Почему мы так нетерпимы к чужому мнению?
Познать себя
«Если сравнивать российское пространство с Европой и Америкой, то нетерпимость к иному больше свойственна россиянам, — считает психолог Ирина Богораз. — Исторический аспект дает о себе знать: советское прошлое оттянуло вход в демократию и индивидуализацию на многие десятилетия. В Европе развитие индивидуальных черт характера началось гораздо раньше, чем у нас. Наш опыт совсем свежий — отсчет ведется с 1985-1990 годов. Первые индивидуалисты на постсоветском пространстве — поколение тех, кому максимум 25 лет. Остальные приучены к тому, что «Я» — последняя буква алфавита, воспитаны на коллективизации».
Не могла на нас не отразиться и история, когда те, кто мыслил не как все, уничтожались. Даже сейчас, считает эксперт, официально у нас демократия. Но по-прежнему между строк существует правило «как должно быть», а не «как хочу я».
«Я сравниваю систему образования в России и Англии, где сейчас учатся мои дети. Даже в платных российских школах учителя старой закалки в возрасте 50-60 лет транслируют модель давления и подчинения.
«Я тебе так сказала, исполняй», даже если форма смягчена словом «пожалуйста». Учитель не равен ученику. В английской школе и университете учитель встает в равную позицию с учеником. Контакт построен на вопросах: «А как бы ты хотел? Чем тебе помочь? Что у тебя не получается?» То есть базово абсолютно разные подходы. Сколько времени должно пройти, чтобы и у нас учитель стал относиться к ребенку как к личности?» — размышляет психолог.
Даже матери не принимают на все 100% своих детей
Есть и иная крайность: после стольких лет непринятия личности как базовой ценности вдруг проявление личности прорвалось через плотину. Может быть, неприятие другого — это противодействие этой крайности «индивидуальности без границ»? Ведь даже матери не принимают на все 100% своих детей. Так зачем же ждать от чужих взрослых людей безоговорочного принятия?
Требовать или просить?
«Мы все хотим быть принятыми, хотим нравиться во всем своем многообразии плюсов и минусов.
Особенно это касается тех, кому от 35 лет и выше. По большей части это те, кто недополучил безусловной материнской любви в детстве. Те, кому за 35, — «дефицитарники», — поясняет психолог. — И мы хотим восполнить эмоциональный дефицит от других. Иногда мы не просим, а требуем, как требуют грудные дети. Они не умеют пока иначе сообщать матери о том, что голодны, что им холодно, мокро или больно. Они требуют с помощью крика — это их язык на данном этапе. И часто добиваются своего. Когда то же самое требование происходит во взрослой жизни, человек как будто регрессирует. И это выглядит для окружающих странно. Одно дело, когда он это делает в кабинете психотерапевта, а другое — с близким или с чужим человеком в соцсети. Надо быть готовым к тому, что в таком формате его не примут».
Более того, он может вызвать агрессивную ответную реакцию. Куда эффективнее и результативнее иная форма: просьба и признание своей уязвимости и слабости. Тогда больше шансов быть услышанным, принятым, поддержанным.
Собеседники в ответ могут сами обнажиться и поделиться своей болью.
«Я рада, что люди идут к психологам за помощью — она им необходима, чтобы свои импульсы не выносить на близких, не сливать их в интернет. Они могут научиться распознавать свое состояние и реакции, научиться иметь дело с самим собой в уважительной, безопасной обстановке». Часто мы ждем, что партнер будет удовлетворять все потребности, которые не были удовлетворены раньше, например, матерью или отцом. Тогда велика вероятность, что рано или поздно один из «младших» партнеров начнет отыгрывать поздний подростковый кризис и захочет сепарироваться от «родителя».
Искать в себе или вовне?
Как проявляется вовне это неприятие другого? Всегда ли это ответная реакция на какой-то сигнал извне? И почему на одни сигналы мы реагируем спокойно, а от других взрываемся на ровном месте?
«Довольно часто встречается феномен, который в психологии называется проекцией. Ко мне приходят клиенты и жалуются, что их раздражают дети, партнеры, коллеги, родители.
Это вызывает у клиента сильную эмоциональную реакцию. И он приходит в состоянии безысходности, потому что либо открыто высказывает другим свое раздражение, что влечет постоянные конфликты, либо пытается подавить в себе раздражение, ведь на близких нельзя гневаться. Во втором случае возникает глубокое чувство вины и стыда за то, что он так плохо думает о родных».
Почему нас раздражают близкие? Часто они отражают наши черты, которые мы не готовы в себе принять. Но мы начинаем с этими чертами бороться не внутри себя, а во внешнем мире, что гораздо легче.
У россиянок есть грандиозная идея, что мать надо любить и нельзя ей перечить
«Часто женщины в России проявляют недюжинное терпение. У россиянок есть грандиозная идея, что мать надо любить и нельзя ей перечить, — рассказывает Ирина Богораз. — А с мужем должны быть идеалистические отношения. Они бывают таковыми, но в период влюбленности, которая однажды проходит. Женщины обнаруживают рядом обычного человека с недостатками.
И когда они вдруг испытывают к партнеру злость, ненависть, отвращение, то пугаются. «Он меня обманывал, он же был другим!» И решают: раз что-то не так, то надо разводиться». Или сдерживаются из последних сил и изображают идеальную пару. Но однажды терпению приходит конец. Поскольку большинство из нас не учили уважительно высказывать недовольство и выражать свою позицию, мы взрываемся так, что сносит всех и вся в радиусе нескольких километров. В «зону поражающего действия» попадают даже ни в чем не повинные люди — например, в тех же соцсетях.
«Иногда недовольство копится годами, десятилетиями. Клиент приходит в кабинет психотерапевта в состоянии большой разрушенности, когда нужно многое проплакивать, вытаскивать из скрытых сундуков памяти. Это долгая работа. Некоторые клиенты поначалу сбрасывают на психолога накопленную агрессию, прежде чем начать работать с глубинными причинами своего состояния. И это тоже неплохо, пусть лучше здесь. В безопасном пространстве и на подготовленного эмоционально специалиста.
Разумеется, без рукоприкладства», — говорит психолог.
Но откуда берется столько агрессии? «Я скорее объясняю это достаточно высоким напряжением в действительности. У нас очень непростая для проживания страна, много нестабильности. Кроме того, я объясняю это неумением слышать себя, свои нужды, невозможностью удовлетворять свои потребности».
Мы не приучены к этому в силу исторических и социальных обстоятельств. И как следствие, видим повсеместный сброс негатива в компаниях знакомых и друзей, в интернете, на улицах, в транспорте. Негатив часто вызван не человеком с альтернативной точкой зрения, а чем-то иным. Ноги могут расти из детства, семейной жизни, проблем на работе. А срываемся на первом попавшемся под горячую руку. Но дает ли понимание причин агрессии право срываться? Где тот тумблер, та красная лампочка, которая загорается в воображении и мы взрываемся? У кого-то это алкоголь, который снимает замки, на кого-то действуют слова, интонации, формулировки.
«У каждого есть физиологические особенности, кто-то холерик, кто-то флегматик.
Но есть и общее место для всех срывов: довольно часто человек воспринимает на свой счет чужие слова и видит в них то, что другой не вкладывал. Может услышать отвержение, обесценивание своего мнения, и тогда он ранится, попадая в психологическую травму», — поясняет Ирина Богораз. А поскольку мы не умеем высказывать альтернативное мнение, то нередко начинаем оппонировать именно с обесценивания. «Все это чушь». «Вы бредите» и тому подобное. И когда это попадает на знакомое из детства обесценивание, срабатывает спусковой крючок. «Тут важно отследить и проанализировать: сколько мне сейчас лет? Что мне эта ситуация напомнила? Что на самом деле сказал мне этот человек? Нужно постараться отключить эмоции и включить анализ и рассуждения. Для этого потребуется опыт и тренировка».
Иной как ресурс
Но неужели в нашем отличии нет ничего полезного для нас самих и для наших отношений с другими?
«Мы какой-то своей частью относимся к животному миру. И если говорить о выживаемости потомства, то чем больше различий у отца с матерью, тем больше у ребенка шансов выжить, имея более широкий спектр реагирования.
Он более адаптивен для будущей жизни», — убеждена Ирина Богораз.
Каждый из нас может задуматься: что другой мне такого может дать, чего у меня нет?
Можно ли укротить собственную агрессию и направить ее во благо? «Если вы ощущаете сильную негативную эмоцию в адрес постороннего человека, это может говорить о двух вещах: со мной что-то не так, во мне есть нечто, что я не вижу и не принимаю. А может быть, чужой напоминает какого-то значимого для меня человека. Просто тогда, в прошлом, наши взаимоотношения не были разрешены». Каждый из нас может задуматься: что другой мне такого может дать, чего у меня нет? Чем мы можем дополнить друг друга, и моя жизнь станет лучше?
«Когда мы принимаем мнение и отличия других, собственный мир становится более целостным. Я видела в интернете интересную визуальную метафору. Сфотографирован цилиндр. Один человек смотрит на него со стороны основания и видит круг. Другой смотрит сбоку и видит прямоугольник.
Каждый уверен, что правильная картинка мира у него. Но если бы они обсудили и услышали, что каждый видит разное, смогли бы увидеть весь цилиндр. Появился бы шанс увидеть 3D-изображение, больше соответствующее действительности. Стоит учиться уважать полюсные мнения. Это позволит нам увидеть близкую к реальности картинку».
Об эксперте
Ирина Богораз — психолог-консультант.
Текст:Ольга Кочеткова-КореловаИсточник фотографий:Getty Images
Новое на сайте
«Рассталась с бывшим из-за эмоциональных качелей. А теперь скучаю и страдаю»
«У меня пропал интерес к людям, пофигиозное отношение ко всем»
Что не так со снижением веса после 50 лет: неожиданный ответ ученых
Почему жены подают на развод чаще, чем мужья: объяснение психотерапевта
«Не развращайте детей!»: 5 мифов о половом воспитании
Как понять, что вас не слушают: 3 общие фразы — неожиданные выводы ученых
«Я „заедаю“ недовольство собой, но из-за этого ненавижу себя еще больше»
Как не выгореть перед новогодними праздниками: 3 совета — прислушайтесь к ним
Как выработать терпимость к чужой точке зрения — Она — tsn.
uaПарадокс: чем больше мы говорим о том, что хотим жить в демократическом обществе, тем меньше склонны прислушиваться к чужому – не схожему с нашим, а иной раз и прямо противоположному – мнению, что, как известно, является одним из основ демократичности в отношениях.
Похоже, только мы знаем, за кого голосовать на выборах, где отдыхать и как воспитывать детей. Если же кто-то имеет наглость высказывать иное мнение, в ход идут как минимум убийственные аргументы, а как максимум – обвинения и оскорбления. Так почему же мы так нетерпимы к чужой точке зрения и как научиться проявлять к ней терпимость и толерантность?
«Не судите, да не судимы будете»
Ответ на вопрос о том, откуда у нас берется нетерпимость к чужому мнению, не оригинален: эту «привычку», как и многие другие, мы тащим во взрослую жизнь из детства. Вспомните, как часто ваши родные и знакомые – родители, бабушки и дедушки, тети и дяди и даже старушки на скамейке возле подъезда – в вашем присутствии осуждали окружающих или навешивали на них ярлыки: «Посмотри, какой толстый пошел!» или: «Они не по средствам живут, очень уж много денег тратят!» Говоря нечто подобное о других, люди подсознательно пытаются ощутить собственное превосходство: вот он толстый, а я – стройный, они пускают много денег на ветер, а мы экономные – ну разве мы не молодцы!
Однако взрослым не мешало бы подумать, прежде чем высказывать свою нетерпимость к другим, забывая при этом, что их слушают дети, которые любой их поступок воспринимают как руководство к действию, а любое высказывание – как единственно правильное.
Ребенок не только учится у взрослых, но и очень быстро привыкает к мысли, что такое обсуждение – норма, а затем и начинает повторять слова тех, кого считает для себя авторитетом. То, что для нас незаметно и привычно, для наших детей чрезвычайно и важно и, более того, формирует их характер: ребенок «впитывает» это и несет дальше по жизни. И распространяется любая нехорошая привычка, как вирус.
«Сам дурак!»
Позиции, по которым мы во взрослом возрасте будем иметь свое особое мнение и, соответственно, отказывать в праве на это мнение другим, тоже закладываются в детстве. Чаще всего мы высказываем критические замечания об умственных способностях окружающих, их национальности и внешности.
Негибкость характера
Чаще всего нетерпимость к чужому мнению говорит о негибкости характера. Неспроста этим страдают пожилые люди, у которых некая моральная заскорузлость связана с количеством прожитых лет и физиологическими – прежде всего гормональными – изменениями в организме.
Пожилых людей крайне трудно в чем-то убедить, потому что они даже не прислушиваются к чужим аргументам, упорно стоя на своем. Чем моложе человек, тем легче ему принять иную точку зрения.
С кем мы чаще всего спорим
Чаще всего нас нервирует точка зрения дорогих нам людей, если она не сходится с нашим. Мы хотим убедить близкого человека в своей правоте, и, доказывая ее, злимся и нервничаем. Карлос Кастанеда справедливо заметил: «Если мы спорим по поводу мнения другого человека, значит, это самое мнение нам не безразлично, признать же этот факт мы почему-то не хотим». Осознав эту особенность человеческой психики, вы будете легче относиться к тому, что родители, подруга или любимый человек в чем-то с вами не согласны.
«Идиоты – это люди, которые видят мир иначе, чем мы»
Дабы выработать в себе терпимость к чужой точке зрения, пусть даже вы категорически с ней не согласны, придется потрудиться. Неудивительно, ведь предстоит – ни много, ни мало – пересмотреть свой образ мыслей, а как следствие, и действий.
Для этого придется смириться с тем фактом, что вы, несмотря на свойственный вам ум, эрудицию и образование, все-таки не семи пядей во лбу, поэтому вполне можете ошибаться или заблуждаться – как известно, людям это свойственно. Но даже если вы абсолютно правы, почему бы не признать право другого человека на эту самую ошибку или заблуждение? Он ведь тоже человек, а значит, ничто человеческое ему не чуждо.
К тому же известный писатель-сатирик Семен Альтов уверен: «Идиоты – это люди, которые видят мир иначе, чем мы». Значит, и мы в чьих-то глазах выглядим иногда не самым лучшим образом, так будет ли нам приятно, если они сочтут нас, мягко говоря, не очень умными. Оставляя за другими право на их мнение, мы в какой-то степени обеспечиваем его и себе самим.
Поэтому в следующий раз, выслушав чужое мнение, вы вместо традиционной реакции «Чушь!», возможно, выдадите нечто более спокойное и толерантное: «Возможно, это не чушь, а иная точка зрения?» И уж тем более не стоит видеть в человеке, который думает иначе, чем вы, своего личного врага: сегодня вы разошлись во мнениях, а завтра, возможно, о каком-то другом предмете, человеке или явлении будете думать одинаково.
За помощь в раскрытии темы благодарим психолога Дину Васильченко psymir.kiev.ua
Александра Волошина
Вот почему я внезапно настолько нетерпима к «мнениям»,
по Кристен Мэй
Обновлено:
Изначально. , 2020
Francesco Carta fotografo/Getty
На прошлой неделе я поделился на своей странице в Facebook статьей, которую написал, призывая сторонников теории заговора QAnon. Я называл их «доверчивыми гребаными придурками». Подписчик сказал мне в комментариях, что считает меня злым и что я сильно изменился. «Раньше ты уважал чужое мнение, — сказала она, — но в последнее время как будто ни у кого другого мнения быть не может. Что с тобой случилось?»
Она была подписчиком в течение долгого времени, пять или шесть лет по крайней мере, так что ее слова заставили меня задуматься.
Неужели я так сильно изменился? Был ли я ограниченным и нетерпимым?
Затем, через пару дней, подруга спросила на ее стене в Facebook: «Когда вы стали радикалом?» Вопрос породил длинную ветку с ответами от «Когда мне было 10 лет, я был свидетелем…» до «С момента выборов 2016 года…»
Это то, что имела в виду женщина, которая следит за моей страницей в Facebook? Стал ли я «радикалом»? И если да, то когда это произошло?
Прежде всего, я должен сказать, что в течение нескольких лет я мало писал о тех темах, по которым мы все можем не согласиться, например, о том, кормите ли вы грудью или принимаете ли вы решение о лечении вашего ребенка с СДВГ или независимо от того, компостируете ли вы или думаете, что леггинсы можно отнести к штанам. Раньше я много писал о такого рода вещах, поэтому я полагаю, что в свое время я мог казаться более сговорчивым к разным мнениям.
В последнее время я больше пишу на такие темы, как изменение климата, проблемы женщин, расизм, избирательные права и темы ЛГБТК+.
Некоторые говорят, что это «политические вопросы», и я полагаю, что так оно и есть, поскольку политика влияет на каждую из этих тем. Но это также и вопросы гражданских прав, а у меня нет большого пространства для маневра, когда дело доходит до моих чувств по поводу гражданских прав. Для меня это не темы, по которым человек может оставаться объективным, и это не темы, по которым мы можем «соглашаться не соглашаться». Каждый имеет право на свое мнение, пока эти мнения не начнут ущемлять гражданские права других.
Например, я нахожу вопиющим лицемерием то, что те, кто поддерживает законопроект, позволяющий поставщикам медицинских услуг отказывать в спасении жизни геям или трансгендерам, являются теми же людьми, которые заявляют, что оказание такой помощи каким-то образом ущемляет их свободу. религии. Простите меня, если я не верю, что «религиозная свобода» включает в себя нарушение вашей клятвы Гиппократа не причинять вреда. Если вы не верите, что квир-люди заслуживают гендерно-подтверждающего медицинского обслуживания, то часть вашей религиозной свободы, когда вы рассматриваете карьеру в области здравоохранения, заключается в том, что у вас есть свобода выбрать другую профессию, где ваш фанатизм, поддерживаемый религией, не может навредить людям.
.
Что касается того, «когда» произошла моя предполагаемая радикализация, я бы сказал, что это был постепенный процесс в течение десятилетий, хотя подготовка к выборам 2016 года и все, что произошло с тех пор, укрепили мои убеждения. Когда в 2016 году стало ясно, что Трамп пользуется серьезной общественной поддержкой, я начал замечать тревожный сдвиг в публичном дискурсе. Трамп изрыгал откровенно ненавистническую риторику, невиданную в истории этой страны, и, казалось бы, обычные люди с бешеным рвением ухватились за нее. И тогда он выиграл.
Пытаясь понять момент, свидетелем которого я был, я копался в книгах по истории, биографиях исторических деятелей, журналистских статьях и подкастах. Между тем, мои ленты в социальных сетях были заполнены мемами и вирусными постами, которые часто противоречили проверенным материалам со ссылками на источники, которые я потреблял. Друзья и члены семьи разбили мне сердце, заявив о своей признательности за вызывающие разногласия и наполненные ненавистью слова, которые исходили из уст нового президента.
Люди, взгляды которых раньше были мне неизвестны, теперь громко и гордо щеголяли своим расизмом, гомофобией и ксенофобией.
Те, кто не был открытым расистом, гомофобом или ксенофобом, теперь просто отрицали существование этих проблем. Они обвиняли таких прогрессистов, как я, в том, что они «делают все, что связано с расой» или что они «снежинки». Казалось бы, умные люди сомневались в реальности изменения климата. Когда разразился COVID-19, люди, которых я считал разумными, обвиняли ученых в участии в обширном заговоре с целью преувеличить серьезность вируса, чтобы они могли свергнуть Трампа. Люди, которых я знал в старшей школе, которые были отличниками, делились теориями заговора, которые несколько лет назад они проверили бы на фактах и не поделились бы ими.
Изменения, которые я наблюдал в социальных сетях, были глубокими, как и изменения, которые я видел в реальной жизни. Наклейки на бампер, кепки и прочий мерч есть везде. Люди открыто гордятся тем, что являются частью тревожно однородной группы, которая уверенно отрицает заявления маргинализированных групп о собственном опыте.
Они не только хотят, чтобы мы знали, что у нас разные мнения; они также хотят дать понять, что их мнения сопровождаются заряженным оружием. Они смеют нас противоречить им.
Но Я тот, кого «радикализировали»?
Я начал свою публичную деятельность в 2014 году как блоггер, публикуя на своей небольшой странице в Facebook темы, которые важны для меня. Я стал вирусным в 2016 году, когда написал сильно сформулированное эссе в ответ на оскорбительный трехмесячный срок Брока Тернера за сексуальное насилие над студенткой колледжа. То, как я говорю сейчас, и мнения, которых я придерживаюсь, не менее тверды, чем мое эссе о Броке Тернере. Я могу писать меньше о лекарствах от СДВГ и леггинсах, но моя точка зрения на вопросы социальной несправедливости остается такой же твердой и нетерпимой к чуши, как всегда. Я анализирую и исследую темы с той же тщательностью, рвением и страстью, чтобы искоренить свои собственные предубеждения, которые у меня всегда были.
Мои убеждения не изменились.
Я не изменил своего отношения к несправедливости или невежеству. Меня волнуют те же вещи, о которых я всегда заботился: равенство, признание и то, чтобы людям было насрать на правду. Чтобы людям было плевать на других, кроме себя. Так что было бы не совсем правильно сказать, что я радикализировался, по крайней мере, не в том смысле, в котором это означает, что я изменил то, как я выражаю свои чувства по поводу того, что мне небезразлично.
Гниющая ненависть вырвалась из-под земли с тех пор, как Дональд Трамп вступил в должность — если что-то и изменилось, так это оно. И что «со мной случилось», так это то, что я чувствую себя обязанным дать понять, что я не потерплю человеческого невежества, фанатизма, эгоизма и жестокости. Если это делает меня радикалом, то я с гордостью буду носить ярлык радикала.
Эта статья была первоначально опубликована
«Заткнись, фанатик!»: нетерпимость к терпимости
В Америке бушуют общенациональные дебаты по вопросам сексуальности и пола.
Если вы посмеете предположить, что пол определяется полом и неизменен, что однополые половые акты аморальны или что брак — это постоянный, исключительный союз мужа и жены, то вас назовут нетерпимым фанатиком, ненавистником и гомофоб.
Откуда обвинения в фанатизме? Является ли это просто мимолетным увлечением, политическим и социальным инструментом власти и контроля, или его корни уходят глубже?
Фанатизм определяется как «нетерпимость к тем, кто придерживается отличного от вас мнения». Обратите внимание, что фанатизм — это не нетерпимость к мнениям или убеждениям других людей, кроме вас самих, а нетерпимость другого человека. Фанатизм — это не просто несогласие с тем, во что кто-то верит; это нежелание терпеть или принимать человека, который придерживается этих убеждений.
Небольшое размышление над этим определением покажет, что подавляющее большинство обвинений в фанатизме, распространенных в Интернете и в публичных дискуссиях, неправомерны. Напротив, они являются следствием ошибочного взгляда на толерантность, которая сама по себе является продуктом искаженной постмодернистской эпистемологии.
Два взгляда на толерантность
В соответствии с традиционным взглядом на толерантность требовалось два аспекта: во-первых, чтобы вы уважали право человека или лица, о котором идет речь, придерживаться своих убеждений и высказывать свое мнение; и, во-вторых, у вас было право не соглашаться с этими убеждениями и оспаривать их как в частном порядке, так и публично. Как Д.А. Карсон перефразирует это в Нетерпимость к терпимости , «Я не одобряю то, что вы говорите, но готов умереть за ваше право говорить это». Вам не обязательно любить человека, с которым вы не согласны, но вы должны уважать и терпеть его право говорить.
Эта концепция влечет за собой терпимость к человеку , допуская нетерпимость к убеждениям. Поскольку верования являются абстрактными объектами, передаваемыми через предложения в письменной или устной речи, они не имеют собственного достоинства сами по себе.
Им не причиняет никакого вреда или оскорбления несогласие с ними или предложение опровержения. С этой точки зрения несогласие или нетерпимость к убеждению коренным образом отличается от нетерпимости или ненависти к человеку, который придерживается этого убеждения. Иными словами, это определение построено на четком и очевидном разграничении человека и его убеждений.
Традиционное понимание толерантности отражает определенную эпистемологию: а именно, что истина существует, ее можно познать, и лучший способ обнаружить истину — это споры, размышления и исследования. Стремление к истине требует взаимного сотрудничества, серьезного рассмотрения противоположных убеждений и убеждения с помощью разума. Принуждению, исключению, клевете и угрозам применения силы нет места в поисках истины.
Однако в течение прошлого века старый взгляд на толерантность постепенно трансформировался. Возникающая новая толерантность утверждает, что люди, которые действительно толерантны, принимают взгляды других и относятся к ним справедливо.
Ключевое отличие состоит в том, что при старой терпимости можно было бы принять существование других взглядов даже при отклонении некоторых взглядов как ложных; но при новом допуске один принимает этих других взглядов. Другими словами, все взгляды рассматриваются как одинаково достоверные и верные.
Новая толерантность отвергает «догматизм и абсолютизм», утверждает, что каждый человек имеет право жить по своим убеждениям, воздерживается от навязывания своих взглядов другим. Однако в основе этого взгляда на толерантность лежит фундаментальное противоречие. Не навязывается ли эта концепция терпимости всем народам и культурам, что является прямым нарушением одного из ее собственных принципов? И, как указывает Карсон, «не является ли утверждение «Терпимость… . . предполагает отказ от догматизма и абсолютизма звучит немного, ну . . . догматический и абсолютный?»
Таким образом, несмотря на свою привлекательность и апломб, новая толерантность одновременно нетерпима и внутренне непоследовательна.
Нетерпимость: высший грех
Критическая ошибка новой терпимости состоит в том, что она смешивает убеждения и людей. С этой точки зрения, принимать расходящиеся убеждения означает принимать и уважать человека, который их придерживается; и наоборот, отказ от убеждения как ложного считается отказом от человека, который придерживается этого убеждения. Сказать: «Я думаю, что ваша точка зрения ложна» — все равно, что сказать что-то недоброе и бестактное о человеке с таким убеждением.
Таким образом, согласно новой толерантности, быть нетерпимым к чужим убеждениям означает быть нетерпимым к человеку. А нетерпимость к личности, между прочим, есть определение фанатизма. Поэтому, когда традиционалисты высказывают несогласие с целым набором убеждений, которых придерживаются сексуальные либералы, это интерпретируется как неприятие людей, придерживающихся этих взглядов. Таким образом, в рамках непоследовательной парадигмы новой толерантности обвинение в фанатизме кажется оправданным.
Для приверженцев новой терпимости нетерпимость считается высшим грехом, потому что она оскорбляет и неуважительно относится к людям. Никто не заслуживает оскорбления или неуважения, и такое оскорбление считается посягательством на само его достоинство как человека. Вот почему отказ от однополых браков, гомосексуальной практики и трансгендеризма считается посягательством на достоинство людей с такой привлекательностью и образом жизни. Вот почему судья Кеннеди, по мнению большинства в Обергефелл против . Ходжес неоднократно обращался к достоинству ЛГБТ как к основанию для их включения в институт брака (в отличие от метафизической природы брака). Исключение их было бы актом нетерпимости, унижением их человеческого достоинства и величайшим пороком.
Притязания фанатизма, вытекающие из новой терпимости, являются моральными притязаниями: отвергать убеждения новых сексуальных нравов значит быть нетерпимым к людям и посягать на их достоинство, а это неправильно.
Невозможно быть добродетельным гражданином, если вы нетерпимы таким образом, а недобродетельным гражданам, которые являются фанатиками, не место на общественной площади; они должны быть осмеяны, исключены и публично опозорены.
Вот почему так важна борьба за свободу вероисповедания и свободу совести. Существует вполне реальная возможность того, что консервативные голоса и свободы будут искоренены так же, как это было с расистским поведением и взглядами. Некоторые люди наивно утверждают, что Obergefell v . Hodges не повлияет на вопросы религиозной свободы, но такие взгляды игнорируют нынешние нападки на тех, кто придерживается традиционных сексуальных норм.
Если нынешний взгляд на толерантность сохранит свое культурное влияние, консерваторы будут систематически подвергаться дискриминации и социальному остракизму. Преподаватели будут исключены из числа преподавателей в либеральных университетах или вообще лишены права занимать должность. Предприятия будут вынуждены соблюдать законы, противоречащие их религиозным убеждениям и совести.
Из-за таких последствий крайне важно, чтобы консерваторы, либертарианцы и традиционалисты работали вместе, чтобы сместить новый взгляд на толерантность с его культурного пьедестала.
Гнилая постмодернистская основа новой толерантности
Концептуальные основы новой толерантности восходят к постмодернистской эпистемологии. Безусловно, постмодернизм сложен, но в своей основе он представляет собой форму культурного релятивизма. Он отвергает метафизический реализм в пользу утверждения, что реальность является социальной конструкцией.
Объективные и общепризнанные утверждения об истине считаются невозможными.
Единственный способ дискредитировать новую нетерпимость — атаковать философские основы постмодернистской теории. К сожалению, постмодернизм основательно вжился в западную культуру, формируя западные предположения и структуры правдоподобия. «Структуры правдоподобия» — это фраза, придуманная социологом Питером Бергером, относящаяся к структурам мышления, широко и безоговорочно принятым в данной культуре. Они диктуют, что люди в этой культуре будут считать возможным или невозможным, правдоподобным или неправдоподобным.
За последние полвека новый взгляд на толерантность стал фундаментом концептуальной структуры западной мысли. Это означает, что лица, действующие в соответствии со старым пониманием толерантности, будут встречены сначала с недоумением, а затем с презрением. Старая терпимость неузнаваема в культуре, которая восприняла новое видение терпимости и приняла его как правдоподобную структуру.
Консерваторов, которые оспаривают взгляды сексуального либерализма, называют фанатиками, потому что те, кто принимает новые сексуальные нравы, обязаны новой терпимости как правдоподобной структуре. Постмодернистские либералы не могут даже понять, как можно одновременно отвергать веру и принимать человека, который ее придерживается. Таким образом, обвинения в нетерпимости, которые извергаются, раскрывают интеллектуальную и межличностную бедность и дисфункцию, в которой живут эти люди.
Путь вперед
Новая терпимость оказывается такой же нетерпимой, как и нетерпимая. Требуя, чтобы все взгляды считались одинаково верными, он не может терпеть старый, но правильный взгляд на терпимость и поэтому становится нетерпимостью истинной терпимости. В конце концов сама толерантность разрушается, уступая место тирании. Когда это происходит, новая толерантность прибегает к клевете фанатизма, чтобы запугать и заставить замолчать несогласных и заставить их подчиняться.
Мы должны бросить вызов постмодернистскому мышлению на фундаментальном уровне и вновь ввести в общество старое видение толерантности. Это будет наиболее эффективно, если мы будем практиковать старую терпимость, явно и убедительно демонстрируя, что можно придерживаться объективных истин и инакомыслия, проявляя при этом уважение и любовь к тем, с кем мы не согласны. Такие межличностные добродетели редко можно увидеть в культуре, где обмен мнениями в социальных сетях и ветки комментариев переполнены купоросом. Только последовательным и неуклонным обучением и практикой старой терпимости — и защитой ее гносеологических основ — будет возможность опрокинуть новую терпимость.
Так каким же будет будущее американского общества и культуры? Будет ли это местом истинной терпимости, где конкурирующие идеи и взгляды на человеческое процветание открыто и уважительно обсуждаются на площади? Или новая толерантность создаст тоталитарный режим, контролирующий как частные мысли, так и общественное участие посредством обвинений в фанатизме, маскируясь под просвещение и прогресс?
Решение за гражданами США.