похоже на рост травы , я думаю.

Здесь мы находимся в той же нравственно-воображаемой сфере, что и классические басни о скорпионе и лягушке или о кузнечике и муравье. Конечно, мы можем найти в природе басни — их бесконечное количество, иллюстрирующих любой урок, который мы хотим услышать, — и благодаря этим басням мы можем прийти к пониманию новых вещей о самих себе. Однако сколько эти выборочные уроки могут рассказать нам о нечеловеческом, это другой вопрос.

В Homing (2019), своей книге о голубях и голубиных гонках, Джон Дэй рассказывает о разговоре с Рупертом Шелдрейком, исследователем парапсихологии, наиболее известным своей теорией морфического резонанса (эта идея, обычно считающаяся лженаукой). – что «природные системы… наследуют коллективную память обо всех предшествующих им вещах»). «Вопрос о том, был ли он прав, — пишет Дэй, — не казался особенно важным: именно как метафора меня больше всего интересовало понятие морфического резонанса… Привлекательность его теории проистекает из того факта, что она предполагает, что мы все связаны: часть паутины памяти, связанной морфическим полем». Это кажется не столько метафорой, сколько упражнением в принятии желаемого за действительное: было бы неплохо, если бы это было правдой .

Киммерер, однако, обладает настоящим талантом к метафорам. Удивительно трогательная глава книги Braiding Sweetgrass (2013) основана на ботанических знаниях автора в изучении ее горько-сладкого опыта материнства. Выгребая водоросль из давно засорившегося пруда на своем семейном приусадебном участке, она размышляет о гексагональных структурах водоросли Hydrodictyon и ее системе клонального воспроизводства:

Чтобы рассеять ее детенышей, материнская клетка должна распасться, освобождая дочернюю клетки в воду… Интересно, как меняется ткань, когда выпуск дочери прорывает дырку. Быстро заживает или остается пустое место?

Аналогия, а не басня; просвещение, а не обучение.

Английский писатель Джон Фаулз в своей короткой книге «Дерево » (1979) выступил против освящения имен и знаний. Поэкспериментировав с тем, что он называет «дзенскими теориями» эстетики, обучения «смотреть за именами на вещи в себе», он приходит к выводу, что «жизнь без имен невозможна, если не полный идиотизм, в писателе»:

Я также обнаружил, что между природой как внешним собранием имен и фактов и природой как внутренним чувством существует меньше противоречий, чем я себе представлял; что два способа видения или знания могли фактически сочетаться и иметь место почти одновременно и обогащать друг друга.

Есть веские причины не доверять знаниям и тем, кто ими владеет. Его можно (и используют) для привратника, чтобы исключить тех, у кого его нет, то есть тех, у кого нет опыта, образования или жизненных обстоятельств, необходимых для его приобретения. В более фундаментальном плане существуют проблемы с конкурентными иерархиями знаний, в которых определенные формы знаний или традиции обучения отдаются предпочтение или вытесняются, с сопутствующим воздействием на справедливость и репрезентативность множества социально-политических переменных (среди них класс, этническая принадлежность, пол и культура). Также может быть трудно не проследить очевидные связи — исторические, культурные, хотя, возможно, и не неизбежные — между идентификацией, коллекционированием, колониализмом и грабежом.

В The Tree , Фаулз со стыдом признается в своей склонности приближаться к природе – в частности к орхидеям – жадно, думая только о том, чтобы «идентифицировать, измерить, сфотографировать» и, в конечном счете, , а не увидеть, «установить [ting] опыт в своего рода настоящем прошлом, «взгляд» (в своих дневниках Фаулз на самом деле признается в гораздо большем: он был плодовитым в сборе, контрабанде и попытках натурализовать редкие орхидеи в своем английском саду). Книга — на самом деле эссе — выступает против формализованного знания и выступает за неподготовленное, ненаправленное восприятие природы («зеленый хаос») — способ оценки, который мы скорее связываем с искусством, чем с научными предметами. «В науке большее знание всегда и бесспорно хорошо, — пишет он. «Это ни в коем случае не так во всем человеческом существовании» 9. 0005

Дерево также предлагает неожиданную — и даже случайную — характеристику «письма природы», как мы его знаем в Великобритании. Когда Фаулз пишет о «его личных интерполяциях, его расплывчатых рассуждениях… его частом смешении гуманитарных наук с собственно наукой — его цитатах из Горация и Вергилия в середине трактата о лесном хозяйстве», он описывает научное письмо в том виде, в каком оно существовало до специализация и профессионализация викторианской эпохи (примерно в то время Чарльз Уотертон предупреждал натуралистов, которые проводят больше времени в «книгах, чем в болотах»). Однако с тем же успехом он мог бы говорить о последней номинированной на премию книге о походах с выдрами или поиске покоя среди оводов (в британских писаниях о природе пернатая тень «ищущей полевки» Эвелин Во всегда рядом). Но то, что продолжает Фаулз, на мой взгляд, представляет собой реальную силу хорошо сделанного «письма о природе»: «то, что оно представлено целым человеком, со всеми его сложностями, аудитории, состоящей из других людей». .

Как мы можем быть тронуты, вдохновлены или очарованы без ясного представления о том, что мы очарованы на ?

Написание о природе – это экология форм познания. Существует возможность для огромного разнообразия и плодотворного перекрестного опыления. Традиции написания научных работ служат источником информации для работы, основанной на местных знаниях или трансцендентализме, и наоборот; писатели, укоренившиеся в материализме («Я глубоко материалист, — говорит Ричард Мэйби, — но если у материалиста плохое звучание, назовите меня материстом»), глубоко взаимодействуют с эмоциональным или культурным содержанием окружающего их живого мира; Новый свет (или более глубокая тень) проливается на известные факты писателями, для которых самость является отправной точкой.

Не то чтобы трения не было. В последние годы писатели из этой последней подкатегории стали для многих читателей определять, что подразумевается под «письмом о природе» в Великобритании, если не за ее пределами. Роберт Макфарлейн был главным среди них по крайней мере с 2007 года, когда была опубликована его книга «Исследование ландшафта с медитацией : Дикие места ». Значительное влияние Макфарлейна распространяется не только на его собственные книги: раньше шутили, что его предисловия, послесловия, введения и предисловия заняли бы изрядный том (к которому мы могли бы добавить, что его щедрые аннотации на обложке могли бы стать значительным приложением). Нравится H Is for Hawk и мемуары Эми Липтрот The Outrun (2015). .

Идея, конечно, не нова – как и трение. В 1946 году орнитолог Джеймс Фишер горько сокрушался о влиянии романтизма на написание текстов о природе:

О, критики и рецензенты, еженедельные обозреватели, корреспонденты о природе, которые находят природу «очаровательной»; которые находят [Гилберта] Уайта Селборн «очаровательный»; кто находит эмоциональные, романтические излияния [Ричарда] Джеффриса «очаровательными»; которые находят лишенный юмора самоанализ, застенчивый пессимизм, ностальгическое мракобесие [В. Х.] Хадсона «очаровательными»; и которые смешивают их вместе в своих очаровательных абзацах, чтобы очаровать тех, для кого страна — игрушка!

Фишер хотел услышать только от наблюдателей , от тех, кто предлагал репортажи, данные, информацию, кто серьезно относился к изучению природы, кто что-то добавлял к нашим знаниям о природе и тем самым обновлял и переформировывал их. Это не мелочь — для Фишера здесь есть более важная причина. С этой точки зрения факты являются основой нашего понимания, из которого вытекает все остальное. Как мы можем быть тронуты, вдохновлены или очарованы без ясного представления о том, что мы очарованы на ? С тем же успехом мы могли бы писать стихи о картонных декорациях. Не нужно быть педантом или градграйндом, чтобы сочувствовать.

Даже если мы стремимся только наблюдать, видеть, быть «прозрачным глазным яблоком» Ральфа Уолдо Эмерсона (или длинноногим ходячим глазным яблоком, великолепным во фраке и шляпе, в сатирическом наброске Ч. П. Кранча о великом трансценденталисте), мы все равно не совсем на нейтральной территории. Мы можем искать, но в какую сторону мы смотрим? Выйти или войти? Важность природы для Эмерсона заключалась в ее отношении к человечеству. Без человеческого взгляда, человеческого фильтра природа была бездействующим инструментом. Люди в этом смысле были точка природы.

Мы никогда не сможем полностью уйти от ориентированных на человека повествований о природе; они всегда были нашим основным средством интерпретации и понимания ландшафтов, в которых мы находимся. Киммерер пишет о благодарственном обращении среди онондага «Слова, которые превыше всего», в котором говорящий выражает благодарность рыбам, которые «отдают себя нам в пищу», фруктам и зернам, которые «помогли людям выжить». , и так далее. Мы, конечно, часть живого мира, но живой мир также важен, потому что мы важны.

Это похоже на еретическое заявление в наш век антропной вины: мы важны. Но, конечно, мы важны для нас, и, если бы мы не были таковыми, то было бы мало смысла писать о природе, потому что работа писателя-натуралиста, в конце концов, состоит в том, чтобы построить, нет, быть мостом между двумя культурами (или более) – сблизить наш мир и мир не-нас.