Софистика — это философское течение, существовавшее в Древней Греции с середины V до первой половины IV века до новой эры и абсолютизировавшее относительность знаний. Софистикой также называют рассуждение или речь, состоящую из софизмов (см. Софизм) — логически неправильных (несостоятельных) рассуждений (см. Рассуждение), умозаключений (см. Умозаключение) или убеждающих высказываний (см. Аргументация), умышленно выдаваемых за правильные. Софизмы используют многозначность слов естественного языка (см. Язык), полисемию, омонимию, синонимию и другие; нередко они основываются на таких логических ошибках (см. Логические ошибки), как подмена понятий, тезиса доказательства, несоблюдение правил логического вывода, принятие ложных посылок за истинные и других. В обыденном мышлении софизм понимается как сознательное применение в споре, утверждениях или доказательствах неправильных доводов, то есть разного рода интеллектуальных уловок и словесных ухищрений, замаскированных внешней, формальной правильностью. Понятие «софистика» традиционно связывается с учением представителей сложившейся в Афинах во второй половине V века до новой эры школы софистов — философов-просветителей и первых профессиональных учителей по общему образованию. Время их активной деятельности часто называют веком греческого Просвещения. К старшим софистам (вторая половина V века до новой эры) причисляют Протагора, Горгия, Гиппия, Продика, Антифонта, Крития. К следующему поколению софистов относят Ликофрона, Алкидаманта, Трасимаха и ряд других. Первоначально слово σοφιστής было синонимично слову σοφός («мудрый») и обозначало человека, авторитетного в различных вопросах частной и общественной жизни. Общей чертой учений софистов был релятивизм, нашедший классическое выражение в широко известном положении Протагора «человек — мера всех вещей», и следовательно, не существует объективной истины, а все знания относительны. Этому способствовал сам характер деятельности софистов: они должны были научить обратившегося к ним ученика убедительно защищать любую точку зрения, какая только могла понадобиться ему в делах. Основой такого обучения было представление об отсутствии абсолютной истины и объективных ценностей. Так, другой известный софист, Горгий, доказывал, что ничто не существует, а если существует, то непознаваемо, а если и познаваемо, то неизъяснимо; а раз так, то и опровергать, и доказывать можно всё, что угодно.Из сочинений софистов практически ничего не сохранилось и об их взглядах можно судить, главным образом, по той полемике, которую вели с ними Платон и Аристотель и находившиеся под их влиянием позднейшие авторы. Изучение непрямых сведений усложняется тем, что софисты не стремились создать определённую цельную систему знаний. В своей дидактической деятельности они не придавали большого значения систематическому овладению учащимися знаниями. Их целью было научить учеников использовать приобретённые знания в дискуссиях, так как условиях античной демократии из всех форм красноречия на первый план выдвинулась полемика, которая пришла на смену полемосу — реальной войне. Поэтому значительный акцент производился на риторику. В процессе развития этой формы риторической практики из софистики выделились диалектика, обучающая честным методам ведения спора, и эристика — искусство побеждать в споре любой ценой. Протагор, согласно традиции, положил начало словесным состязаниям, в которых многие софисты прибегали к логическим парадоксам и уловкам. Горгий и другие софисты развили начатое в Сицилии Кораком и Тисием преподавание ораторского искусства и перенесли его, в частности, в Афины. Тем самым софисты сделали важный шаг на пути к созданию науки о языке, а также стимулировали развитие интереса к вопросам логики. Вначале софисты учили правильным приёмам доказательства и опровержения, открыли ряд правил логического мышления и сделали первые попытки систематизировать приёмы умозаключений, но вскоре отошли от логических принципов и основное внимание сосредоточили на разработке логических уловок, основанных на внешнем сходстве явлений, на том, что событие извлекается из общей связи событий, на многозначности слов, на подмене понятий и других риторических ухищрениях. Однако даже самая удачная софистическая находка, приводившая её изобретателя к победе в полемике, после разоблачения ведёт к поражению. Поэтому систему софистических приёмов приходилось постоянно обновлять, опровергнутые уловки заменять новыми. Именно на этой основе сформировалась своего рода «логика кажимости», то есть методология логико-риторической практики, основанная на сознательном нарушении принципов логики и гносеологии. Её стали называть Историческая заслуга софистов состояла в том, что они одними из первых стали разрабатывать логические, лингвистические и психологические приёмы убеждения и противостояния убеждающему воздействию. От владения совокупностью этих приёмов в условиях афинской демократии зависели честь и имущество, а иногда и сама жизнь обучающегося. Именно поэтому софисты обучали за деньги. С середины V века до новой эры софистами стали называть появившихся тогда в большом количестве платных преподавателей ораторского искусства и всевозможных знаний, считавшихся необходимыми для активного участия в гражданской жизни, которые и сами нередко активно участвовали в политической жизни. Возможность наживы привлекла в неё большое число непрофессионалов, с которыми впоследствии стали отождествлять всех софистов. Так возникло представление о софисте как алчном и циничном невежде, который «говорит, будто всё знает и будто мог бы за недорогую плату в короткий срок и другого этому обучить» (Платон. Таким образом, исторически с понятиями «софизм» и «софистика» неизменно связывают мысль о намеренной интеллектуальной фальсификации, руководствуясь признанием Протагора, что главная задача софиста — «представить наихудший аргумент как наилучший» путём хитроумных уловок в речи, заботясь не об истине, а о практической выгоде, об успехе в споре или в судебной тяжбе. С этой же задачей обычно связывают и его известный «критерий основания»: мнение человека есть мера истины. Уже Платон, который называл софистику «постыдной риторикой», заметил на это, что основание не должно заключаться в субъективной воле человека, иначе придётся признать законность противоречий, и поэтому любые суждения считать обоснованными. Эта мысль Платона нашла отражение известном логическом «принципе непротиворечия» (см. Закон непротиворечия) Аристотеля (который впервые дал систематический анализ софизмов и их классификацию в сочинении «О софистических опровержениях») и, уже в современной логике (см. Логика), — в требовании доказательства абсолютной непротиворечивости теорий (см. Теория). |
|
|
Философия Софистов: представители, учение кратко
Учением Анаксагора завершается первый этап истории философии: этап бессознательной философии. В чем состоит бессознательность?
Все философы, выступившие на этом этапе, мыслили о первоначале, но никто из них не почитал первоначалом само мыслящее мышление — ум.
Начала были самые разные: вода, число, бытие, тождественное мышлению, но не мыслящее, а лишь мыслимое. Даже у Гераклита логос не есть мыслящее мышление, он стихиен.
«Не мне, но логосу внимая, мудро признать, что все едино»
И только у Анаксагора мыслящее мышление выступило как первоначало. Анаксагор, в отличие от Демокрита, понял, что сама материя не сложится, как надо, для этого нужно целеполагающее мышление. Гомеомерии — материя, нус — упорядочивающий ее ум.
При этом сам человек оказался, в некотором смысле, причастен первоначалу. Человек, благодаря уму, есть господин вещей. Поскольку все вещи созданы умом, с ними можно обходиться с умом. Представьте, если бы вода не была определенна по отношению к другим стихиям — огню, например. Если бы она то гасила огонь, то нет. К счастью пожарников, вода определенна, за это они должны быть благодарны уму.
Анаксагор завершает стихийное, бессознательное, наивное мышление первых философов (естественно это было не наивное нефилософское «бабушкино» мышление). Предметом исследования стал ум, а бессознательное исследование ума невозможно. С Анаксагора начинается сознательное мышление философов. О чём? О разумной причине всего существующего, ибо таков новый предмет философии.
Кажется, что пропадает интерес к природе, и начинается антропологический период, так и утверждают в учебниках по философии. Это мнение не право, ибо фиксирует лишь отрицательный момент перехода к новой форме предметности.
Итак, предметом философии становится ум, а ближайшим образом его «носитель» — человек. Если человек самостоятелен, то он умен, а если его жизнь определяется иным — традицией или случаем, то до ума еще надо дорасти. Как обычно поступали греки? Они действовали или на основе традиции — «так делали отцы и деды», а в отдельных случаях, когда традиция не подсказывала, грек шёл к оракулу или бросал жребий. Т.е. они не жили своим умом. И когда у них появилась потребность в самостоятельности, появились софисты.
Возникновение софистов
Софисты возникли благодаря тому, что в духе греческого народа произошел перелом, — греки почувствовали необходимость руководствоваться в действиях и поступках своим умом. Греки доросли до своего ума. Это и облегчило, по-видимому, Анаксагору сделать открытие, что в некоторых есть ум.
В ИФ следует забыть о дурной трактовке софистов. У необразованной публики есть мнение, что софист — это коварный демагог, запутывающий своими речами наивного, но хорошего человека. Как только такая публика замечает, что человек может рассматривать предмет и так, и этак, она пугается, чувствуя опасность. Возможность знать о чём-то, что оно и таково, и не таково, у доброго малого вызывает протест: «Меня сбивают с толку, для чего-то меня хотят оболванить!» Больше всего боятся быть оболваненными болваны. Нельзя оболванить не болвана.
Софисты — это учителя мудрости (это они сами себя так называли). Это люди, которые и сами мудры, и других могут сделать мудрыми и сильными в речах. Они учили людей рассуждать самостоятельно и убедительно излагать свои мысли. Настоящая мудрость не многознание типа: я знаю, где находится Африка, куда впадает Волга и т. п.
Софисты бы не возникли, если бы греческий народ в эпоху Перикла не ощутил потребности в самоопределении, если бы не возникло убеждение, что человек не должен определяться ни традицией, ни страстями сиюминутными, ни случаем. Люди осознали, что для того, чтобы стать самостоятельными, нужно своё чужое (т.е. стихийно сложившиеся представления, которые они просто приняли, а не сформировали самостоятельно) переработать и сделать по-настоящему своим. Греки поняли, что собственная мысль должна переработать свои же, стихийно сложившиеся, мнения. На основе этого и произошла революция в способе мышления, которую начали софисты.
Как хорошо жилось нашему народу, когда за него думали. Это не только в эпоху КПСС, но и упование на царя-батюшку, извечное российское: «Вот приедет барин, барин нас рассудит». Многие так же именно за это любят армию, где суть – подчинение без мысли. Солдат в армии по определению не может знать лучше командира — лафа!
Сейчас российский народ созревает к мысли о самоуправлении (самоопределении), народ хочет научиться мыслить самостоятельно. Мы сейчас в том же положении, что и греки в эпоху Перикла (IV в. до Р.Х.) — поэтому изучать софистов нам полезно.
Греки захотели сами определять свою жизнь, но, если без ума, то остается одно — подчиняться единичным сиюминутным страстям. Но это не надежно. Возникла потребность в компетентных ответах на вопросы жизни. Софисты и были первые платные учителя, учившие людей рассуждать. Как до этого образовывался грек? Стихийно, посредством поэм.
Т. к. потребность в образовании ума была высока, то некоторые софисты жили роскошно. Не только молодежь интересовалась софистикой, но и политики. Сила политика — в умении убеждать. Тирану это умение не нужно: не согласны — «секир башка» — и нет несогласных. Красноречивый политик говорит убедительно. Искусство популярного политика в том, чтобы суметь свои интересы представить как интересы народа, убедить народ двигаться за ним, как представителем и выразителем народных интересов.
Но софисты сделали вклад не только в образование греческого народа — среди них были и те, кто внес вклад в историю развития философии. Таковы Протагор и Горгий.
Протагор
Был первым, кто назвал себя софистом. Общался с Периклом. Как и Анаксагор, был изгнан из города. Его изгнали за сочинение «О богах». Эта книга — первая, которая была уничтожена по велению государства. Там были такие строки:
«О богах я ничего не могу знать, есть ли они, или нет: этому мешает темнота предмета и краткость человеческой жизни».
«Что же ты, Протагор, своим умом хочешь знать богов? – спросили афиняне – Надо также как все». Понятно, что такого допустить было нельзя.
Далее мы рассмотрим философское в софистическом учении Протагора. Он наследовал Зенону Элейскому и Гераклиту. Действительные основы для софистики там: «Всё течет». Но вывод у софистов свой: «Раз всё течет, то оно поэтому и может быть всем, чем кому кажется». Раз всё течет, то знаем ли мы каково оно само по себе? Нет, а, следовательно, оно таково, каково оно для нас. Чувства людей изменчивы и один и тот же человек воспринимает всё по-разному. Каков ветер? Ни холодный, ни теплый, а таков, сказал бы Протагор, каким его воспринимают. Больному кажется еда горькой, здоровому — сладкой. Так какая же она сама по себе? Такая, какой кажется.
Ни об одной вещи не следует говорить, какова она сама по себе. Она такова, какой воспринимает ее кто-либо. Она такова, ибо находится в отношении к человеку. Ничто ни есть одно, само по себе, а всё в отношении к другому и только так, по Протагору, оно может быть оценено. И, следовательно, все мнения равноценны, ни об одном из них нельзя сказать, что оно ложно. Нельзя спорить с человеком, который зябнет по ветру, даже если нам ветер кажется теплым.
Отсюда — принцип учения Протагора:
«Человек есть мера всех вещей: существующих, что они существуют и не существующих, что они не существуют».
И, если для кого-то чего-то нет, то его и нет (для него). Следовательно, бытие и небытие вещей — во власти человека. За самого человека никто не может определить, какова та или иная вещь для него. «Ты знаешь, эта вещь такова для тебя», – говорим мы друг другу. «Извини, я сам знаю, какова она для меня».
Принцип Протагора есть первая формулировка свободы человека.
Почему человек мера?
Потому, что осознал себя мыслящим существом. Нельзя быть мыслящим существом, не зная, что ты — мера всех вещей. По отношению к конечным вещам человек абсолютно свободен. Что стоит за принципом Протагора? Одно: осознание абсолютной власти человеческого рассудка над единичными вещами. Дорогу ему проложил Анаксагор: «Ум правит миром». Малый ум правит человеческим миром — миром, к которому человек относится. Человеческий ум есть мера всего единичного.
Образование человеческого рассудка, чтобы он мог свободно обращаться с вещами — принцип софистов. Образованный рассудок знает, что он с вещами может всё. Необразованный рассудок не знает, что может всё с вещами, а потому и не может всего. Подчеркнем: рассудок абсолютно всевластен над единичными вещами, а не вообще абсолютно властен. Почему образованный рассудок всевластен? Потому что он властен над собой, а необразованный над собой не властен, он стихиен. Почему всевластен над единичными вещами, а не вообще, потому что владеть собой для образованного рассудка, значит, владеть собственным отношением к единичным вещам никто не может указать образованному рассудку, как именно ему надо отнестись к вещи, никто не может определить за него, какова она для него.
Каким образом, рассудок повелевает?
Рассудок может делать со своими представлениями о вещах всё, что угодно. Например, представление о стакане. Что есть стакан? Необразованный рассудок знает, что это — прибор для питья. Он имеет опыт, что из стакан можно пить, что стакан позволяет это с ним делать. Образованный рассудок знает, что он может делать со стаканом — всё, что он представит о нём: кидаться, накрыть мух, превратив стакан в зоопарк — наблюдаешь и веселишься. Ещё можно использовать как вложение денег: старинный стакан — отличный подарок другу.
Сколько действий может совершить рассудок со стаканом в своём представлении? Бесконечное количество. Рассудок может разлагать единое на многое. От кого-нибудь зависит определенность моего представления. Ни от кого! Софистические учителя рассудочного мышления подняли рассудок из состояния стихийного, наивного мышления до образованного состояния. Одно дело, что ты раб вещей, а другое — господин. Но так же и людей. Ты можешь разложить любое представление на множество представлений, выделить те его стороны, которые тебе важны и убедить в этом других. Что здесь открывается? Опасность произвола: что мне нужно, то и выделю; опасность свои цели выдать за всеобщее, частичное — за целое.
Сейчас все более или менее образованные люди – сами себе софисты. Утром пойти или не пойти на занятия — это наше решение (хотя, конечно, есть и те, кто это делает автоматически). Интересно что? То, что будь наше решение «за» или «против» — оно может быть нами хорошо обосновано! Т. е. важное для нас рассудок может обосновать как необходимое вообще. Почему это возможно? Потому, что рассудок даёт конечные определения, а их «бесконечное» количество, следовательно, можно выбрать себе по вкусу. Таким рассудочным образом, можно обосновать всё что угодно. Это — опасная сторона образованного рассудка.
Необразованный человек под властью традиции — постоянен. А образование открывает простор для произвола. Поэтому правители препятствуют образованию — так легче управлять, даже и управлять-то не надо — управляет за них традиция, status quo. Софисты показали, что в человеке есть то, что позволяет ему быть свободным. Но поскольку эта свобода рассудочна, эта свобода есть произвол. Это — великая опасность образования. Греческое общество почувствовало, что здесь опасность, т.к. греческое общество было традиционным обществом. Человек стал способен жить своим умом, а, следовательно, независимо от других: единство государства и общества разрушается.
А в философском отношении это вообще было скандалом. Говорили философы о истинном знании и мнении, теперь это кончилось: всякое мнение истинно, пока человек его придерживается. А разонравилось — выберет другую точку зрения и обоснует.
Абсолютная истина исчезла!
Говорят: «Человечеству нужно искать истину». «Бросьте, образованному человеку искать истину не нужно», – говорят софисты. Истина выступила как нечто относительное. Мнение оказалось самым важным. Какой там божественный логос — это лишь мнение Гераклита. Образуй свой рассудок, и твоё мнение станет абсолютно равноценно любому другому мнению. Стало казаться, что большего, как придумывать мнения, человеку не дано. Философия стала популярной — каждый мог философствовать от души. «Что такое истина?» «Нечто единое», – говорили ранее. «Да бросьте, а есть ли она?» – махнет рукой образованный софист.
Любой релятивизм в своей основе имеет софистическое мышление. Именно с осознания того, что рассудочным способом доказать можно всё, что угодно, — возникает мнение, что ничего определенного знать нельзя. Есть основания, чтобы воровать и есть основания, чтобы не воровать. Что важно для меня, решаю я сам. Жуткая опасность. Если абсолютной истины нет, то всё позволено. Если истина относительна, то ничего вообще знать нельзя. С обоснованием этого выступил Горгий.
Горгий
Он похоронил абсолютную истину. «О том чего нет или о природе» — издевательски названная книга (ведь раньше почти все философы писали книги «О природе»).
Положения Горгия передает Аристотель:
- Ничего нет.
- Если и есть, то не познаваемо.
- Даже, если и познаваемо, то несообщимо другим.
Доказательство:
Можно сказать, что небытие есть (Гераклит). Это значит, что есть то, чего нет. Но это противоречие, из которого следует, что нет ничего: ни бытия, ни небытия, а есть только мнение о них.
Но если даже и доказать, что что-то есть независимо от нашего мышления, то оно не познаваемо, потому что из того, каким оно кажется мне, не следует, что таково оно само по себе. Наш рассудок не может нам дать знание о том, что есть сама вещь вне отношения к нему.
И последний гвоздь в гроб истины: слова — это не мысли, а только слова, поэтому с их помощью любые мысли передать невозможно.
Итоги
Выводы софистов — не софистика. Эти выводы справедливы об этом мышлении — о рассудке. Если наше мышление лишь рассудочное, то всё, что сказал Горгий — правда: если мышление действительно отделено от предмета, то такое мышление ничего о предмете самом по себе знать не может. Рассудок знает, что он господин вещей, а вот почему он господин, ещё не знает. Он рад этой находке и с радостью забавляется этим.
Рассудок сам себе противоречит. Рассудок сам не выходит за границы мнения, но в этих границах он свободен. Человек с образованным рассудком – это тот, кто может доказать и то, и другое об одной и той же вещи. Момент истины у софистов — осознание мощи и бессилия рассудка: абсолютная мощь над единичными вещами и бессилие перед истиной. Он настолько бессилен, что заявляет, что истины нет. Вопрос: а об истине ли он заявляет? Да, истины нет, но только как единичной, вне нас находящейся вещи. А, если истина — не вещь?
Собственные противоречия софистического способа мышления стали исходным пунктом для философствования Сократа.
Определение и значение софистики — Merriam-Webster
софизм ˈsä-fə-strē
1
: слегка обманчивое рассуждение или аргументация
2
: софизм смысл 1
Знаете ли вы?
Первоначальные софисты были древнегреческими учителями риторики и философии, известными в 5 веке до н.э. В период своего расцвета эти философы считались искусными в своих рассуждениях, но более поздние философы (особенно Платон) описывали их как лжефилософов, жаждущих денег и готовых сказать что угодно, чтобы выиграть спор. Таким образом, софист (что происходит от греческого софиста, , что означает «мудрый человек» или «эксперт»), получил негативный оттенок как «придирчивый или ошибочный мыслитель». Софистика — это рассуждение, которое кажется правдоподобным на поверхностном уровне, но на самом деле несостоятельно, или рассуждение, которое используется для обмана.
Примеры предложений
Недавние примеры в Интернете такой экономичный софистика стала тенденцией при президенте Байдене. Брайан Ридл, National Review , 15 апреля 2022 г. Приписывание причинности какой-либо одной тактике является софистикой . WSJ , 23 декабря 2021 г. Обратите внимание на скрупулезное перечисление Рузвельтом элементов своей программы и на то, как он разоблачает софизм своих противников . Майкл Хилцик, 9 лет0019 Los Angeles Times , 3 ноября 2021 г. софистика их вызывающего отвращение лексикона опасна. Кенин М. Спивак, National Review , 16 сентября 2021 г. И грубыми являются расовые предпочтения, явная сегрегация, оскорбительные предположения и общая интеллектуальная софистика, антирасистская идеология в действии. Нью-Йорк Таймс, Арканзас Онлайн , 30 июня 2021 г. И грубыми являются расовые предпочтения, явная сегрегация, оскорбительные предположения и общая интеллектуальная софистика, антирасистская идеология в действии. The New York Times, Arkansas Online , 30 июня 2021 г. И грубыми являются расовые предпочтения, явная сегрегация, оскорбительные предположения и общая интеллектуальная софистика то есть антирасистская идеология в действии. The New York Times, Arkansas Online , 30 июня 2021 г. Главная ирония карьеры U2 может заключаться в том, что, став изощренными критиками средств массовой информации софистики , группа упростила свое мировоззрение незадолго до 11 сентября. Джошуа Ротман, The New Yorker , 8 августа 2021 г. Узнать больше
Эти примеры предложений автоматически выбираются из различных онлайн-источников новостей, чтобы отразить текущее использование слова «софистика». Мнения, выраженные в примерах, не отражают точку зрения Merriam-Webster или ее редакторов. Отправьте нам отзыв.
История слов
Первое известное использование
14 век, в значении, определенном в смысле 1
Путешественник во времени
Первое известное использование софизм был в 14 веке
Другие слова из того же века
Подкаст
Музыкальная тема Джошуа Стэмпера ©2006 New Jerusalem Music/ASCAP
Получите Слово Дня на ваш почтовый ящик!
Словарные статьи Около
софистикаутонченный
софистика
Софокл
Посмотреть другие записи поблизости
Процитировать эту запись «Софистика».
Словарь Merriam-Webster.com , Merriam-Webster, https://www.merriam-webster.com/dictionary/sophistry. По состоянию на 22 ноября 2022 г.Ссылка на копию
Детское определение
софистика
софизм ˈsäf-ə-strē
: рассуждения или аргументы, типичные для софиста
Подробнее от Merriam-Webster на
SophistryТезаурус: все синонимы и антонимы для Sophistry
Nglish: перевод Sophistry для испанских динамиков
Anglish Anglish: Translation
202020202020 для арабских динамиковAnlygnica: Translation
2020202020202020202020340004. Подпишитесь на крупнейший словарь Америки и получите еще тысячи определений и расширенный поиск без рекламы!
Merriam-Webster без сокращений
львиный
См. Определения и примеры »
Получайте ежедневно по электронной почте Слово дня!
Сложные слова, которые вы должны знать
- Часто используется для описания «хода времени», что означает неумолимый ?
- Непредсказуемый Быстрый
- Медленно Безжалостный
Проверьте свой словарный запас с помощью нашего теста из 10 вопросов!
ПРОЙДИТЕ ТЕСТ
Ежедневное задание для любителей кроссвордов.
ОТВЕТЬТЕ НА ТЕСТ
Изощренность софистики – Continuum Philosophic Insight
Софист находит убежище во тьме небытия, где он дома и умеет чувствовать свой путь, и это тьма место, которое делает его таким трудным для восприятия… В то время как философа, чьи мысли постоянно сосредоточены на природе реальности, трудно увидеть, потому что его область так ярка, потому что глаз вульгарной души не может удерживать свой взор устремленным на природу. божественный.
– (Платон, Софист , 254a-b)
Мы стали слишком осторожными и слишком неточными, употребляя слово «софист». Это стало одним из худших оскорблений, которое можно бросить в адрес ученого — и поэтому редко произносится открыто — но также стало довольно расплывчатым; того же эффекта можно добиться, объявив кого-то «мошенником». Возможно, это связано с упадком образования в области гуманитарных наук и растущим стремлением к STEM, но мне кажется, что академические выпады должны быть умнее и точнее. Мошеннику нечего бояться, а только тому, кто зарабатывает на жизнь плохими исследованиями, плохим письмом, замалчиванием своих собственных интеллектуальных и образовательных недостатков. Вероятно, мошенников (разной степени мошенничества) в университете намного больше, чем софистов, хотя также несомненно, что каждый софист тоже является мошенником.
Ибо софист, кратко говоря, это не просто тот, кто утверждает, что он мудр, но утверждает, что обладает мудростью . Это означает больше, чем заявление о том, что он мудрец, источник знаний и руководства. Скорее, софист претендует, как обладатель мудрости, быть для других источником истины . То есть софисты не учат нас видеть своими глазами, но, зная тьму, могут провести нас через нее, заставив довериться им.
Быть софистом значит не просто сделать что-то, но чтобы было что-то; это не просто способ действовать тут и там — вести себя гладко, пробираясь сквозь залы башни из слоновой кости, обезоруживающие вопросы на конференциях, вопросы и ответы, скрывать поверхностность своих мыслей слоем за слоем жаргонизма, — но способ бытие и черта личного характера. Чтобы затащить нас во тьму, в которой они живут, в безвестность, где они живут, и убедить нас, что лучше следовать за ними извилистыми путями, которые они знают наизусть, чем искать свет снаружи. Это было искусство античных софистов, разоблаченных Сократом и Платоном; но софисты не отказались от Афин. Софистика, как и бедность, всегда где-то и как-то существует — в 21-го века не меньше, чем в 4 ом и 3 ом веках до н.э.
Очарование софистов не в том, что они есть, а в том, чему они подражают: философ, который не претендует на обладание, а скорее любит мудрость, как нечто недоступное человеческому постижению, но не невидимое для человеческого разума; скорее, как то, что надвидимо. Но там, где философ обращает наше внимание на свет позади себя, софисты обращают наше внимание на свои собственные способности вести нас через созданную ими же тьму, тьму, которую они создают, блокируя свет.
Сегодня софисты правят университетами: не только с удушающей бюрократической технократией, но и в аудиторных и ведомственных собраниях, в академической печати и особенно в академическом журнале; не только в отделах науки, но и в искусствах; не только в английской литературе и истории, не только в языке и классике, но и в отделах философии богословия, где софистика наносит наибольший вред.
Исторический отчет о восхождении софистики требует тщательного и комплексного анализа не только нескольких последних десятилетий, но и нескольких последних столетий; и не только явных систем образования, которые были созданы с тех пор, но и технологических, политических и других социальных факторов, влияющих на развитие в западном мире. Вместо того, чтобы проводить такой исторический анализ, наше сегодняшнее внимание будет сосредоточено на природе мудрости и софистики, а также на кратком описании того, как эти две вещи занимают сегодня место в культуре.
Легенда о философской жизни Сократа начинается с Оракула в Дельфах; Услышав от друга, что Оракул не объявил никого в мире мудрее Сократа, первый в мире философ вознамерился опровергнуть это утверждение: ибо он не считал себя мудрым и, зная, что другие имеют репутацию мудрых , намеревался найти по крайней мере одного человека, которого он мог бы окончательно объявить мудрее себя. То, что он неоднократно обнаруживал, было опытом, который перекликался с его первым (9). 0019 Извинения , 21c—d):
Я тщательно исследовал этого [мудрого] человека… и в разговоре с ним у меня сложилось впечатление, что хотя он, по мнению многих людей, и особенно по его собственному, казался мудрым, на самом деле он не был. Затем, когда я начал пытаться показать ему, что он только думает, что он мудр, а на самом деле таковым не является, мои усилия вызвали возмущение как у него, так и у многих других присутствующих. Однако, размышляя я, уходя, я определенно мудрее этого человека. Очень вероятно, что ни у кого из нас нет знаний, которыми можно было бы похвастаться, но он думает, что знает что-то, чего не знает, тогда как я вполне сознаю свое невежество. Во всяком случае, кажется, что я мудрее его в той малой степени, что я не думаю, что знаю то, чего не знаю.
Часто трудно понять, что признание Сократа в полном и абсолютном невежестве не было хотя бы немного насмешливым. Тем не менее, я также думаю, что, учитывая некоторые аспекты платоновской теории познания (и что слова Сократа, даже если они принадлежат исторической личности, а не просто рупору Платона, всегда являются интерпретацией Платона), «знание» не есть нечто что любой хороший платоник заявил бы, что обладает; в лучшем случае человек видит умопостигаемое и таким образом прикасается к знанию, данному благодеянию Добра.
Так, как продолжает Сократ (там же, 23a—b):
…истина в том, господа, что истинная мудрость является собственностью Бога, и этот оракул — его способ сказать нам, что человеческая мудрость имеет мало или вообще не имеет ценности. Мне кажется, что он не имеет в виду Сократа буквально, а просто взял мое имя в качестве примера, как если бы он хотел сказать нам: «Мудрее из вас, люди, тот, кто понял, подобно Сократу, что в отношении мудрости он действительно бесполезен.
То есть настоящая мудрость здесь – это способность иметь знание того, что есть на самом деле; мы, человеческие существа, при всей нашей мудрости ловим только проблески. Этот вид противопоставления «все или ничего» обладает своего рода риторической эффективностью, но я не думаю, что он точно отражает природу человеческой мудрости. Напротив, мы находим более умеренный подход у Аристотеля, который извлекает определение мудрости из рассмотрения характеристик, применяемых к тем, кто мудр; то есть он пишет ( Метафизика 982а 3—19):
Так как мы ищем это знание [мудрость], то это должно быть исследовано: о каких причинах и каких источниках мудрости есть знание. Теперь, если взять общепринятые мнения, которые у нас есть о мудреце, может быть, из этого станет яснее. Мы предполагаем прежде всего [1], что мудрец знает все вещи, насколько это возможно, хотя он и не знает их как частностей. Далее, мы предполагаем [2], что тот, кто способен познать то, что трудно и нелегко познать человеку, является мудрым; ибо созерцание свойственно всем, а потому оно легко и неразумно. Кроме того, мы предполагаем [3], что тот, кто обладает большей точностью и способен лучше учить причины, мудрее в отношении каждого вида знания. И среди видов знания мы полагаем [4] то, которое является само по себе и избрано ради познания большего, мудростью, чем то, которое избрано ради результатов, и что более господствующее является мудростью более так, чем более подчиненный; ибо мудрый человек должен [5] не приказывать, а отдавать приказы, и не должен повиноваться кому-то другому, а менее мудрый должен повиноваться ему.
Затем Аристотель излагает эти пять характеристик и более подробно описывает, что они влекут за собой, например, что объект мудрости должен быть универсальным, среди первых или первичных вещей, и, таким образом, причины всех остальных вещей, известных не для одного и того же. чего-то другого, но ради них самих, и что, следовательно, это знание-правило, не подчиненное ничему другому, но направляющее и направляющее все остальные. Несмотря на это и несмотря на очевидную человеческую способность обладать ею, Аристотель тоже признает божественный характер мудрости (9).82б 26—938а 11):[1]
Ясно тогда, что мы ищем [мудрости] ни для чего другого, но как свободен тот человек, говорим мы, кто существует ради себя, а не ради кого-то другого, так и мы ищем его как единственного из видов знания, которое свободно, поскольку оно одно существует ради самого себя.
По этой причине можно было бы справедливо считать обладание им неподходящим для людей. Ибо во многих отношениях человеческая природа рабская, так что, по словам Симонида, «только бог должен иметь эту честь», но человек не достоин искать ничего, кроме того знания, которое ему подходит. Если в самом деле поэты правы и природа божественной силы состоит в том, чтобы быть ревнивым, то, вероятно, это случилось бы больше всего в этом случае, и все необыкновенные люди были бы несчастны. Но и ревновать божественная сила не может, но, по поговорке, «многие лирики есть ложь», и не следует считать ничего более почетным, чем это знание. Ибо самое божественное является также и самым почетным, и это знание само по себе было бы самым божественным в двух отношениях. Ибо то, что бог больше всего хотел бы иметь, это то из видов знания, которое является божественным, если бы какое-либо из них действительно относилось к божественным вещам. Но только он один обладает обеими этими характеристиками; ибо божественное, по-видимому, находится среди причин всех вещей и является определенным источником, и такое знание мог бы иметь только бог или больше всех. Следовательно, все виды знания более необходимы, чем это, но нет лучшего.
Таким образом, мы можем определить мудрость как интеллектуальную добродетель, то есть совершенство ума, посредством которого индивидуум способен (хотя и ненадежно) постичь истину о высших причинах и их причинной действенности во вселенной. Это знание не служит и не может быть подчинено какой-либо другой задаче, но является вершиной понимания. Быть мудрым — поистине исключительная черта, главным следствием которой неизменно является смирение: ибо, поняв причины и порядок всего мироздания — не во всех его частностях, а в его существенном строении — хотя бы немного, нельзя но помочь осознать собственную интеллектуальную немощь.
В отличие от этого, подумайте, что сегодня можно найти в типичном университете, от заявления о миссии, основных предложений, описаний программ, пустых заявлений до академической свободы, профессиональной/STEM-ориентации, и посмотрите, найдете ли вы где-нибудь в этом что-то о мудрости в смысле приведено выше. За редким исключением не будете. Скорее, вы, скорее всего, найдете — там, где можно было бы ожидать обсуждения мудрости — утверждения об улучшенном критическом мышлении, социальной справедливости, диалоге и о том, как образование в области гуманитарных наук готовит человека к рынку труда будущего. В худшем случае можно найти что-нибудь о мудрости угнетенных или групп меньшинств, в чем, исследуя само содержание, ничего не найдешь о первопричинах или принципах.
Сейчас некоторые возразят — и уже возражали — тому, что Аристотель мог говорить о «мудрости» как о добродетели, посредством которой можно что-то понять во всей вселенной, и, таким образом, как о добродетели, которой мог обладать человек, потому что не было много знаний в Время Аристотеля. Начиная с 322 г. до н.э., было обнаружено многое. Можем ли мы действительно утверждать, что понимаем, как все это работает? Не лучше ли иметь очень разнообразную группу узкоспециализированных специалистов, из которых можно составить конгломератную картину мира? Воодушевлением этого фрагментарного видения знания, рассматриваемого в меньшей степени как части непрерывного целого, основанного на общих принципах, является рожденный Просвещением дух сциентизма: вера в то, что научный метод является единственным верным средством достижения понимания мира нашего опыта. , и что все остальное не производит ничего, кроме мнения. С этим сциентизмом связана жажда власти, контроля и материального прогресса, что имеет последствия, выходящие за рамки данного эссе.
В то время как это просачивается в культуру за стенами башни из слоновой кости («Я чертовски люблю науку!» и т. д.), именно из ее затемненных залов, кабинетов и классов распад мудрости распространилась. Ричард Уивер описывает эту гниль в своей известной книге 1948 года « Ideas Have Consequences (53):
».В этот момент [науки Просвещения] студент перестает быть доктором философии, поскольку он больше не способен заниматься философией. Он выставил себя в сущности смехотворной фигурой, и это было бы замечено, если бы публика, подвергшаяся тому же процессу унижения, не нашла иного основания для почитания его. Знание было степени. Сам характер новых исследований давал им ad hoc целей. Вскоре стало банальным, что ученый вносит свой вклад в цивилизацию, усиливая ее господство над природой. Это как если бы платоновский философ покинул город, чтобы посмотреть на деревья, а затем отказался от спекулятивной мудрости в пользу дендрологии. Людей, которые настаивали бы именно на этом курсе, сегодня легион среди нас. Факты на периферии, по их мнению, как-то более достоверны [то есть они перепутали вещи, «более известные нам», с вещами, «более известными сами по себе»].
Современного знающего можно сравнить с пьяницей, который, почувствовав потерю равновесия, пытается спасти себя, цепляясь за определенные детали, и таким образом демонстрирует знакомую демонстрацию положительности и произвольности. Когда мир вокруг него начинает вздыматься, он хватается за то, что находится в пределах ограниченного восприятия. Так ученый, потерявший связь с органической реальностью, тем крепче цепляется за открытые им факты, надеясь, что спасение заключается в том, что можно объективно проверить.
Отсюда вытекает важнейший симптом нашего состояния, поразительная модность фактических сведений. Естественно, никто не может обойтись без некоторого знания, на которое, по его мнению, можно положиться. После того, как релятивисты сказали, что у него не может быть правды, теперь у него есть «факты». Заметим, что даже в повседневной речи слово факт заняло место истины ; «это факт» теперь является формулой категорического утверждения. Там, где факт делается критерием, знание становится недостижимым. И общественность систематически учат делать это фатальное смешение фактов с мудростью.
О фатальном смешении фактического смешения с истинной мудростью свидетельствует продолжающаяся фрагментация университета сегодня, особенно в рамках часто неправильно именуемых философских факультетов. Можно найти объявления о вакансиях со все более специфическими требованиями, будь то специализация, компетентность или способность преподавать определенные курсы. Некоторые из них по-прежнему носят достаточно общий характер — древняя или современная (редко средневековая), этика или право, — но часто даже они становятся высококвалифицированными: прикладная деловая этика или феминистская критика права; современная философия, конечно, но с точки зрения современных аналитических проблем, а также способность преподавать африканской философии расы и пола; история философии, но помещенная в новые и динамичные нарративы. [2]
По мере того, как академики и особенно философы все глубже погружаются в детали, т. е. в то время как академики в области естественных наук имеют детали для своих предметов изучения, специфичных для их дисциплины, их всегда нужно изучать таким образом, чтобы их значение можно было согласовать с какое-то большее и значимое целое — их заботы все дальше от истины. Это отклонение становится особенно пагубным, учитывая стремление к карьере, поощряемое сегодня университетами: поток финансирования, как правило, достается тем, кто наиболее плодовит, а наиболее плодовитыми, как правило, являются те, кто выбирает самый легкий путь (часто изображая его как самый трудный). [3] Таким образом, задачи академического продвижения по карьерной лестнице заключаются в создании престижа за счет публикаций в нужных журналах, выступлений на нужных конференциях или приглашений в нужные университеты, и даже сейчас освещаются в нужных СМИ.
И так как централизованные институты западного мира заброшены вслед за новой цифровой парадигмой, люди ищут руководство в другом месте, но часто с глубоким подозрением. Кому сегодня можно доверять? Кто может вести? Люди обратятся к кому-то вроде Джордана Петерсона, потому что он выглядит интеллектуально изощренным ; но, прочитав немного его Карт значений и просмотрев 12 правил жизни , мне кажется не случайным, что слово «искушенный» происходит от «софиста». В самом деле — как я, кажется, часто заявлял в течение последнего года или около того — софистика современной академии настолько изощренна, что сами софисты, кажется, искренне считают себя философами. Не зная, что такое мудрость на самом деле, или из-за своего систематически сконструированного, институционально подкрепленного невежества, в неверии в то, что что-то подобное действительно может быть достигнуто, софисты глубоко укоренились в своей собственной софистике и слишком счастливы принять сбитые с толку души. блуждающих в темноте и направляющих их по пути.
Не лучше ли выйти на свет?
[1] Следует также сослаться на комментарий Фомы Аквинского, 1270/71: In Metaphysicae , lib. 1, lec.2, и 1259/65: Summa contra Gentiles , lib.1, c.1; и может извлечь выгоду также из о. Реджинальд Гарригу-Лагранж, 1934: Чувство тайны: ясность и неясность в интеллектуальной жизни , 3-46.
[2] Ни одна из этих квалификаций не является чем-то, что я выдумал, но это то, что можно увидеть на PhilJobs.org.
[3] Рассмотрим последний номер Nous , очень уважаемого философского журнала, среди статей которого есть «Расширение толстых понятий», аннотация к которой гласит: «Эта статья предлагает новую сепарабилистскую концепцию. толстых концепций, называемых расширенным представлением (или EV). По мнению Э.В., толстые понятия представляют собой расширенное содержание тонких терминов. Расширенное содержание — это, грубо говоря, семантическое содержание предиката вместе с модификаторами. Хотя EV является формой сепарабилизма, он отличается от единственного вида сепарабилизма, обсуждаемого в литературе, и имеет много особенностей, которые инсепарабилисты хотят получить от описания толстых понятий. EV также может дать некогнитивистам новый способ избежать Аргумента против распутывания. §I объясняет подход всех предыдущих сепарабилистов и утверждает, что у сепарабилистов нет причин использовать этот подход. §II объясняет EV. § III отбивает возражения. А §IV объясняет, как некогнитивистские сторонники EV могут избежать Аргумента против распутывания». Эта жаргонная мешанина не лишена смысла, но ее значения настолько далеки от любого естественного языка или естественного опыта, что почти непостижимы для любого, кроме эксперта, но, по сути, говорят очень мало о реальном содержании или что-то, что продвинет любое человеческое понимание. по смыслу. Другая статья в том же журнале завершает свой реферат словами: «Таким образом, статья направлена не только на конструктивное теоретизирование относительно малоизученной темы нормативного объяснения, но также и на более широкий вопрос о том, чем нормативное объяснение может быть похоже и чем отличается от него. объяснения в других областях».