Мария-Луиза фон Франц Психология сказки. Толкование волшебных сказок Толкование волшебных сказок Часть первая Глава 1 Теории волшебных сказок Волшебные сказки являются непосредственным отображением психических процессов коллективного бессознательного, поэтому по своей ценности для научного исследования они превосходят любой другой материал. В сказках архетипы предстают в наиболее простой, чистой и краткой форме, благодаря этому архетипические образы дают нам ключ для осмысления процессов, происходящих в коллективной психике. В мифах, легендах или другом более развернутом мифологическом материале мы приходим к пониманию базисных структурных образований (паттернов) человеческой психики, постигая их сквозь культурные наслоения. Таких специфических культурных наслоений в волшебных сказках значительно меньше, и поэтому они с большей ясностью отражают базисные паттерны психики. Согласно концепции К. Г. Юнга, любой архетип, в сущности, является неведомым психическим феноменом, а следовательно, невозможно сколько-нибудь удовлетворительно перевести содержание архетипического образа на язык мышления. Лучшее, что можно предпринять в данном случае, – это попытаться описать его либо на основе собственного психического опыта, либо опираясь на данные сравнительных исследований, в которых проясняется, если так можно выразиться, вся цепь ассоциаций, окружающих собой архетипические образы. Таким образом, волшебная сказка сама и является своим лучшим объяснением, а ее значение заключено во всей той совокупности мотивов, которые объединены ходом развития сказки. Выражаясь метафорически, бессознательное находится в таком же положении, как и человек, увидевший или испытавший нечто необычное и желающий поделиться своими впечатлениями с другими людьми. Но так как то, с чем он столкнулся, никогда еще не было сформулировано с помощью понятий, ему не хватает средств для того, чтобы выразить это. Работая над этой проблемой в течение многих лет, я пришла к заключению, что все волшебные сказки пытаются описать один и тот же психический феномен, который во всех своих разнообразных проявлениях настолько сложен и труден для нашего понимания, что его постижение возможно лишь в отдаленном будущем. Именно поэтому нам необходимы сотни сказок и тысячи их повторений с различными композиционными вариациями. Обычно разные волшебные сказки дают усредненную картину различных этапов или стадий такого взаимодействия. Одни – более подробно задерживаются на начальных стадиях, связанных с проблемой тени, а о том, что происходит дальше, дают лишь общее представление. Другие сказки особое значение придают рассмотрению анимы и анимуса, а также образов отца и матери, стоящих за ними, замалчивая при этом проблему тени и всего того, что с ней связано. Третьи же – акцентируют свое внимание на мотиве недоступности и недосягаемости сокровища и на связанных с этим переживаниях. Несмотря на различие делаемых акцентов, по своему значению все сказки равны, так как в мире архетипов нет градации ценностей: любой архетип по своей сути является не только одной из форм коллективного бессознательного, но и его отражением в целом. Архетип – это относительно закрытая энергетическая система, пронизывающая своим потоком все аспекты коллективного бессознательного. Однако не следует рассматривать архетипический образ как статический, так как он вместе с тем представляет собой сложный символический процесс, включающий в себя и другие образы. Другими словами, можно сказать, что архетип – это специфический психический импульс, действующий наподобие отдельного луча радиации и одновременно как единое магнитное поле, распространяясь по всем направлениям. Таким образом, архетип в качестве потока психической энергии «системы» пронизывает все другие ее архетипы. Следовательно, несмотря на то, что необходимо осознавать неопределенность архетипического образа, мы должны научиться четко обрисовывать его контуры, объединяя различные аспекты в единое целое. Мы должны подойти как можно ближе к пониманию специфичности, определенности и так называемому характеру каждого образа, а также попытаться выявить совершенно особенную психическую ситуацию, выраженную в нем. Перед тем как я попытаюсь объяснить, в чем заключается специфика юнговской интерпретации, кратко остановлюсь на истории изучения волшебных сказок, а также на теориях различных школ и на литературе, посвященной этой проблеме. Например, в диалогах Платона можно прочитать о том, как в давние времена старые женщины рассказывали своим детям символические истории – мифы (mythoi). Уже тогда волшебные сказки были связаны с воспитанием и обучением детей. В период поздней античности Апулей – философ и писатель 2 века н. э. – включил в свой знаменитый роман «Золотой Осел» сказку под названием «Амур и Психея», относимую в фольклористике к сказочному сюжетному типу о красавице и чудовище, которая развертывается, используя тот же самый паттерн, как и подобные ей сказки, до сих пор собираемые в Норвегии, Швеции, России и многих других странах. Из этого можно сделать вывод, что этот тип сказки (о женщине, спасающей своего возлюбленного в обличий зверя) существует, по крайней мере, две тысячи лет, причем практически в неизменном виде. До 17–18 веков волшебные сказки рассказывались не только детям, но и взрослым. (Такая практика сохранилась и до наших дней в особо отдаленных первобытных центрах цивилизации.) В Европе же для жителей сельской местности они являлись основной формой развлечения в зимнее время года. Научный интерес к волшебным сказкам впервые был проявлен только в 18 веке И. И. Винкельманом, И. Г Гаманом и И. Г. Гердером. Некоторые ученые, например Моритц (К. Ph. Montz), давали им поэтическую интерпретацию. Гердер же считал, что сказки несут в себе отображенный в символах отпечаток древних, давно преданных забвению верований. В этой мысли присутствует тот эмоциональный импульс, который послужил причиной возникновения неоязычества, широко распространившегося в Германии того времени и вновь расцветшего в очень непривлекательной форме не так давно. Вслед за тем пришло время разочарования в христианском учении и поиска более жизненной, земной и инстинктивной мудрости, что в более выраженной форме можно обнаружить позднее – среди представителей романтизма в Германии. |
В подобной ситуации человек обычно предпринимает многократные попытки объяснить случившееся. Пытаясь вызвать у слушателей ответную реакцию, он интуитивно использует аналогии с уже известными фактами, дополняет и развивает свою точку зрения до тех пор, пока не убедится в том, что его поняли правильно. Исходя из вышесказанного, можно предположить, что любая волшебная сказка является относительно закрытой системой, выражающей некое сущностное психологическое значение, содержащееся в ряде сменяющих друг друга символических картин и событий, посредством которых оно и может быть раскрыто.
Но даже тогда, когда этот феномен будет осознан, тема не будет до конца исчерпана. Юнг назвал его Самостью (Self). По его мнению, в Самости заключено все психическое содержание личности, а также, как ни парадоксально, она является регулирующим центром коллективного бессознательного. Любой индивид и любая нация имеют свои собственные способы осознания и взаимодействия с этой психической реальностью.
Однако мы располагаем и более ранними сведениями, так как волшебные сказки были обнаружены на египетских папирусах и каменных стеллах. Наиболее известная из них – сказка о двух братьях: Анупе (греч. Анубис) и Бате. Действие в ней разворачивается по той же схеме, что и в других сказках о двух братьях, которые можно найти и сейчас во всех европейских странах. Таким образом, мы имеем письменную традицию трехтысячелетней давности, и – что поразительно – основные мотивы с тех пор почти не изменились. Более того, согласно теории О. Шмидта (Father W. Schmidt) о происхождении божества (Der Ursprung der Gottesidee), мы располагаем информацией о том, что некоторые основные сказочные темы дошли до нас практически в неизменном виде с очень давних времен – более 25 тысяч лет до рождества Христова.
Рассказывание сказок стало своего рода духовной потребностью. Иногда говорят, что волшебные сказки воплощают собой философию прялки (Rocken philosophir).Психологическая интерпретация наших любимых сказок
Сказки — неотъемлемый атрибут нашей жизни.
С момента рождения наши головушки уже познают о сказочных дворцах, принцах и принцессах. Когда мы уже становимся «взрослыми и самостоятельными»: научились ходить, разговаривать, задали уже все вопросы «почему?», а некоторые научились читать, мы начинаем мечтать о той сказочной жизни. Конечно, реальность нашего бытия берет верх над нами, и со временем все эти мечты перестают быть частью нашей жизни, но могу с уверенностью сказать, что мы не выбрасываем из своей головы эти иллюзии. Ведь каждый глубоко в душе ощущает себя маленьким ребенком, который верит в чудо. Однако, как оказалось, не все так просто с этими сказками, оказываться эти маленькие незатейливые истории имеет очень глубокий психологический контекст, настолько глубокий, что перед нами возникает вопрос, а действительно ли сказки предназначены для детей? Еще один очень важный факт: ваша любимая с детства сказка может объяснить природу ваших нынешних проблем и страхов. Ну что же начнем!
Золушка
Итак, давайте посмотрим на сюжет «Золушки».
Странная семья, честное слово! Безвольный папа, злобная мачеха с отвратительными сестрами и кроткая, бедная девочка, вынужденная батрачить на всю семью. На самом деле, мачеха – это и есть настоящая мама Золушки. Мачехи в подобных сказках всегда имеют собственных, нежно любимых и беспомощных детей, тогда как неродная, милая и услужливая падчерица держится в черном теле. Объясняется эта несправедливость весьма банальной причиной. Первый ребенок получает всю любовь и заботу от своей матери. Но вот на свет появляются младшие сестры или братья… Добрая мама тут же превращается в злую мачеху (пойди, подай, принеси, перепеленай, посмотри за сестричкой), а дочка – в несчастную, отвергнутую, забытую Золушку. Признать маму плохой девочке не хочется, поэтому надо представить себе сказочный сюжет на заданную тему. Скорее всего, он будет выглядеть так: моя мама ушла, умерла, бросила меня. А вместо нее явилась эта самая мачеха, которая теперь не дает буквально никакой жизни.
В психологии существует такой термин как «синдром Золушки» — это комплекс, который выражается низкой самооценкой и пассивным характером его обладательницы.
По сути, типичная Золушка, как в сказке Шарля Перро, не любит привлекать к себе внимания. Она очень привязана к родителям и чутко прислушивается к их мнению. Родители (но на их месте вполне могут оказаться близкие друзья, муж) считают ее не совсем способной принимать правильные жизненные решения и, в каком бы возрасте не находилась Золушка, тесно участвуют в ее жизни. С кем дружить, за кого выходить замуж, в какой институт поступать, где работать и отдыхать, как воспитывать детей – сама Золушка решить это не может. Так они прекрасно дополняют друг друга – боязливая Золушка мечтает о чем-либо, а кто-то в роли многомудрой Феи всегда готов решать ее проблемы. Эта пассивность мешает Золушке повзрослеть. В то время как ее сверстницы учатся взаимодействовать с окружающим миром, приобретают жизненный опыт, они, словно пленницы, живут в небольшом замкнутом пространстве. И чем старше становится Золушка, тем заметнее ее неприспособленность. Страх оказаться в одиночестве, без поддержки воспитывает в них умение мгновенно подстраиваться под желания окружающих.
Зависимость, пассивность, отсутствие жизненного опыта – на основе этих качеств формируется низкая самооценка, причем вне зависимости от природных данных и формальных успехов. Золушками могут быть и красавицы, и умницы, и даже вполне успешные женщины. Только им все время будет казаться, что успех пришел к ним случайно, что он незаслуженный. Исследователи отмечают, что у Золушек может присутствовать своеобразный «страх преуспеть». Ведь успешных Золушек не бывает, иначе от чего тогда их будет спасть Принц?
И конечно, Золушки очень романтичные особы. Мечтают о любви с первого взгляда и на всю жизнь, читают дамские романы, увлекаются женскими сериалами. Верят, что где-то на свете существует идеально подходящий для них человек, и все что от них требуется – это ждать, когда же Принц их найдет.
В сказке нашей «Золушке» очень повезло: она обрела своего принца, не прилагая никаких усилий. Все решил случай: она потеряла туфельку, принц решил найти ее обладательницу и в конечном итоге нашел. В реальной жизни ждать принца – невыгодная позиция, ведь рядом повсюду будут «уродливые сестры» (уродливые они только для Золушки), которые смело сумеют переманить принца. Кроме этого, в современном обществе произошла подмена понятий, а именно: один из основных инстинктов мужчин – функция добытчика, исчезает из-за ряда причин, а идеальный принц для Золушки – это именно тот самец, который «пришел, увидел, победил», то есть риск, что она попросту может не дождаться своего «мужчину» и остаться старой девой.
Ибо в оригинале девочка несет бабушке не только пирожки и горшочек масла, а еще и бутылочку с красным винцом. И предлагает она волку эту самую бутылочку открыть. Так что помимо прочего, сказка о Красной Шапочке – это сказка о девочке, которая с удовольствием соблазняет мужчину (волка) невинным поведением, после чего с неменьшим удовольствием, обязательно позовет охотников. В жизни такие сюжеты встречаются на каждом шагу – динамо в красной шапочке получает наслаждение, используя свое тело, как ловушку для «плохих дядек». Сами по себе эти звери-мужчины ее совершенно не интересуют, ведь единственной причиной неадекватного поведения Красной Шапочки становится желание отомстить родителям, так запросто отправившим ее восвояси. Взрослая Красная Шапочка нередко выходит замуж, но она так и остается вечной девочкой, не признающей собственную женственность. Любопытно, что современные Красные Шапочки обожают связываться с местными хулиганами, бандитами, преступниками – одним словом, «волками», — и мстят им при первой возможности. Красавица и чудовище
К примеру, женские журналы полны советов вроде «как помочь вашему мужчине стать…», в то время как советы вроде «как помочь вашей женщине стать…» фактически отсутствуют в соответствующих журналах для мужчин. И мы, женщины, покупаем журналы и пытаемся следовать заключенным в них советам, надеясь помочь своим мужчинам стать такими, какими мы хотим их видеть. Почему идея превратить несчастного, больного или «нехорошего» мужчину в безупречного партнера является для нас такой привлекательной? Почему она так прочно владеет нашими умами, так пленяет нас?Для некоторых ответ может показаться очевидным: в основе христианской религии воплощен принцип необходимости помогать тем, кому повезло меньше, чем нам. Нас учили со щедростью и состраданием относиться к чужим проблемам, не судить, но помогать — это, похоже, является нашим моральным долгом. К сожалению, подобные добродетельные принципы никак не объясняют поведение миллионов женщин, выбирающих своими партнерами жестоких, безразличных, эмоционально недоступных, пристрастных к алкоголю и/или наркотикам либо по иным причинам не способных к любви и нежности мужчин.
РусалочкаСказка о Русалочке – это единственная сказка без «хеппи-энда», но в основе этой сказки также лежит психологическая проблема. Если вспомнить сюжет, то Русалочка – это милое, но бессмысленное создание с роскошной грудью и хвостом на месте того, что положено настоящей женщине, влюбилась в двуногого принца. Ради этой любви ей пришлось покинуть отчий дом, широкие перспективы дочери морского царя, пойти на сговор с колдуньей, остаться без хвоста и гарантированной возможности прожить долгие и счастливые 300 лет.
Но и этого мало. Поскольку Русалка решила вести жизнь совершенно отличную от жизни предков, непременным условием ее выживания на суше становится свадьба. Если свадьбы не будет, ей гарантировано превращение в пену морскую. Русалочка пачкает королевский паркет кровью, сочащейся из прелестных ножек во время танцев, в надежде, что принц наконец-то поймет, что пора бы уже и жениться. Но ничего не помогает. Этот Принц Русалочку в шелка и муслин наряжает, повсюду с собой таскает, играет ее кудрями, в общем, развлекается, как может, после чего совершенно закономерно женится на настоящей девушке, симпатичной дочери богатых родителей, получившей хорошее образование и приданное в виде половины королевства. Эта сказка как раз-таки описывает созависимые отношения. А именно те отношения, в которых один из партнеров полностью зависим от другого (не обязательно в финансовом плане).
На самом деле сказок очень много и много интерпретаций к ним. Я попыталась собрать самые интересные и приближенные к реальной жизни психологические анализы. Если эта тема вас заинтересует, буду продолжать работать над ней. Если же не, то все равно буду благодарна за прочтение.
Всего наилучшего, Дорогие Сплетницы! И до встречи!
Непреодолимая психология сказок
Как разобраться в нашем любопытном увлечении
со сказками, которые сохраняются, пока времена меняются, и мы меняемся вместе с ними?
В период с 2010 по 2015 годы было выпущено множество важных новых книг,
в том числе — более двух столетий спустя — самый первый перевод на английский язык
оригинального издания сказок и народных сказок братьев Гримм, их 1812 Kinder- und Haus-M ä rchen, сборник гораздо более лаконичный, простой по языку и грубоватый. чем более поздние издания, особенно издание 1857 года, знакомое большинству английских читателей.
ранее известный. Джек Зайпс, его выдающийся переводчик, также изданный в
2015 том новых исследований об их влиянии и загробной жизни: Наследие Гримм: Волшебное заклинание
народных и волшебных сказок братьев Гримм . В прошлом году Марина Уорнер тоже привезла
вперед Один раз
Жили-были: Краткая история сказки , на страницах которой захватывало дух
читателей сметают, как на ковре-самолете, и награждают интеллектуальными приключениями
сжаты в строгий формат Оксфордской серии.
Уорнер,
кто всю жизнь размышлял о них, сказки — это «истории, пытающиеся найти
истину и дать нам представление о более важных вещах», и, как она утверждает, «это
принцип, лежащий в основе их растущего присутствия в литературе, искусстве, кино, танце,
песня.» Истина в сказках важна и для Итало Кальвино, еще одного большого любителя сказок.
их, которые, как отмечает Уорнер, считают их более честными, чем verismo потому что они
признаться в их фиктивности. Третьи любят сказки за внешне
противоположная причина: писатель А.С. Байатт восхваляет «ложную» природу сказки,
под которым я понимаю ее очевидную магию, колдовство и заклинания, ее говорящую
кошки (как в Кот в сапогах ) и рыба, исполняющая желания ( Рыбак и
его жена ), его мстящие голуби и заколдованные деревья ( Золушка ) и
его невозможные повороты сюжета разрешаются сверхъестественными метаморфозами, которые создают жуткое
тем не менее удовлетворительное «возвращение» к чему-то одновременно и глубоко известному, и неизвестному ( Лягушка
Король; Принц-лягушка; Летний и зимний сад, , версия братьев Гримм 1812 года. Красавица и Чудовище ). Все
это кажется ясным. Но в таком случае, в чем именно заключается сказочная правда?
Молнии
можно утверждать, что его истинность проистекает из взаимодействия с условиями его происхождения.
Как он убедительно показал как в своей последней книге, так и во многих предыдущих
одни, сказки отражают культуры, из которых они произошли. Когда первородство
господствовали, например, сказки породили героические роли для младших сыновей, тем самым
компенсируя им в воображении их бедность и обесценивание, которое они перенесли
в повседневной жизни. Точно так же по условиям брака по расчету боязливые девушки
успокаивали монстры или слизистые звери, которые в конце рассказов превращались в любящих
принцев и тем самым возвышали молодых невест в классовом отношении, а также смягчали
тревоги, подпитываемые их гендерной судьбой. Другими словами, это «правда».
как форма сопротивления условности, переворачивание ожиданий: истина как социальная
протестовать и как мечты сбываются.
Тем не менее
ядро сказок, кажется, уходит глубже — далеко за пределы восторгов и потрясений, вызванных
маловероятными событиями и вне жесткого субстрата общественно-политического противостояния
в досовременной Европе — к разновидности грубой, не зависящей от обстоятельств честности и аутентичности.
Через резко сфокусированные линзы психологии, особенно детской. развитием, и во многом обязан несравненной эрудиции Марины Уорнер и
понимание того, что мы можем разобрать некоторые причины и причины нашего непреодолимого влечения к
эти зачарованные миры.
Филипп
Пуллман, известный своими темными материалами Трилогия не единственная, кто считает, что сказки не имеют психологического веса и
поэтому не призывайте к психологическому обсуждению. «В фее нет психологии
сказка», — утверждает он: «У героев мало
внутренняя жизнь; их мотивы ясны и очевидны». И продолжает: «Один
можно почти сказать, что персонажи сказки на самом деле не в сознании».
Писатель А. С. Байатт, по-видимому, соглашается,
поскольку она утверждает, что сказки «не анализируют чувства». Конечно, это поверхностно
Правильно. Мы не посвящены во внутренние миры Ганса, Золушки или Маленького Конрада.
в рассказе Девушка-гусь . Верно
большинство сказочных персонажей остаются безымянными; они не произносят шекспировских монологов;
они не размышляют вслух. Скорее, они раскрывают свои мысли в действии. Но с тех пор
когда действие освобождается от психологической проверки? И разве не сказка
персонажи, которые иногда и желают, и мечтают?
Открытка с изображением золотого гуся из сказки братьев Гримм.
Архив Халтона / Getty ImagesУченые, более того, когда их заставляют рассмотреть проблему мотивации в сказках, призывать судьбу, случайность, неизбежность и магию. Не психология. Они утверждают, что рассказчики, слушатели и читатели сказок безоговорочно принимают достаточность судьбы, случая, неизбежности или магии. Совершенно верно. Тем не менее, мы должны спросить, почему. какая склоняет рассказчиков, слушателей и читателей принять судьбу или магию в качестве причины? Что такое это о сказке и человеческой психике, которая делает возможным это беспрекословное согласие в области дискурса, которая бросает вызов обычным способам понимания и здравому смыслу? Даже если бы больше нечего было исследовать, есть это. И, несомненно, это это психологический вопрос.
Марина
Уорнер затрагивает этот вопрос в своей главе «Миры фей», где она напоминает
нам момент в театральных версиях современной сказки Питер Пэн , когда Динь-Динь умирает от
яд, который капитан Крюк предназначал Питеру, и зрителей просят аплодировать
руки, чтобы спасти ее, если мы верим в фей. У детей с этим проблем нет
но взрослые застенчиво хлопают, если вообще хлопают, говоря себе, что они делают это
ради детей. Но реакция публики гораздо глубже, и Уорнер
поражает, когда она утверждает, что причиной «этих ложных историй» является «необходимость
выйти за пределы реальности». Это истина, исследованная психоаналитически.
известным французским аналитиком Жанин Шассеге-Смиржель в 1984, когда она пишет,
«Человек всегда стремился выйти за узкие рамки своего положения» (после
который, однако, направляется в другом направлении).
Приемка
волшебства и роков в волшебных сказках можно плодотворно рассмотреть, я предлагаю,
с точки зрения развития ребенка. Если мы примем эту точку зрения, мы сможем понять
что наша уязвимость или восприимчивость проистекает из настойчивости в уме
а
восприимчивость у нас была, когда весь мир был новым. Сказка несет нас
вернуться к этому изначальному виду внимания, тому вниманию, которое мы уделяли миру, когда
все было «в первый раз». В раннем детстве замечать и замечать
важнее всего. Вы видели, как маленький ребенок смотрит вокруг, позволяя своему взгляду поймать
этим и этим? Вы просили ее рассказать вам о своем дне? Повествование будет
быть дизъюнктивным, лишенным формальной причины, но наполненным всем, что действительно имеет значение: наполненным
что видели, слышали, пробовали, трогали, обоняли, чувствовали. «Почему?» приходит позже. А также
конечно, такой способ восприятия полон удивления: и неожиданное наслаждение
и террор. Вот как развивается типичная история: Что-то происходит. Тогда что-то
еще. Другое явление. И другой. И еще раз другое. Но природа и
порядок этих событий не поддается логике. Связи кажутся произвольными, если они вообще существуют
и смежные в чисто временном регистре, с одним переживанием, просто следующим за
еще один.
Давайте
возьмем сказку братьев Гримм 42, в которой многодетный бедняк мечтает, что он должен
спросите первого человека, которого он увидит, его крестным отцом. Он так и делает, и незнакомец
дает ему бутылку воды, которая, по его словам, вылечит умирающего человека, если Смерть
стоит у головы человека, но не в том случае, если Смерть стоит у ног человека. Короли
ребенок заболевает. Смерть стоит у головы ребенка; бедняга исцеляет его. Короли
ребенок снова заболевает, и все проходит так же. В третий раз Смерть стоит у
изножье кровати; теперь ребенок умирает. Бедный человек идет рассказать крестному отцу.
По дороге он замечает ссорящиеся лопату и метлу. Далее он встречает кучу
мертвых пальцев, которые тоже говорят. Потом куча говорящих черепов. Наконец, он приходит
на какую-то рыбу, которая жарится на сковороде. Каждая группа говорит ему подняться
выше, чтобы найти крестного отца. Бедный человек так и делает и, наконец, заглядывает
замочную скважину, где он видит крестного отца с парой длинных рогов. Крестный отец
прячется под одеяло и, истолковав другие видения, отрицает, что он
имеет рога: «Ну, это просто неправда», — говорит он, и история окончена!
Вивиан
Гуссин Палей, выдающийся писатель, лауреат премии Макартура, рассказывающий о детях младшего возраста.
создание историй и их импровизированное исполнение собственных историй, а Сельма
Фрайберг, любимый автор книг Волшебные годы, классическую книгу по детской психологии, я уверен,
эта сказка в форме повествования, придуманного детьми
которые стремятся к ярким образам, не заботясь об обязательной логике. Фейри нанимает
первичный способ повествования.
Красная Шапочка прячется от волка в лесу.
Халтон Архив / Getty ImagesДавайте проведите анахронический мысленный эксперимент и вообразите Аристотеля в его непревзойденном трактат о поэтике, анализируя сюжет «Повести 42». Несомненно, он характеризовал бы как «post hoc», а не «propter hoc», его события кувыркаются, его скудость причинно-следственной логики, и история заканчивается так далеко от того, где она начинается. Доверчивый в разуме и стремясь понять элементы утонченного, хорошо продуманного сюжета, Аристотель вряд ли одобрял бы этот способ или, возможно, считал бы его комично, что отчасти так и есть.
Токарная обработка
часы возвращаются даже дальше, чем Афины четвертого века до н. э., снова всего на мгновение,
давайте рассмотрим Бытие. Бытие, как и сказка, паратактично: оно нанизывает события
вместе союзами отсутствуют придаточные предложения, выполняющие причинно-следственную связь.
Как и в faerie, в Genesis представлены минималистичные, незамысловатые истории. Его персонажи
подробно никогда не описывались (мы узнаем только, что у Лии были слабые глаза), и мы не
более осведомлены о чувствах Адама, когда Ева предлагает ему запретный плод, чем мы
к чувствам бедняги из «Сказки-42», когда он натыкается на закутанного в одеяло крестного отца.
Когда персонажи так скудно изображены, что заставляет нас заботиться о том, что с ними происходит? Что касается Гензеля и Гретель, мы даже не знаем, сколько им лет. быть, и каждый художник, который проиллюстрировал сказку, свободно выбрал свой возраст. Как эти недостатки влияют на наш интерес? Может быть отчасти это лакуны привлекают наше внимание, давая нам головоломки и загадки, к которым мы чувствуем тягу. решать?
Образованный взрослый будет слушать с грызущим в глубине души чувством, что история заслуживает внимания и несет в себе некую сверхъестественную правду. я предлагаю
что при столкновении с текстами такого рода, будь то библейские, мифические или
faerie, нас цепляет не только то, что дано, положительные образы, но и
самые промежутки — «негативные пространства» — как мы могли бы сказать в изобразительном искусстве. Таким образом,
сказки приобретают проективную валентность, напоминая своего рода чернильные пятна повествования.
Создание смысла происходит посредством продолжающихся, развивающихся переговоров, которые исторически
связанный, но очень своеобразный. Для маленьких детей ключевым словом становится «почему?»
плюс его разновидности. Почему заболел королевский ребенок? Почему Смерть стоит у подножия
кровати? Кто такая Смерть? Что случилось со всеми собственными детьми бедняги? Почему
у него нет имени? Почему у кума рога, и почему он говорит, что он
нет? Очень маленький ребенок будет слушать широко раскрытыми глазами, ребенок постарше будет задавать вопросы,
и образованный взрослый почувствует потребность критиковать, но с грызущей
глубоко внутри чувствуется, что эта история заслуживает внимания и несет в себе какой-то сверхъестественный
правда. Подробнее о сверхъестественном.
Уорнер
документирует процесс создания смысла с течением времени по сравнению со сказками в ее главах.
«На скамье подсудимых» и «Двойное зрение». Она прослеживает множество феминистских перечитываний
и идеологические разоблачения
которые исследуют истории на предмет их патриархальной предвзятости и подвергают их ироническому пересмотру
и критика. Особенно остро она цитирует описание Евы Файджес 2003 года.
читать сказки внучке. Потому что собственная бабушка Файджеса погибла
в нацистских лагерях она не может вынести ужасной участи бабушки Красной Шапочки
и вообще избегает этой истории. Убаюкивая маленькую девочку рукой, пока она читает
другие сказки, она указывает на детали в иллюстрациях и старается их развеять.
зарождающиеся страхи, объясняя, что ведьм на самом деле не существует, и, что касается Белоснежка , что женщины не умирают сегодня, когда
дети рождаются, хотя они сделали это когда-то давно. Но, конечно, ведьмы
существуют, и матери умирают при родах, даже сегодня, и что здесь означает
дифференциальная проекция собственной истории жизни Файджес в ее исполнении. еще одна нана
сказал бы по другому. И в этом случае было бы и не было бы то же самое
история.
Марина Предыдущая книга Уорнер, ее мастерский, монументальный Stranger. Магия: Зачарованные Штаты и Арабские ночи , содержит интерлюдию из спец. наслаждение психоаналитикам, ибо она описывает там фигурный восточный ковер, который покрыл аналитическую кушетку Фрейда в Вене. Создавая это, она продолжает связывать его с украшенными кисточками коврами-самолетами античной Арабии и предполагает, что анализанд, лежащий на спине на покрытой ковром кушетке Фрейда с закрытыми глазами, готов таким образом, чтобы взлететь в царство бессознательной фантазии. Именно таким образом я намекнуть на связь между психоанализом и сказкой в побратимстве внутренние ментальные путешествия и то, как эти истории вдохновляют нас на увлекательные, доселе неизведанные области, которые каким-то образом существовали все время.
Семь гномов находят Белоснежку спящей в своей спальне.
Hulton Archive / Getty Images В Once Upon a Time Warner включает
«На диване», глава, в которой она признает актуальность психоанализа. для сказок, но обнаруживает некоторую амбивалентность, добавляя легкомысленный подзаголовок,
заимствовано у Анджелы Картер: «Дрессировка Ид». Глава начинается с
взвешенная оценка культового исследования Бруно Беттельхейма, The Uses
Чары (1976), в котором, на мой взгляд, Беттельхейм надевает выдувные вручную немецкие
старинные очки, потрепанные и волнистые, которые позволяют видеть, но вызывают искажения. Он
использует их для чтения избранного набора европейских сказок, в том числе Красная Шапочка , Спящая красавица и т.
и развивающие темы, иногда неуклюже, ибо тонкость не его
форте. Тем не менее, оценка Уорнером его работы кажется мудрой, справедливой и благотворительной.
поскольку Беттельхейм довольно быстро стал известен своим предполагаемым редукционизмом, и
его безжалостно высмеивают за то, что он иллюстрирует эксцессы психоаналитического
фанатизм. Великодушно и тактично Уорнер понимает, что это очень ценно.
почерпнул из его книги.
А
момент, который упускает из виду Беттельгейм, заключается в том, что сказки можно считать
как психологически интересно в форме так и по содержанию. Их способ
повествование, структура рассказов имеет такое же значение, как и воображаемое
психическая жизнь конкретных персонажей. Ключ
здесь есть фрейдовское понятие сверхъестественного,
под этим он подразумевал способ, которым знакомые предметы, события и люди могут внезапно
казаться странным и наоборот. Это, конечно, часть стратегии в игре Tale.
42. Сельма Фрайберг, упомянутая ранее,
изящно показал, как первые несколько лет жизни неизбежно оказываются «сверхъестественными» для
дети, тема отмечена и часто блестяще эксплуатируется лучшими детскими
авторы книг и иллюстраторы. Примером может служить Рассел Хобан и Гарт.
Уильямс, 9 лет0003 Время сна для Фрэнсис , где
главная героиня, маленькая девочка-барсук, ночью в темноте видит свой купальный халат
перекинута через стул и думает, что это великан, пришедший за ней. сверхъестественное
имеет связи, кроме того, с абсурдом и с понятиями эпистемологической неопределенности.
Точно так же мы принимаем иррациональные элементы волшебства и его чары. мы признаем, что части нашего разума бессознательны — неизвестны и непознаваемы для
нас — и все же очень много, существующее, реальное, истинное, значительное.
Если, по
Под термином «психологический» мы подразумеваем релевантность психической жизни в ее переплетении когнитивных функций.
и аффективное функционирование, мы вправе ссылаться на него здесь, ибо сказки говорят
прямо и косвенно на психику. Они стимулируют радугу чувств, ненасытных
любопытство и неиссякаемые поиски смысла. Психология, кроме того, темп Беттельгейма,
Пуллмана и других касается не только так называемой воображаемой внутренней жизни персонажей;
это касается опыта слушателей и читателей. Год за годом нам все еще нужно
узнать, что будет с Золушкой и Рапунцель, с Джеком, с мужчиной, который нуждался
крестному отцу и безымянной младшей дочери, которая попросила у отца розу.
Помимо сверкающих образов серебряных и златовласых принцесс, роз, блестящих ключей,
и железные шкатулки, шипы и сковородки, нас влечет наша глубокая тоска,
и ужас перед тем, что не поддается пониманию. За пределами смысла и за пределами справедливости
и мораль, сказки манят нас и мы сидим на краешке стула в ожидании
узнать, что ждет нас впереди, даже если мы уже слышали эту историю десятки раз.
Заглавное изображение: открытка с изображением принцессы из сказки братьев Гримм «Принц-лягушка».
Психологический срыв (основной) – Алисия Гаффорд ENG170 ePortfolio
Зачем детям нужны сказки: Психологический срыв
Мои родители никогда не читали мне сказок. Они были двумя трудолюбивыми родителями, и на самом деле у них не было слишком много свободного времени. Я часто задаюсь вопросом, читали ли бы они мне сказки, была бы я другим человеком. Может быть, у меня было бы больше друзей, может быть, я был бы умнее, или, может быть, я смотрел бы на мир более оптимистично, чем на самом деле. Для целей контекста психоанализ определяется как «систематическая структура теорий, касающихся отношения сознательных и бессознательных психологических процессов» («Психоанализ»). Многие литературные произведения имеют скрытый смысл, который можно объяснить посредством психоанализа их персонажей и их сюжета. Особенно это касается многих детских книг. В детских рассказах, как и в сказках, есть основные сюжетные моменты, которые несут в себе более глубокий смысл, преподающий детям важные уроки. Литературоведы часто используют идеи Зигмунда Фрейда, Карла Юнга и Бруно Беттельхейма, чтобы показать, как сказки могут быть использованы для развития детей.
Одной из многих целей сказок является научить детей смотреть на бессознательные идеи. На развитие психики ребенка положительно влияет то, что он видит и что читает. Автор книги «Однажды в сказке » Марина Уорнер иллюстрирует, как дети начинают видеть символы в сказках, которые они читают; они учатся видеть в лесу неведомое, во дворце — классизм, а в отравленном яблоке — скрытую истину (Warner 114). Кроме того, развитие психики — это то, как дети узнают о скрытых идеях; это ступенька ко всему остальному, чему их пытаются научить сказки. Без способности ребенка выводить символы и скрытые значения в историях и мире дети не смогли бы усвоить невысказанные уроки. Уолтер Одайник, юнгианский аналитик, пишет статью о насилии в Bluebeard Шарля Перро; он хочет изменить точку зрения родителей на насилие в сказке. Он приводит аргумент, что углубленный взгляд на историю позволяет читателю увидеть, что человеческая психика вовсе не разрушается насилием, а вместо этого развивается и созревает из уроков, которые заставили персонажа истории испытать насилие (Одайник 271). . Детская психика многим родителям кажется хрупкой; они считают, что с ним нужно баловаться, однако это не так. Он заявляет, что, позволяя детям увидеть эти события, они смогут увидеть последствия своих действий и развить свои мыслительные процессы и понимание мира. Развитие детской психики очень легко убеждается психоанализом сказок, которые читают дети; это позволяет им развивать свое понимание того, как устроен мир.
Все сказки работают вместе, чтобы изменить взгляд детей на мир. Развитие психики также может изменить ранее существовавшее у детей представление об окружающем мире. Чарлз Шварц, знаток сказок, заявляет, что связь между сказками и психикой заключается в использовании мотивов, чтобы продемонстрировать, как сказки развивают взгляд на мир, как у детей, так и у взрослых (Шварц). В результате психика развивается не обязательно с самого начала, но и на протяжении всей жизни. Он доказывает, что не только дети могут использовать сказки для развития своих знаний о мире, но и взрослые могут изменить свой взгляд на мир на основе этих историй со скрытым смыслом. Например, в Гензель и Гретель Гензель и Гретель узнают, что не все так, как кажется. Они видят, что красивый дом из хлеба, сахара и пирожных на самом деле является домом злой ведьмы (Гримм). В этом случае Гензель и Гретель узнают о суровой реальности мира, жизненно важный урок, который многие дети должны усвоить в раннем возрасте. Возвращаясь к идее психоанализа, Джеймс Хейзиг говорит, что «…Используя психоаналитическую модель психики, можно увидеть, что сказки сообщают ребенку понимание общечеловеческих проблем…» (Хейзиг). Поэтому хорошо известно, что сказки не просто проповедуют детям идеи мира и любви, они показывают им, что человечество может быть злым и жестоким, не обещая «счастливого конца». Оба автора объясняют, что психика человека может быть изменена в любое время от рождения до смерти малейшим воздействием, например, сказками, чтобы изменить то, как человек воспринимает мир.
Сказки учат детей правильно себя вести. Читая самые популярные сказки, дети начинают подражать некоторым идеям, изображенным в сюжете, и героям. Автор немецкой статьи, в которой анализируются сказки, говорит: «Помимо того, что сказки служат моделями счастья и выражением фантазий об исполнении желаний, они вовлекают рассказчиков и слушателей в совместное осмысление и способствуют развитию эмпатии» (Нокс). Здесь Нокс утверждает, что те, кто читает, и те, кто слушает, начинают видеть более глубокий смысл и сочувствовать персонажам истории. Он хочет, чтобы родители поняли, что чтение детям даже самых жестоких сказок заставит их использовать важные навыки, такие как эмпатия, в их социализации. В книге, написанной Джеком Зайпсом, он говорит, что сказки постоянно защищают дух в детях; это показывает им, как рационализация может быть вредна для детства (Zipes, 9).0110 Сказки как миф , 160). В заключение видно, что игривость в детях должна оставаться такой, а сказки помогают воздействовать на радость в детских сердцах. Авторы этих сказок демонстрируют в своих рассказах, что дети созданы для того, чтобы бегать, карабкаться и исследовать. В каждом случае, когда это не так, дети вынуждены сражаться с монстрами, которые могут обитать даже в них самих. Эта концепция скрыта глубоко внутри смысла каждой истории. Дети бессознательно узнают, что это их обязанность — надеяться на мир и сочувствовать окружающим их людям через сказки, которые они читают.
Детские рассказы, такие как сказки, постоянно влияют на поведение детей, предлагая им новые способы жизни. В онлайн-статье, написанной Инаадом Сейером, говорится, что сказки можно использовать для оттачивания эмоций и развития воображения для выполнения воспитательной миссии (Сайер). Развивать воображение помогают сказки, которые позволяют детям увидеть себя живыми в сказке, переживающими всевозможные безумные приключения. Они начинают понимать, что им нужно иметь воображение, потому что оно поможет им на протяжении всей жизни. Написанный Дж. Р. Р. Толкином, популярный роман, Th e Hobbit , рассказывает историю о Бильбо Бэггинсе, который отправляется в приключение, чтобы добыть сокровища, охраняемые драконом («Хоббит: Сюжет»). «Хоббит» был продан тиражом более 100 миллионов копий и переведен примерно на пятьдесят языков (Шиппи). Одна из основных причин, по которой Хоббит стала такой популярной, заключается в том, что дети завидуют приключениям Бильбо Бэггинса. Общий успех детских приключенческих рассказов свидетельствует о желании детей воплотить в жизнь свои самые смелые мечты. В одном из отрывков литературы, объясняющих, как сказки могут быть полезны в психотерапии, Рут Боттигеймер говорит: «В психоаналитической литературе всегда были сообщения о сказках, которые становятся организующей схемой для жизненного пути человека» (Bottigheimer 209). ). Боттигхаймер, специалист по сказкам, иллюстрирует, что эти разные сказки позволяют детям планировать свою жизнь и позволяют им понять, что даже если они переживают трудные времена, им нужно держать голову выше и продолжать преодолевать трудности. В поведении детей легко убедиться, увидев множество разных историй, в которых разыгрываются их самые большие заботы; детям крайне важно наблюдать, как эти персонажи побеждают своих воображаемых демонов, чтобы научить детей побеждать своих настоящих демонов.
Сказки — большая часть детства; Многие уроки, которые дети усваивают, такие как борьба с трудными вещами и сохранение мотивации, преподаются через эти истории. В другой статье, написанной Джеком Зайпсом, он использует некоторые идеи Фрейда, чтобы обосновать, насколько полезны сказки, обучая детей преодолевать свои конфликты и тревоги, которые были оттеснены даже в самую бессознательную часть их воспоминаний (Zipes, The Oxford). Спутник сказок, 491-492). Идея Фрейда, на которую намекает Зипс, формулирует, что сказки связаны со снами детей — проявлением всех их страхов и тревог — и обыгрывает, как эти проблемы могут быть решены. Зипес хочет, чтобы родители увидели, что сказки не просто показывают детям пустые, волшебные сюжеты; это показывает им, что они могут научиться преодолевать самые маленькие проблемы в своей жизни, даже если проблема не осознается. Развивая эту идею, Ниланджана Саньял пишет:
«Важным аспектом этих историй является то, как они представляют главных героев, с которыми дети могут общаться, и показывают, как эти герои преодолевают проблемы, с которыми они сталкиваются — проблемы, с которыми дети боятся столкнуться. . Слушая эти истории, дети убеждаются в том, что, хотя ситуация кажется безвыходной, умный и ловкий ребенок может позаботиться о себе» (Санял).
Позже в своем эссе Саньял объясняет, что архетипический персонаж сказок — неудачник. Подводя итог, дети видят, как можно бороться со своими проблемами, даже если ребенок чувствует себя «слабым звеном»; они знают из историй, которые читали, что быть «слабым» не обязательно самое худшее. Истории, которые читают дети, всегда преподносили и будут преподать им важные уроки, такие как сражение в собственных битвах и сохранение мотивации, которые будут помогать им в их повседневной жизни.
Идеи всемирно известных психологов помогают объяснить, как сказки показывают детям закономерности и уроки, которые они никогда раньше не видели, через скрытый смысл сказок. Д.Л. Эшлиман описывает свою концепцию как передачу сказок через «бесчисленное количество поколений», чтобы передать эти идеи каждому. Его идея подкрепляется свидетельством Карла Юнга, когда он говорит, что сказка «… раскрывает себя через архетипы — образы и образный опыт» (Ашлиман 144). Бессознательное находится в центре внимания. Данные Карла Юнга, эксперта в своей области, согласны с тем, что дети способны видеть мельчайшие детали, написанные в рассказе. Эшлиман использует этот аргумент и показывает, что сказки не только не вредны для растущего ума детей, но и показывают им, что вещи не лежат на поверхности глубоко и что все, что мы видим или слышим, имеет слои за пределами непосредственного понимания. Уорнер в своем романе не просто подразумевает эту идею, она всем сердцем ее поддерживает. Она отмечает, что мотивы в сказках многочисленны и что они прекрасно справляются с непризнанными мыслями и желаниями (Warner 117). Уорнер поддерживает идею о том, что сказки проникают в бессознательное ребенка и пускают там корни. Дети не сразу заметят эти идеи или концепции, но у них будет основа для понимания того, как устроен мир. Сказки жизненно важны для ума ребенка, потому что они позволяют им увидеть разные нравы и смыслы мира, даже если они не понимают этих идей в то время, когда они их изучают.
Психология — сложный предмет. Есть так много различных применений для этого, но главная цель состоит в том, чтобы улучшить развитие детей. Поговорка «Нельзя научить старую собаку новым трюкам» здесь верна. Чем раньше эти идеи будут привиты детям, тем лучше они будут понимать окружающий мир. Ум ребенка тоже очень сложен, но если общество позволит детям читать истории, например, сказки, они смогут увидеть разницу в подрастающем поколении. Мир должен иметь возможность увидеть более чуткое поколение. В нашем мире мы так часто видим, как родители говорят своим детям «смириться» или «смириться с этим», не более того. Мы хотим, чтобы наши дети росли отзывчивыми. Возможно, в конце концов они станут родителями, которые знают, как поддержать своих детей и помочь им в их развитии. В эпоху цифровых технологий все находится в подтексте. Обучение наших детей пониманию скрытых смыслов является основным навыком, которому необходимо обучать, чтобы увидеть прогресс в нашем мире. 9. Greenwood Press, 2004.
Bottigheimer, Ruth B., редактор. Сказки и общество: иллюзия, аллюзия и парадигма . ун-т Пенсильвании, 1989.
Гримм, Джейкоб и Вильгельм Гримм. «Гензель и Гретель.» Классические сказки , под редакцией Марии Татар, WW Norton & Company, 2017, стр. 236-241.
Хейзиг, Джеймс В. «Бруно Беттельхейм и сказки». Современная литературная критика , под редакцией Джеймса П. Дрейпера и Дженнифер Эллисон Бростром, том. 79, Гейл, 1994. Литература Ресурсный центр , https://link.gale.com/apps/doc/h2100002067/LitRC?u=newpaltz&sid=LitRC&xid=6ddce113. По состоянию на 7 октября 2019 г.
Нокс, Р. С. «Wie Kommt Man Ans Ziel Seiner Wünsche? Modelle Des Glücks в Märchentexten». Чудеса и сказки , том. 24, нет. 2, 2010, стр. 355-358,369. ProQuest, https://libdatabase.newpaltz.edu/login?url=https://search.proquest.com/docview/763263248?accountid=12761. По состоянию на 6 октября 2019 г..
Одайник В.Вальтер. «Архетипическая интерпретация сказок: Синяя Борода». Психологический Перспективы , том. 47, нет. 2, июль 2004 г., стр. 247–275. EBSCOhost , doi:10.1080/00332920490920665. По состоянию на 5 октября 2019 г.
«Психоанализ». Dictionary.com . www.dictionary.com/browse/psychoanalysis.com. По состоянию на 5 октября 2019 г.
Саньял, Ниланджана и Маниша Дасгупта. «Сказки: эмоциональные процессоры детских конфликтов в динамической интерпретационной линзе». SIS Journal of Projective Psychology & Mental Health , vol. 24, нет. 1, январь 2017 г., стр. 39–47. EBSCOhost, search.ebscohost. com/login.aspx?direct=true&db=a9h&AN=121809595&site=ehost-live. По состоянию на 6 октября 2019 г.
Сайер, Инаад М., Мухаммад Кристиаван и Медиарита Агустина. «Сказка как средство формирования сотрудничества детских персонажей». Журнал Аль-Та’Лим , том. 25, нет. 2, 2018, стр. 108 . ProQuest , https://libdatabase.newpaltz.edu/login?url=https://search.proquest.com/docview/2164441560?accountid=12761, doi:http://dx.doi.org/10.15548/jt .v25i2.458. По состоянию на 6 октября 2019 г..
Шварц, Чарльз и Барбара Уортон. «Дважды рассказанные сказки: психологическое использование сказок
». Журнал аналитической психологии , том. 33, нет. 1, янв. 1988, с. 89. EBSCOhost , search.ebscohost.com/login.aspx?direct=true&db=a9h&AN=12260408&site=ehost-live. По состоянию на 6 октября 2019 г.
Шиппи, Томас. «Хоббит: что сделало книгу столь устойчивым успехом?» The Telegraph , Telegraph Media Group, 20 сентября 2012 г., https://www.