что такое шизофрения, бывает ли она вялотекущей и почему «шизоид» — это не диагноз — Нож
Этот словарик пригодится вам не только для того, чтобы при случае блеснуть эрудицией, но и чтобы не попасть в ряды тех, кто стигматизирует психические расстройства. Помните: глупые шутки про шизофреников и использование слов вроде «шизик» в качестве ругательства заставляют страдать людей, которые реально столкнулись с этим заболеванием.
ШизофренияШизофрения — генетически обусловленное психическое расстройство, которым страдают около 0,5% всех людей.
Выделяют две основные группы симптомов шизофрении: позитивные (появление чего-то, чего не было в норме) и негативные (потеря чего-то, что было).
Позитивные симптомы заставляют человека видеть, слышать и чувствовать то, чего нет. К ним относятся:
— бред;
— галлюцинации, чаще всего в виде «голосов в голове»;
— потеря связи с реальностью.Негативные симптомы выражаются в снижении общего тонуса:
— ослабление мыслительных способностей;
— апатия, упадок сил;
— потеря мотивации и силы воли.
Это заболевание считается неизлечимым и требует приема медикаментов в течение всей жизни. При этом нередки случаи ремиссии, когда после одного или нескольких приступов человек полностью восстанавливается.
Шизофрения — «помойка психиатрии»Проявления шизофрении настолько разнообразны, что среди ученых до сих пор идут споры, считать ли их все симптомами одного и того же расстройства или классифицировать как группу заболеваний, вызванных разными причинами.
Некоторые специалисты считают диагноз «шизофрения» «помойкой психиатрии» — ярлыком, который навешивают на пациентов с любыми психотическими проявлениями.При более внимательном изучении достаточно часто выясняется, что на самом деле человек страдает от биполярного расстройства, пограничного расстройства, аутизма или наркотической зависимости.
Гипердиагностика шизофрении типична для СССР и постсоветского пространства, где до сих пор этот диагноз ставят в разы чаще, чем в западных странах.
Медики выделяют несколько типов шизофрении, которые сильно различаются.
Параноидная шизофрения. Это наиболее часто встречающийся тип шизофрении, и он же — самый распространенный в литературе и кино. Для параноидной шизофрении характерна маниакальная одержимость одной идеей или навязчивые мысли об угрозе и преследовании (паранойя).
Кататоническая шизофрения. Более редкий тип этого расстройства, при котором больной может потерять способность двигаться и говорить на дни и недели или может надолго застывать в странных позах.
Почему не существует вялотекущей шизофренииОт этого не существующего в реальности заболевания «лечили» несколько тысяч советских граждан.
Этот диагноз придумал в 1950-е годы советский психиатр Андрей Снежневский, чтобы отнести к шизофрении случаи, когда у человека не бывает приступов психоза, но есть некие признаки странного и неадекватного поведения. С точки зрения современной медицины эти люди могли страдать от расстройств личности и других нетяжелых нарушений психики, а могли быть и совершенно здоровыми.
На практике диагноз «вялотекущая шизофрения» нередко использовали, чтобы изолировать от общества неудобных для советской власти людей. В частности, его ставили известным диссидентам: Владимиру Буковскому, Валерии Новодворской, Наталье Горбаневской, Ольге Иоффе.
Шизоид — это уже не психиатрический, а психологический термин, описывающий определенный тип характера. Людям с шизоидным характером (чрезмерную выраженность отдельных черт характера называют акцентуацией) свойственны замкнутость, отстраненность, бедность эмоций, погруженность в свои мысли.
Абстрактные идеи для них понятнее и интереснее, чем другие люди, поэтому они отличаются социальной неловкостью, но могут отлично разбираться в науках или искусстве.Шизоидный характер напрямую не связан с шизофренией и не означает, что у человека есть предрасположенность к этому заболеванию. Шизоидные черты проявляются в разной степени. Когда они сильно выражены, можно говорить о шизоидном расстройстве личности (о нем будет далее).
Расстройства с приставкой «шизо-»Изучить подробнее: классификация акцентуаций характера Андрея Личко.
Шизоидное, шизотипическое и шизоаффективное расстройства — это психиатрические термины, обозначающие различные заболевания, согласно принятой в России и Европе Международной классификации болезней (МКБ-10).
Некоторые специалисты относят все эти заболевания к единому шизофреническому спектру. Но на самом деле пока нет достаточной научной базы, которая позволила бы доказать, что эти расстройства, несмотря на похожие названия, родственны и связаны друг с другом.
Шизоидное расстройство личностиШизоидное расстройство личности представляет собой шизоидный характер в крайних его проявлениях. Отличие такого расстройства личности от шизофрении в том, что у человека не бывает приступов бреда, галлюцинаций и других проявлений психоза, но есть определенные особенности мышления и поведения.
Человек с шизоидным расстройством замкнут, безэмоционален и настолько сильно погружен в свои фантазии, что не способен строить отношения либо вообще не испытывает в них потребности.
Его интеллект может быть достаточно высоким, но неспособность понять правила социума и эмоции других людей делают его жизнь в обществе очень трудной.
Диагноз ставят, когда шизоидный характер настолько ярко выражен, что не позволяет человеку нормально функционировать и адаптироваться к меняющимся условиям жизни: учиться, работать и взаимодействовать с окружающими. К примеру, молодой человек получил техническое образование, но не может пройти собеседование при приеме на работу, потому что отвечает на вопросы работодателя формально и буквально; у него нет друзей, потому что он не способен поддерживать неформальное общение.
Шизотипическое расстройствоИзучить подробнее: о расстройствах личности в МКБ-10.
Это расстройство проявляется в склонности к изоляции, подозрительности, эмоциональной холодности, навязчивым действиям, а также одержимости сверхценными идеями. Шизотипическое расстройство считают более тяжелым, чем шизоидное, так как при нем ярче выражены негативные симптомы (вялость, апатия, нарушения мышления) и представления человека о себе и мире менее адекватны.
В частности, в странах СНГ диагноз «шизотипическое расстройство» нередко используют как аналог не признанного в мире диагноза «вялотекущая шизофрения», относя к нему случаи, напоминающие шизофрению, но «не дотягивающие» до уровня психоза.
Шизоаффективное расстройство (ШАР)Изучить подробнее: шизотипическое расстройство.
Тяжелое психическое заболевание, которое сочетает в себе симптомы расстройства настроения и шизофрении. Для него характерны и циклические колебания настроения, как при биполярном расстройстве или депрессии, и психотические приступы с бредом или галлюцинациями, как при шизофрении. В отличие от двух предыдущих расстройств родство ШАР с шизофренией достаточно обосновано, эти заболевания относятся к одной группе.
Шизоаффективное расстройство — сложное заболевание и для диагностики, и в лечении.
Его нередко путают с биполярным расстройством, потому что при БАР тоже возможны приступы психоза, возникающие на почве мании или тяжелой депрессии.
ШизокинематографИзучить подробнее: шизоаффективные расстройства в МКБ-10.
Детальный разбор сходств и различий шизоидного, шизотипического и шизоаффективного расстройств.
Документальный фильм-расследование о том, что люди с психическими заболеваниями чаще сами становятся жертвами насилия, чем прибегают к нему. Стоит посмотреть всем, кто считает шизофреников опасными для общества.
Художественный фильм, основанный на биографии математика, нобелевского лауреата Джона Нэша, страдавшего параноидной шизофренией.
Фильм Ингмара Бергмана, показывающий мир глазами девушки, больной шизофренией.
Книжная шизополкаСамые известные и информативные книги на русском языке:
Отличное учебное пособие по шизофрении, написанное доступным для неспециалистов языком.
Автобиография известного клинического психолога, которая в детстве и юности страдала тяжелой формой шизофрении, но вышла в длительную ремиссию.
Дневник пациентки психоаналитика, которая долгие годы считалась безнадежно больной, но в итоге вылечилась.
Монография российского ученого о так называемых голосах в голове — самом известном симптоме шизофрении.
ШизоблогиВ англоязычном сегменте интернета можно найти множество интересных блогов, которые ведут от первого лица люди с шизофренией. Например, здесь делятся своим опытом британские активисты, страдающие этим заболеванием.
В России мало кто решается говорить о шизофрении открыто. Но смелые люди есть! К примеру, психоактивистка и участница перфомансов Саша Старость, о которой писала «Афиша». Или ya_schizotypic — шизотипик и довольно публичный клинический психолог в одном лице.
Онлайн-ресурсы по шизотемеОксфордский Schizophrenia Bulletin — лучший источник современных научных данных о шизофрении и родственных заболеваниях.
Много полезной информации на сайтах общественных организаций, специализирующихся на помощи людям с шизофренией, например, здесь: Schizophrenia Society of Canada.
В России таких общественных организаций пока нет. А основной онлайн-ресурс — пациентский форум «Шизофрения и Я» — содержит, похоже, много дезинформации. В русскоязычном сегменте сети уровень адекватности информации выше в группе для общения молодых людей с различными психическими расстройствами, в том числе шизофренического спектра.
ШИЗОФРЕНИК ИЛИ ШИЗОИД? | Психология для тебя
В чем разница? Давайте разбираться.
Зачастую люди путают эти понятия, поэтому начнём с терминологии.
Шизофреник – человек, который болен шизофренией. Шизоид – человек, имеющий шизоидное расстройство личности.
Шизофрения – серьёзный психиатрический диагноз, имеет несколько разновидностей, требует медикаментозного лечения, неизлечимо, но при правильно подобранном лечении может не приносить неудобств, человек может жить полноценной жизнью.
Однако, в зависимости от тяжести заболевания, может инвалидизировать человека, протекая в тяжелой форме.
Шизофрения – серьёзный психиатрический диагноз
Одно из главных отличительных черт больных шизофренией – нарушения мышления. Такие люди мыслят иначе, по-другому классифицируют, находят очень нестандартные решения для разных задач. Кроме того, важным диагностическим критерием является наличие галлюцинаций (зрительных, слуховых или др.), бреда.
Шизоид внешне может быть похож на больного шизофренией, так как может обладать теми же качествами – замкнутостью, неряшливостью, необычным складом ума. Однако такой человек не будет иметь таких нарушений мышления, в целом оно будет приближено к мышлению здорового человека, а также никаких галлюцинацией и другой симптоматики.
Шизоиды необщительны, замкнуты, окружающие считают их «чудаками». Таких людей отличает эмоциональная холодность, они невнимательны к своему внешнему виду, интровертированы.
Шизоиды необщительны, замкнуты, окружающие считают их «чудаками»
Само понятие «расстройство личности», а в данном случае шизоидное расстройство личности всегда влечет за собой социальную дезадаптацию, т. е. такие люди не могут адаптироваться в социуме, им сложно в находиться в обществе и успешно функционировать в нем (семья, рабочий коллектив и т. д.), кроме того расстройство личности стабильно во времени (со временем не пройдёт) и оказывает влияние на все сферы жизни.
Медикаментозного лечения нет, и в принципе помощь психиатра не требуется (кроме первичной консультации для исключения диагноза шизофрения и постановки расстройства личности). Людям с расстройствами личности можно помочь с помощью психотерапии (не «вылечить» расстройство личности, а лишь стабилизировать состояние и повысить качество жизни), при необходимости (при наличии тревожных или депрессивных состояний) возможно параллельное медикаментозное лечение и наблюдение у психиатра.
Ваша Ангелина.
Если Вам понравилась эта статья, поддержите её лайком. Подписывайте на канал, впереди Вас ждёт много интересного!
Пишите комментарии, что Вам нравится/не нравится в моих статьях, что хотелось бы видеть чаще.
Если Вы хотите записаться ко мне на психологическую консультацию, пишите в личные сообщения Вконтакте https://vk.com/id136287819
Реквием по шизоидности? | Интернет-издание «Новости медицины и фармации»
Статья опубликована на с. 71-75
L’Information Psychiatrique, t. 89, № 6, июнь — июль 2013 г.
Предисловие редакции
Мы сознательно предлагаем читателю статью, явно отличающуюся по стилю и структуре (и по профессиональной логике) от привычных для нас сегодня текстов англоязычной литературы. На русском языке так писали до середины прошлого века. Молодые психиатры и клинические психологи Украины, пожалуй, подобных текстов не знают.
Да, французская психиатрия отличается. Это все еще «красивая психиатрия» в отличие от сухой доказательности психиатрии США.
DSM-5, который наконец вышел из печати, чуть было не похоронил «расстройство шизоидной личности»: в модели, призванной изменить классификацию личностных расстройств, эта категория исчезла. Испуганная Американская ассоциация психиатрии в конечном итоге отступила и сохранила, упраздняя многонаправленную систему, десять категорий DCM-4, отказываясь приводить в порядок диагностические критерии; новая модель представляется в качестве пробы, реализованной по отношению ко специфическому разделу. Настоящую статью, которая кратко касается истории шизоидности, можно также, вероятно, рассматривать в качестве некоего эскиза некрологии.
На протяжении всей первой половины XX века шизоидность была объектом наблюдений и детальных клинических описаний, а также больших разногласий. При этом вопросы, которые ставятся сегодня касательно шизотипии или же, говоря в целом, касаются субъектов с риском психоза, были проанализированы клиницистами «донейролептической эры», когда попытка понять внутреннюю природу шизофрении была единственной надеждой получить некоторую терапевтическую эффективность.
Шизоидность имела успех особенно в англо- и германоязычных странах и менее — во Франции (за известным исключением Минковского), где именно широта блейлеровского понятия шизофрении вызывала дискуссию [38]. Журнал «Психиатрическая информация» опубликовал два года тому назад французский перевод статьи Е. Блейлера, вышедшей в 1922 г.: «Проблемы шизоидности и синтонии» [5]; это была отважная инициатива, поскольку эта статья, очень путанная, не вызывает сегодня большого интереса.
Начала: Блейлер и Кречмер
Термин «шизоидность», вероятно, появляется около 1910 г. в Бюрхелзи в разговорах Блейлера и его коллег [6]. Он предназначался для собирательного обозначения особенностей наблюдаемого характера у родственников шизофреников, а также тех особенностей, которые имелись у определенного количества шизофреников перед началом их болезни. Вероятно, первое публичное употребление термина имело место на одной конференции в Цюрихе в 1918 г. [2]. Для Блейлера и его окружения было очевидно, что большинство шизоидов никогда не становились шизофрениками и что болезнь, согласно очень спорному выражению, оставалась латентной.
Идея, что особенности характера представляют зачаточные формы душевной болезни, притом что последняя никогда не возникнет, не была нова: мы находим ее, например, у Кальбаума [16] в его описании гебоидофрении, а также у Мореля: «Но если во многих обстоятельствах невропатическое состояние может рассматриваться как инкубационный период сумасшествия, является бесспорным, что большое количество личностей страдают всю свою жизнь от подобного состояния, никогда не переступая «водораздела», что отделяет разум от сумасшествия и который часто так трудно точно определить» [28, 123, 124].
Публикация в 1921 г. книги Кречмера «Структура тела и характер» [22] и ее успех сделали популярным термин «шизоидность», одновременно запутывая его значение. Напомним, что, согласно Кречмеру, два «штамма» типов темперамента — циклотимия и шизоидность сосуществуют в различных пропорциях у большинства индивидов, ассоциируясь с особенностями физической конституции последних. Для Кречмера шизоид по причине превосходства шизотимического «штамма» отклоняется от нормы: «Шизоиды имеют внешнюю сторону и глубину.
Явная грубость, угрюмая нечувствительность, ирония, стеснительность рохли, которая скрывается незамеченной, — вот внешняя сторона… Но нам не видно, что кроется за этим фасадом. Многие шизоиды — это как римские жилища: виллы, которые закрывали свои ставни от слишком яркого солнца, но где при мягком внутреннем освещении праздновались оргии»1 ([22, с. 146], в переводе С. Янкилевича).
Блейлер, между тем, предлагает заменить термины «шизотимия» и «циклотимия» на «шизоидность» и «синтония», аргументируя тем, что тимические и циклические элементы не суть определяющие. Делая это, он растягивает понятие шизоидности почти до нормальности: «Термин «шизоид» отныне обозначает определенный тип состояния и психических реакций, который более или менее явным образом присутствует в каждом из нас; в своих преувеличенных и патологических формах он проявляется как шизофрения, но в своей умеренной эволюции он замечается у психопатов, обозначаемых в этих рамках как шизоиды — не достигая при этом степени того, что мы называем «психоз» [5, с.
373]. «Шизоид сохраняет свою независимость по отношению к окружающему миру. Он ищет отстраненности от аффективного влияния окружающей среды, инертной или живой, и старается преследовать свои собственные цели… Таким образом он выигрывает не только в силе, но и во времени и в возможности размышления и изменения, для того чтобы отдавать себе отчет в равноудаленных обстоятельствах — внутренних и внешних. В общем, он может, в связи с тем или иным событием, отсрочить занятие своей позиции (аффективной) по отношению к нему или же полностью отстраниться от нее. По этой причине он часто выглядит холодным… Поскольку он способен противостоять своим собственным чувствам и идеям, он также способен их объективировать… Шизоид, следовательно, — это психолог, который в позитивном или негативном смысле может предаваться самоанализу и рассматривать себя во всех деталях» ([5, с. 381–383], перевод П. фон Массова изменен).
Манфред Блейлер, уже сожалея 35 лет тому назад, что это понятие оказывается неизвестно молодым психиатрам, полагает, что его возникновение составляло важное достижение в психиатрии, поскольку «оно предполагало, что мы должны признать в явлении психоза нечто человеческое вообще».
Это понятие «помогло широко открыть путь «психодинамической» теории шизофрении и подойти к душевной болезни с печатью понимания, очищенного от одеревенелых и холодных догм, что описывали этих пациентов как отличных от остальных, недостижимых, находящихся по ту сторону границ человеческого сочувствия» [6, с. 434].
Клиника
Большинство авторов первой половины ХХ века так и не предоставили ясного определения ни шизоидного характера, ни шизоидной психопатии. Скорее они снабдили нас клиническими описаниями, временами очень детальными; их резюме можно найти в обозрениях Эссен-Меллера [12] и Нанарелло [29]. Ударение в этих описаниях сделано на трудностях, с которыми сталкиваются шизоиды в их отношении к миру, и в частности в их отношении к другим людям. Черты, наиболее часто наблюдаемые, суть: общее чувство некомфортности и неадекватности; желание избегать человеческих отношений, тенденция к аутизму; очень вариативное поведение — от полной безучастности до крайней возбужденности – почти всегда несоответствующим образом; сексуальность, которая может варьироваться от воздержания до полиморфной и хаотической сексуальности.
Некоторые авторы старались фиксировать более строгие критерии. По Касанан и Розен [18], о шизоидности можно говорить при наличии следующих пяти критериев: небольшое количество друзей, предпочтение уединенного отдыха, робость и «следование другим», малоразговорчивость, сверхчувствительность. Вариативность клинических описаний основывается на вариативности их источников: дети родителей-шизофреников, реконструкция апостериори преморбидной структуры у пациентов-шизофреников, прямые исследования с более или менее широкими выборками в общей популяции или же с родственниками пациентов.
Евгений Минковский и генерирующее расстройство
Особое место должно быть отведено идеям Евгения Минковского. Он чувствовал «необходимость свести все богатство симптомов и клинических картин, что охватывают теперь раннюю деменцию, к одному фундаментальному расстройству и уточнить его природу». Это расстройство не может, очевидно, разыскиваться среди обычных клинических симптомов, таких как галлюцинации, бредовые идеи, кататонические проявления или же состояния возбуждения и депрессии… Будучи их общей базой, это расстройство не может находиться среди них.
Его необходимо искать вне их, в другом плане» ([26, с. 78], курсив автора). По Минковскому, особая модификация общей структуры субъективности должна разыскиваться как «генерирующее расстройство»: это будет утеря живого контакта с реальностью, нарушение способности субъекта «рассуждать в согласии с внешним миром».
«То, что мы имели в виду (говоря о понятии живого контакта с реальностью), — это способность двигаться вперед в гармонии с окружающим становлением, проникаясь им и чувствуя себя вместе с ним. Мы употребляем также в этом смысле для обозначения изучаемого феномена термин переживаемый синхронизм… Именно это проникновение гарантирует отсутствие при созерцании противопоставления субъекта и объекта: скорее имеется как бы тождество между ними, поскольку если я растворяюсь в том, что я созерцаю, то созерцаемая вещь становится одушевленной, становится такой же живой, как и я, проникает в глубину моего бытия, становясь источником моего воодушевления… Мы находим то же явление живого контакта с реальностью в этом чувстве меры и пределов, что охватывает, словно живая бахрома, все наши правила и наставления, придавая им бесконечные оттенки и делая их бесконечно человечными.
Обладать правилами поведения — это хорошо, уметь их применять — это еще лучше, но применять их без всяких исключений — значит превратить их в доктрину, возможно сильную, но застывшую, сухую и мертвую» ([27, с. 59–63], курсив автора). Ослабление витального динамизма у шизоидов и шизофреников часто приводит, согласно Минковскому, к пропитыванию их психики «статическими, пространственными и рациональными факторами»: это умертвляющий рационализм, пространственное мышление и умертвляющий геометризм. Как сказал один больной, которого цитирует Минковский, «план — это все для меня в жизни. Я не желаю ни за какую цену расстраивать мой план. Я расстраиваю скорее жизнь, чем план. Вкус к симметрии, к регулярности — это то, что влечет меня к моему плану. Жизнь не демонстрирует ни регулярности, ни симметрии. Вот почему я произвожу реальность» [26, с. 119]. Аутизм, как его понимал Минковский («бедный» аутизм в отличие от «богатого» аутизма Блейлера отмечен созданием некого воображаемого мира), характеризует шизоидов как шизофреников [32, 33]: «…тонкие и неуловимые связи, что прикрепляют (личностный порыв) в каждый момент к окружающему становлению, теперь, кажется, оборваны; это схоже с дверьми, слетевшими с петель; интуиция, что направляет нашу активность, удерживая ее в пределах, которые ни в коем случае не могут быть нарушены, дает сбой.
Личностный порыв, таким образом, проявляется в своей ошеломляющей наготе. Шизофреник водружает свое действие или свое произведение в окружающий мир, не заботясь о требованиях последнего, как если бы тот не существовал, по сути, вообще» [26, с. 173].
Борьба мнений
Идеи Кречмера и Блейлера, начиная с их публикации, составили объект споров, некоторые из которых актуальны и сегодня.
Связь, установленная Кречмером, между структурой характера и типом морфологии приветствовалась определенным числом психиатров, интересовавшихся генетическими аспектами душевных болезней, поскольку она давала ход идее наследственной передачи черт характера [9]. Наличие этой связи, однако, очень быстро было подвергнуто критике как в эпистемологическом, так и в методологическом плане. Сегодня, в сухом остатке, можно констатировать повышенную частоту некоторых незначительных дисплазий (форма ушей, дерматоглифия), наблюдающуюся при расстройствах шизофренического спектра [40].
И среди родственников пациентов частота шизоидности как преморбидной личности шизофреников была объектом очень разнообразных оценок.
Манфред Блейлер, который призвал не переоценивать эту частоту, делает расширенный обзор противоречащих друг другу исследований [6]. Становится очевидным, что оценка этой частоты зависит от более или менее широкого определения шизоидности, которым мы пользуемся.
Наиболее оживленный спор, сохранившийся и до наших дней, — это спор вокруг вопроса соразмерности или «гипотезы непрерывности». Для многих авторов было немыслимо предполагать, что такой опустошительный психоз, как шизофрения, является всего лишь крайней формой нормальных или же психопатических свойств. Для Бострема [7] недостаточно для установления нозологической связи шизофрении и черт характера продемонстрировать существование этих черт у преморбидной личности пациента или же у его близких. Надо еще показать, каким образом симптомы, характеризующие психоз, могли развиться из особенностей характера. Можно было предвидеть некую непрерывность между чертами шизоидности и аспектами враждебности, аутизма и негативизма у шизофреника.
Но невозможно было предвидеть такую непрерывность с расстройствами мышления, навязыванием или полетом мысли, а также с неологизмами. Эти дебаты есть предвестники современных дебатов касательно «полностью размерных» моделей или «квазиразмерных» моделей непрерывности между характером и ментальной патологией [8], а также дебатов касательно доминирования позитивных или негативных аспектов, которые привязывают расстройства шизотипической личности к шизофреническому спектру [41].
Спор «непрерывность — прерывность» касался (и еще касается) возможного способа генетической передачи заболевания. Евгений Кан [17] предположил, что один специфический генотип служит основанием для шизоидности, а другой — для шизофрении, причем последний не может развиться без присутствия первого. Фактически это теория, предложенная Минковским, поскольку она использует его идею декомпозиции шизофрении на два фактора: один — «конституирующий, по преимуществу специфический» (шизоидность), другой — «патогенный, по природе эволюционирующий, способный определить патологический ментальный процесс» [26, с.
51]. Другие авторы предположили, предвосхищая позицию Меля [24], что один и тот же ген ответственен за шизоидность и за шизофрению, но различные окружающие условия приводят к различным результатам. Сам Блейлер склоняется к мысли, что как для шизоидности, так и для шизофрении нужно предусмотреть изменяющиеся комбинации нескольких генов и их взаимодействие с другими конституирующими факторами — теория, близкая теории Готсмана и Шилда [14].
Расширяющаяся семья терминов
С начала 40-х годов несколько американских авторов предлагают различные термины для обозначения «деградированных» форм шизофрении, что проявляются в осложнениях, описанных у шизоидов, в то время как психотические симптомы здесь не выявляются совсем или же очень эпизодически: Зилбург [42] говорит об амбулаторной шизофрении, Дейч [10] — о личности «как будто», Хох [11, 15] — о псевдоневротической и псевдопсихопатической шизофрении; в своих исследованиях по генетической эпидемиологии Кети использует термин «пограничная шизофрения», вводя понятие «спектр шизофренических расстройств» [21, 39].
Мы остановимся более подробно на понятии шизотипа, как оно было предложено С. Радо [36, 37] и особенно развито П. Мелем [23–25]. Будучи сокращением от слов «шизофренический» и «фенотип», термин нацелен на описание не одной определенной формы клинических расстройств, а, согласно Радо, «предполагающейся совокупности психодинамических черт… что мы сможем найти у пациента на протяжении всей его жизни. Таким образом, мы можем ее определить как некий шизотип от рождения пациента и до его смерти, посмотрев на историю его жизни как на последовательность шизотипических модификаций» [36, с. 410]. «Недостаток интегративной способности наслаждения и проприоцептивный диатез — оба под генетическим влиянием могли бы составить основание шизотипа не в качестве симптомов, но как две центральные направляющие своего рода организации» ([37, с. 226], курсив автора).
Пол Мел и шизотаксия
По Мелу, один-единственный основной ген проявляется на протяжении развития мозга, кодируя последний для «функциональной (специфической) параметрической аберрации системы синаптического контроля» [25], которая проявится всеобщим образом в мозге (и не приведет, к примеру, только к перцептивной недостаточности или недостаточности обработки информации).
Эту всеобщую аномалию Мел называет «шизотаксия», которая является «интегративным изъяном, определенным генетически, который предрасполагает к шизофрении, являясь необходимым условием ее возникновения» [25]. Мел оценивает в 10 % превалирование шизотаксии в общей популяции. Шизотаксия, таким образом, есть некое отклонение церебрального функционирования, а не наблюдаемая форма поведения или личности. «Шизотаксический мозг» является поэтому тем фундаментом, на котором способны действовать другие факторы для провоцирования расстройств, которые могут быть фиксированы диагнозом. Факторы окружающей среды и личной истории будут приводить почти всегда носителя шизотаксии к шизотипии, характеризующейся легкой вялостью ассоциаций (сognitive slippage), избеганием межличностных отношений, агедонией и амбивалентностью. Фенотипические проявления шизотипа могут достигать очень разного уровня: у одних они смогут быть выявлены клинически как разлады организации личности, у других они смогут быть обнаружены только посредством измерений (например, нейропсихологических) в лаборатории.
Концепция шизотипии Меля, таким образом, очень далека от категориального определения, которое дается потом в DSM III. Именно под воздействием других факторов, полигенических, индивид рискует декомпенсировать шизотип в форме шизофрении.
Предложенная Радо (с оттенком этиологии) и развитая Мелем перспектива отличается, очевидно, от видения Миньковского (психопатологической и феноменологической природы), но все они стараются дать отчет о том, что обеспечивает когерентность совокупности клинических проявлений шизофренического спектра.
Выход в свет DSM III
Мы знаем, что непомерное расширение диагностики шизофрении, предложенное за Атлантикой и ставшее явным в исследованиях US-UK [19, 20], внесло существенный вклад в разработку DSM III и в установление критериев, названных операциональными. Прототипные понятия, упомянутые выше, не пережили этого. Шизотипия оказалась трансформированной в категориальный разлад, выделенный списком симптомов. Сама шизоидность была разделена на части, чтобы обозначать только субъектов, стремящихся к уединению, холодных, не чувствительных ни к похвале, ни к критике и не жалующихся на эти особенности.
Сверхчувствительность, болезненность, часто хаотическое поведение были «приписаны» другим разладам. Исчезновение целого эгодистонического элемента делает проблемным его включение в качестве расстройства личности. Мы не будем, таким образом, оплакивать его вероятное устранение в этой форме из будущего издания DSM (5-TR или 6).
И тем не менее…
Как бы там ни было, но вопросы Анри Эя «каково определение шизофрении? каково ее фундаментальное расстройство?» остаются открытыми. То, что чрезмерно объективистский подход, который характеризует этиологические исследования в этой области, продемонстрировал свои пределы, признано даже теми, кто поначалу его проповедовал [1], как и то, что современные стратегии преждевременного обнаружения возникающих психозов очень малоспецифичны, поскольку среди субъектов, как полагают, «сверхвысокого риска», более половины оказываются «ложнопозитивными» [31].
Акцент в нейробиологических исследованиях и во вторичной профилактике ставился, очевидно, особенно на психотических симптомах в ущерб общим для совокупности проявлений шизофренического спектра характеристикам.
Среди них нарушения субъективного опыта (нестабильность смысла своего «я» на элементарном уровне [34], расстройства интерсубъективности и своего присутствия в мире, как это описано у Бланкенбурга [3, 4]) представляют многообещающий путь. Это именно те характеристики, которые исследовал Минковский, исходя из своего понимания шизоидности. Этот термин, возможно, отжил свое, но мы надеемся, что психопатологические концепции, которые он поддерживал, возвратятся на авансцену.
Перевод с французского Валентина Омелянчика,
доктора философских наук
Bibliography1. Andreasen N.C. Understanding schizophrenia: a silent spring? // American Journal of Psychiatry. — 1998. — 155. — 1657–9.
2. Binswanger K. Uber schizoide Alkoholiker // Zeitschrift fur die gesamte Neurologie und Psychiatrie. — 1920. — 60. — 127–59.
3. Blankenburg W. Ansatze zu einer Psychopathologie des «common sense» // Confinia Psychiatrica.
— 1969. — 12. — 144–63.
4. Blankenburg W. Der Verlust der naturlichen Selbsverstandlichkeit. Ein Beitrag zur Psychopathologie symptomarmer Schizophrenie. — Stuttgart: Enke, 1971. Traduction francaise La perte de l’evidence naturelle. — Paris: PUF., 1991.
5. Bleuler E. Die Probleme der Schizoidie und der Syntonie // Zeitschrift fur die gesamte Neurologie und Psychiatrie. — 1922. — 78. — 373–99. Traduction francaise in L’Information Psychiatrique. — 2011. — 87. — 37–51.
6. Bleuler M. The Schizophrenic Disorders. Long Term Patient and Family Studies. — New Haven: Yale University Press, 1978.
7. Bostroem A. Zur Frage des Schizoids // Archiv fur Psychiatrie. — 1926. — 77. — 32–60.
8. Claridge G., Davis C. Personality and Psychological Disorders. — Londres: Arnold, 2003.
9. Conrad K. Der Konstitutionstypus als genetisches Problem: Versuch einer genetischen Konstitutionslehre. — Berlin: Springer, 1941.
10. Deutsch H. Some forms of emotional disturbance and their relationship to schizophrenia // Psychoanalytic Quarterly.
— 1942. — 11. — 301–21.
11. Dunaif S.L., Hoch P.H. Pseudopsychopathic schizophrenia // Hoch P.H., Zubin J., eds. Psychiatry and the Law. — New York: Grune & Statton, 1955. — Р. 169–95.
12. Essen-Moller E. The concept of schizoidia // Monatschrift fur Psychiatrie und Neurologie. — 1946. — 112. — 258–71.
13. Ey H. Etat actuel de nos connaissances sur le groupe des schizophrenies: Deuxieme Congres Mondial de Psychiatrie, Zurich, 1–7 septembre 1957 // Evolution Psychiatrique. — 1958. — 23. — 685–93.
14. Gottesman II, Shields J. Schizophrenia and Genetics. A Twin Study Vantage Point. — New York: Academic Press, 1972.
15. Hoch P., Polatin P. Pseudoneurotic forms of schizophrenia // Psychiatric Quarterly. — 1949. — 23. — 248–76.
16. Kahlbaum K. Uber Heboidophrenie // Allgemeine Zeitschrift fur Psychiatrie. — 1890. — 46. — 461–74.
17. Kahn E. Schizoid und Schizophrenie im Erbgang (Studien uber Vererbung und Entstehung geistiger Storungen, IV). — Berlin: Springer, 1923.
18. Kasanin J., Rosen Z.A. Clinical variables in schizoid personalities // Archives of Neurology and Psychiatry. — 1933. — 30. — 538–66.
19. Kendell R.E., Cooper J.E., Gourlay A.J., Copeland J.R., Sharpe L., Gurland B.J. Diagnostic criteria of American and British psychiatrists // Archives of General Psychiatry. — 1971. — 25. — 123–30.
20. Kendell R.E. Psychiatric diagnosis in Britain and United States // British Journal of Psychiatry. — 1975. — Spec. 9. — 453–61.
21. Kety S.S., Rosenthal D., Wender P.H., Schulsinger F. The types and prevalence of mental illness in the biological and adoptive families of adopted schizophrenics // Rosenthal D., Kety S.S., eds. The transmission of Schizophrenia. — Oxford: Pergamon Press, 1968. — Р. 345–62.
22. Kretschmer E. Korperbau und Charakter: Untersuchungen zum Konstitutionsproblem und zur Lehre von den Temperamenten. — Berlin: Springer, 1921. Traduction francaise La structure du corps et le caractere.
— Paris, Payot, 1930.
23. Lenzenweger M.F., Paul E. Meehl’s model of schizotypy and schizophrenia // Maj M., Akiskal H.S., Mezzich J., Okasha A., eds. Personality Disorders. WPA Series Evidence and Experience in Psychiatry, vol. 8. — Londres: Wiley & Sons, 2005. — Р. 75–81.
24. Meehl P.E. Schizotaxia, schizotypy, schizophrenia // American Psychologist. — 1962. — 17. — 827–38.
25. Meehl P.E. Toward an integrated theory of schizotaxia, schizotypy, and schizophrenia // Journal of Personality Disorders. — 1990. — 4. — 1–99.
26. Minkowski E. La schizophrenie. Psychopathologie des schizoides et des schizophrenes. — Paris: Payot, 1927.
27. Minkowski E. Le temps vecu. — Neuchatel: Delachaux & Niestle, 1933.
28. Morel B.A. Traite des maladies mentales. — Paris: V. Masson, 1860.
29. Nannarello J.J. Schizoid // Journal of Nervous and Mental Disease. — 1953. — 118. — 237–49.
30. Nelson D., Yung A.R., Bechdolf A., McGorry P.
D. The phenomenological critique and self-disturbance: implications for ultra-high risk («prodrome») research // Schizophrenia Bulletin. — 2008. — 34. — 381–92.
31. Olsen K.A., Rosenbaum B. Prospective investigations of the prodromal state of schizophrenia: review of studies // Acta Psychiatrica Scandinavica. — 2006. — 113. — 247–72.
32. Parnas J., Bovet P. Autism in schizophrenia revisited // Comprehensive Psychiatry. — 1991. — 32. — 7–21.
33. Parnas J., Bovet P., Zahavi D. Schizophrenic autism: clinical phenomenology and pathogenetic implications // World Psychiatry. — 2002. — 1. — 131–6.
34. Parnas J., Moller P., Kircher T. et al. EASE: Examination of Anomalous Self-Experience // Psychopathology. — 2005. — 38. — 236–58. Traduction francaise in L’Encephale. — 2012. — 38. — S. 121–S145.
35. Parnas J., Licht D., Bovet P. Cluster A personality disorders: A review // Maj M., Akiskal H.S., Mezzich J., Okasha A., eds. Personality Disorders. WPA Series Evidence and Experience in Psychiatry, vol.
8. — Londres: Wiley & Sons, 2005. — Р. 1–74.
36. Rado S. Dynamics and classification of disordered behavior // American Journal of Psychiatry. — 1953. — 110. — 406–16.
37. Rado S., Buchenholz B., Dunton H., Karlen S.H., Senescu R. Schizotypal organization. Preliminary report on a clinical study of schizophrenia // Rado S., Daniels G.E., eds. Changing Concepts of Psychoanalytic Medicine. — New York: Grune & Stratton, 1956. — Р. 225–35.
38. Repond A. Comptes rendus du Congres des medecins alienistes et neurologistes de France et des pays de langue francaise, 30-e session, Geneve-Lausanne, 2–7 aout 1926. — Paris: Masson, 1926.
39. Rieder R.O. Borderline schizophrenia: evidence of its validity // Schizophrenia Bulletin. — 1979. — 5. — 39–46.
40. Schiffman J., Ekstrom M., LaBrie J., Schulsinger F., Sorensen H., Mednick S. Minor physical anomalies and schizophrenia spectrum disorders: a prospective investigation // American Journal of Psychiatry.
— 2002. — 159. — 238–43.
41. Torgersen S., Edvardsen J., Oien P.A. et al. Schizotypal personality disorder inside and outside the schizophrenic spectrum // Schizophrenia Research. — 2002. — 54. — 33–8.
42. Zilboorg G. Ambulatory schizophrenias // Psychiatry. — 1941. — 4. — 149–55.
О шизоистерическом характере — Консультативная психология и психотерапия
Шизоистерический характер – парадоксальное сочетание. Замкнуто-углубленный
интеллектуал, неразговорчивый, погруженный в себя шизоид, с одной стороны, и
демонстративная, инфантильная, болтливая и поверхностная истеричка – с
другой[1]. В этой связи
вспоминается понятие деиксомании, введенное Александром Сосландом в его книге
«Фундаментальная структура психотерапевтического метода» [Сосланд, 1999] и
определяемое как стремление демонстрировать себя, свойственное всем
людям. Так шизоид может демонстрировать свою замкнутость. Вот
первое пересечение между истериком и шизоидом. Вообще можно было бы сказать,
что шизоистерики это просто один из вариантов многочисленных мозаических
конституций – шизотипической[2],
органической, эндокринной, эпилептической. Если выделять шесть характеров:
циклоиды, шизоиды, истерики, ананкасты, эпилептоиды, психастеники, – то,
перемноженные друг на друга, они дадут огромное сочетание психических
конституций.
Взяв за основу вторую топику Фрейда – разграничение инстанций СверхЯ и Оно с нейтральным Я, находящимся посередине, – можно расположить традиционно выделяемые в отечественной литературе характеры следующим образом:
шизоиды ананкасты психастеники
циклоиды истерики эпилептоиды
Верхняя строка – это характеры, регулирующиеся рациональностью,
нижняя строка – характеры, регулирующиеся влечениями. При этом шизоиды
противопоставлены циклоидам по параметру «реалистический – аутистический»,
ананкасты – истерикам по параметру «дискретно-культурный –
континуально-природный», и психастеники – эпилептоидам по параметру
«дефензивный – авторитарный».
Эта классификация характеров интересна тем, что
она тесно соотносится со второй теорией психического аппарата Фрейда. Можно
заметить, что верхняя строка – это, так сказать, Суперэго-характеры
(управляемые рациональностью), а нижняя строка – это Id-характеры (управляемые
влечениями).
Действительно, шизоиды, ананкасты и психастеники живут разумом, а циклоиды,
истерики и эпилептоиды – чувством. Но Суперэго и Id есть у каждого человека. В
соответствии с этим у каждого человека должно быть минимум два характера.
Суперэго может быть сильным и слабым, так же как сильной и слабой может быть
сфера влечений. Но одно невозможно без другого. Поэтому в принципе у личности с
сильным Суперэго – то есть у шизоида, компульсивного или психастеника, должно
быть вступающее с ним в диалог или борьбу Id, соответственно – циклоидное,
истерическое или эпилептоидное начала. А поскольку Суперэго-характеры и
Id-характеры являются не родственными друг другу, то это ведет к тому же
выводу, что в каждом человеке кроется шизотипический аспект.
При этом шизоидное Суперэго вовсе необязательно будет брать своего Id-контрагента по стрелке вниз. Шизоид, как известно, может быть человеком с сильными авторитарными влечениями (эпитимный). Ананкаст чаще всего соотносится с истериком, что было замечено еще Фрейдом, наблюдавшим у человека попеременно невроз навязчивых состояний и истерию. Психастеник, человек с наиболее слабыми, жухлыми влечениями, тем не менее, может быть внешне циклоидоподобным и так далее. У истерика главное – это вытеснение как механизм защиты и амбивалентное отношение к сексу – истеричка сначала завлекает, потом «динамит». Почему так происходит?
Истерический характер формируется достаточно поздно, в период активного
Эдипова комплекса, то есть идет где-то рядом с обсессией: истеричные сильно
связаны с сексуальной проблематикой, то есть одновременно влекутся к сексу и он
одновременно их пугает. С другой стороны, самая первая реакция младенца – его
истошный крик как результат травмы рождения – по сути, истерическая.
И крик, и
двигательная буря – все это сопровождает самые первые месяцы младенческого
развития, что в целом и немудрено, потому что истерическая реакция, как
сформулировал Кречмер, – это животная реакция, поэтому она сопровождает жизнь
младенца с первых пеленок. Но только ли реакция или же возникновения истерии
как невроза, или даже как характера связана с первыми днями развития младенца –
на этот вопрос пока нет ответа.
Во всяком случае, истерическое противопоставление «плохой/хороший», «приятный/неприятный» – оно достаточно раннее, так как очень мало связанно с принципом реальности и чрезвычайно тесно связано с принципом удовольствия[3].
Итак, какова же природа истерии?
Рассмотрим вначале, возможно, самую важную проблему из затронутых выше –
амбивалентное отношение истерика к сексуальной проблеме. Напомним, что эта
проблема состоит в том, что истерик или истеричка проявляют необычайный интерес
к сексуальной жизни, но когда наступает время возможной близости, они либо в
последний момент увиливают, либо при коитусе не получают никакого
удовлетворения.
Итак, мы будем рассматривать истеричку традиционно как дитя Эдипова комплекса, то есть это девочка, которая недополучила ласки от матери[4]. Период активного Эдипова комплекса Фрейд называл фаллическим, в нем область интересов психосексуального развития ребенка перешла от рта и ануса к гениталиям, но это еще инфантильные, несформировавшиеся гениталии, это скорее символы гениталий, фаллос как универсальный символ обладания мужской силой и властью, а не отцовский пенис, сколь бы он велик не был. Проблема обладания фаллосом и размышления по этому поводу – главная черта фаллической стадии. Для девочки здесь характерно развитие зависти к пенису и, в то же время, наделение матери символическим фаллосом.
В чем проявляется озабоченность маленькой истерички сексуальной
проблематикой и в чем сказывается истерическая специфика этой озабоченности?
Итак, для этого периода характерно разочарование в матери как не снабдившей
нашу героиню-истеричку фаллосом и, в то же время, отождествление с матерью как
соперницей в праве хотя бы временного обладания большим отцовским пенисом.
Казалось бы, все просто – стремление к тому, чтобы ею обладал отец, и ненависть
к матери как сопернице и формирует в дальнейшем амбивалентную динамику по
отношению к сексу.
Желание по отношению к отцу очень велико, но оно также находится под чрезвычайным запретом, мать в фантазиях будущей истерички не дает девочке обладать отцом. Таким образом, во взрослом состоянии все мужчины для истерички – это потенциальные отцы, а все женщины потенциальные матери. Поэтому все мужчины желанны, но желание это находится под запретом, оно инцестуозно по своей природе и карается матерью. Вот в двух словах объяснение истерической сексуальной динамики.
Что же специфически истерического в таком положении дел? Ведь известно, что
любой невроз всегда – прежде всего, неудача или проблемность в
сексуальной жизни. Отличие других невротиков в том, что их так не влечет
сексуальная сфера и нет такой амбивалентности в области сексуального опыта.
Возраст ребенка, при котором происходит истерическая фиксация, характеризуется зрелыми объектными отношениями, то есть, говоря точнее, переходом от диадных отношений «ребенок – мать» к триадным отношениям «ребенок – мать – отец». Только при триадных отношениях возможен активный невротический Эдипов комплекс. Предшествующие диадные отношения не являются полноценными и, если ребенок фиксируется на них, то это может привести позднее к психотическим взрывам.
Почему так происходит? Когда ребенок находится только в диалоге с матерью,
весь мир для него сосредоточен на одном объекте (отец, сиблинги, а также
бабушки и дедушки могут играть или не играть какую-то роль, но на этом этапе
развития ребенку достаточно одной матери), его фундаментальная реальность
ограничивается только ею, потому что именно она постоянно кормит, ласкает его и
защищает от внешнего мира. Но она, как правило, не дает ему никаких жестких
норм поведения, потому что он еще слишком мал.
Один объект – это значит, что у ребенка нет выбора, с кем общаться, с кем выстраивать объектные отношения. Если мама ушла, ее некому заменить, – это уже катастрофа. То есть маму может на время заменить бабушка, но на первом году жизни бабушка или старшая сестра это еще не объекты, ребенок еще не знает, как выстраивать отношения помимо материнских, это просто какие-то временные суррогаты матери.
Итак, для того, чтобы объектные отношения были зрелыми, нужно минимум два
объекта с определенными полярными отношениями у них. То есть нужен отец. Когда
появляется отец, тогда появляется выбор – на одного можно опереться, от другого
можно отталкиваться. Ведь реальность состоит из бинарных оппозиций, так
называемых модальностей – хороший-плохой, можно-нельзя. Первая пара называется
аксиологической модальностью, и она является наиболее фундаментальной в раннем
младенчестве. Чувство плохого и хорошего появляется самым первым: хорошее это
сытость и тепло, плохое это голод и холод. Значение обоих элементов этой
первоначальной аксиологической оппозиции ложится на мать.
Чтобы обрести способность любить и работать – для истерика скорее любить, чем работать, для обсессивного скорее работать, чем любить, – невротики вынуждены прибегать к инфантильному управлению с реальностью. То есть они, как дети, ломают игрушку, чтобы посмотреть, что у нее внутри. Ибо ни обсессивная магия, ни истерическое вранье по большому счету не срабатывают, и только прибавляют страдания невротикам. Истерическая личность, вынужденная прибегать к вранью, лести, театральным жестам, истерическим припадкам, обморокам и тому подобному, в результате добивается только того, что нормальные люди от нее отворачиваются. Вранье, так или иначе, разоблачается.
В основе истерического симптома лежит послание. Это послание может быть
различным в зависимости от того, что это за симптом. При конверсионной истерии
это послание зашифровывается в истерическом стигмате.
Если человек приобретает
истерический мутизм, это значит «Я не хочу с вами разговаривать» (случай Доры),
если у него абазия и он не может ходить, то это, скорее всего, означает «Я не
могу или не хочу ходить», если истерическая слепота, то это означает «Я не хочу
этого видеть».
В подавляющем числе случаев психоаналитики соглашаются в том, что природа этого знакового симптома имеет сексуальный характер, и именно эта сексуальность, будучи Эдипово окрашенной, и подавляется. Более ярко выраженной является поза характерологического истерика. Ярко накрашенные губы, яркая, привлекающая к себе одежда, театральная речь – все это имеет фаллическую природу демонстрации своей сексуальной привлекательности: «Посмотрите я на меня – я самая соблазнительная женщина».
Что происходит в случае взрослой истерички-психопатки, которая демонстрирует
свое тело (= свой несуществующий фаллос)? Здесь в основе лежит фиксация на
фаллической стадии психосексуального развития.
Но что это значит? Как
происходит фиксация? В случае анальной фазы это более ясно, это преувеличенное
приучение к туалету, некое моральное предписание, которое явно выражено
вербально «Ты должен испражняться в определенное время и в определенном
месте!»
А что же происходит в случае фаллической фиксации? Здесь ведь, как мы уже
говорили, нет деонтических норм. Здесь ребенок как-то должен быть уязвлен на
аксиологической шкале. Например (это первое что приходит в голову), девочка
обнаруживает, что у нее нет пениса, а у ее брата и отца есть. И она выражает
«зависть к пенису», но потом вытесняет ее и в качестве результата награждает
себя символическим фаллосом, роль которого выполняет все ее тело. Все тело
становится эрегированным фаллосом, который она демонстрирует своей истерической
позой: «Смотрите на меня, я самая очаровательная женщина на свете». Обладание
пенисом метонимически сместилось в сторону сексуальной привлекательности, то
есть эквивалента символической фалличности.
Но вернемся к точке фиксации; вот она обнаружила, что у нее этого нет, а у окружающих ее мужчин, отца и брата, есть. Должен же быть какой-то семиотический момент, который запустит фиксацию. Она могла подумать: «У меня этого нет, а у папы есть, значит, я неполноценна», но мысль о своей неполноценности (которая у депрессивного превратилась бы в чувство вины) у истерички вытесняется. Опять-таки языковой семиотический символ является моментом, первичным по отношению к симптому (в данном случае истерической позе).
Примером такого механизма является конфликт обсессивного педанта Онегина («Хороший малый, но педант») и истерички Татьяны.
Если говорить, что обсессивный дискретно-навязчивый механизм запрета
является одним из универсальных полюсов механизма культуры, то можно сказать
что противоположным, спонтанно-континуальным механизмом является
истерический механизм. Действительно, истерический тип невротической
реакции во многом противостоит обсессивному.
В обсессии культивируется
дискретно-деперсонализационное начало, в истерии континуально-вытеснительное. В
то время, когда обсессивный невротик что-то считает или без конца моет руки,
истерика просто рвет или у него отнимается язык, или он рыдает, или застывает в
одной позе.
Противопоставление истерического и обсессивного отношения к желанию в учении Лакана (вопрос истерика «Что я для другого?» – вопрос обсессивного невротика «Чего хочет другой?») приводит к тому, что обсессивное начало связывается с мужским, а истерическое с женским – обсессия это, так сказать, по преимуществу мужской невроз, истерия – женский [Салецл, 1999, с. 77], точно так же обсессивно-компульсивный характер по преимуществу мужской, а истерический – женский.
Во всяком случае, именно такой была традиционная точка зрения психиатрии
второй половины XIX века, пока ее не опровергли Шарко и Фрейд,
диагностировавшие истерию у мужчин, что было встречено консервативной частью
психиатрического сообщества крайне скептически и враждебно [Джонс, 1997, с.
131-133]. При всей условности этого противопоставления его нельзя считать
полностью лишенным основания. Действительно, все континуальное, интуитивное,
иррациональное в культуре обычно отождествляется с женским и, напротив, все
дискретное, рациональное – с мужским. Этому соответствует ряд универсальных
мифологических противопоставлений, соотносимых с противопоставлением
мужское/женское, таких, как инь/ян, темное/светлое, правое/левое, истина/ложь,
жизнь/смерть.
Более того, обобщая сказанное, можно предположить, что оппозиция женское/мужское, понимаемая как противопоставление обсессивного истерическому в широком смысле, накладывается на оппозицию природа/культура. Действительно, природное начало традиционно считается по преимуществу женским (продолжение рода и т.п.) культурное начало – мужским.
Истерическое начало в пушкинской Татьяне заключается, в первую очередь, в ее плавающей идентичности и примеривании литературных масок[5].
Воображаясь героиней
Своих возлюбленных творцов,
Клариссой, Юлией, Дельфиной,
Татьяна в тишине лесов
Одна с опасной книгой бродит…
… и себе присвоя
Чужой восторг, чужую грусть,
В волненье шепчет наизусть
Письмо для милого героя.
Но наш герой, кто б ни был он,
Уж верно был не Грандисон.
Только истерической экзальтацией можно объяснить совершенно не реалистический факт написания русской девушкой-дворянкой любовного письма мужчине в начале 1820-х годов. Именно попустительское нежелание считаться с этикетом и полное эгоцентризма нежелание хоть как-то разобраться в личностных особенностях человека, которого она полюбила, побуждает Татьяну к истерическому поступку написания письма, которому предшествует почти истерический припадок.
И вдруг недвижны очи клонит…
Дыханье замерло в устах…
Я плакать, я рыдать готова!..
Если бы Татьяна повела себя обдуманно, ей удалось бы, может быть, соблазнить Онегина и даже женить его на себе. Но ей этого не нужно. Недосягаемость эротического объекта для истерика – самая главная стратегическая цель. Именно такова тактика поведения Настасьи Филипповны, все время переходящей от одного любовника к другому и в последний момент, «из-под венца», сбегающей от одного к другому, провоцируя тем самым собственную «истерическую смерть».
Содержание письма Татьяны совершенно литературно, оно построено на романтических штампах и по-истерически дихотомично: «Кто ты, мой ангел ли хранитель, Или коварный искуситель» (то есть либо Грандисон, либо Ловелас – истерическая пропорция в данном случае касается примеривания масок к Другому как следствие неопределенности собственной идентичности – она не понимает, кто она сама, какой она персонаж, поэтому не может сориентироваться в характере другого). Девушке не приходит в голову, что может быть нечто среднее – просто порядочный человек, хорошо воспитанный, честный. Когда же он оказался именно таким, Татьяна была крайне разочарована – она заплакала, ее движенья автоматизировались («Как говорится, машинально»), а увидев Онегина в следующий раз, она вообще чуть не упала в обморок.
Только когда Онегин уехал, Татьяне пришла в голову первая адекватная мысль – попытаться разобраться, что он за человек. Тогда-то она идет в дом Онегина и читает его книги. Но в конце истеричка в ней все равно побеждает. Когда Онегин появляется в Петербурге, уже влюбленный в нее, она ему отказывает на том основании, что «она другому отдана» (характерна истерическая цветовая характеристика, которая дается Онегиным, когда он видит преображенную Татьяну – «Кто там в малиновом берете / С послом испанским говорит?»).
Характер Татьяны закосневает, застывает. В юности она могла написать помимо всех приличий письмо незнакомому мужчине, теперь же она предает свою любовь в угоду светским условностям. Конечно, дело не в том, что Татьяна считает безнравственным изменять мужу, а в том, что для истерической души важно поддерживать режим неосуществления желания [Салецл, 1999].
Если бы Онегин пошел навстречу Татьяне в юности, она бы придумала что-нибудь для того, чтобы сближения не произошло, например, решила бы, что он-таки – «коварный искуситель» или что-нибудь еще в этом духе. Роман Пушкина обрывается, и мы не знаем, действительно ли Татьяна останется верна своему генералу или фраза «Но я другому отдана / И буду век ему верна» – лишь истерическая фраза «на публику» – в роли которой выступает фрустрированный Онегин.
Что же шизоид? Он тоже относится к сексу и ко всякому сближению амбивалентно. С одной стороны, он одинок. Поэтому его тянет к Другому. С другой стороны он замкнут, и ему хочется оставаться одному. Это и есть проявление легкого шизоидного схизиса. Нечто подобное мы наблюдаем и у истеричек с их плавающей идентичностью: «Я такая, но я и не такая». На уровне сексуальной динамики все это тоже очень близко к истерической позиции.
Другое сходство между истериками и шизоидами заключается в том, что это характеры свободные, они не хотят знать никаких моральных запретов, закон для них не писан, они ведут, себя, как хотят. Конечно, этиология этой свободы разная. У истерички это следствие ее плавающей идентичности, незафиксированности в моральном плане, в преобладании аксиологической шкалы «плохо/хорошо». Она будет делать то, что ей нравится, и не будет делать того, что ей не по душе.
А что же опять-таки шизоид? Его свобода состоит в отказе от устойчивых норм, но не норм поведения, а норм эпистемических, связанных со знанием – шизоид свободен в том, что он придумывает замысловатые абстрактные, «аутистические» концепции, отрицающие предшествующие теоретические построения. Его концепции могут не соответствовать реальности, но «тем хуже для реальности» как сказал по этому поводу великий шизоид Гегель. Свобода шизоида – это эпистемическая свобода отрицания. Шизоид демонстрирует себя своими текстами.
В чем же сущность шизоистерического характера? Не является ли он просто разновидностью полифонической мозаики? Здесь вновь обратимся к Ганнушкину, который противопоставлял «механическое» и «химическое» соединение разных радикалов в психике человека. У подлинных полифонистов соединение радикалов – механическое, они не слиты воедино – это хаотическая разноголосица, «сумбур вместо музыки». У шизоистериков мы наблюдаем «химическое» соединение – музыка шизоистерика по-своему чрезвычайно гармонична.
Вернемся вновь к пушкинской Татьяне. Суть состоит в том, что она не чистая истеричка, в ней очень много шизоидного. Мы пройдемся по роману и покажем, как шизоидное в ней перетекает в истерическое .
Вот детство Татьяны, детство типичного шизоида:
Дика, печальна, молчалива,
Как лань лесная боязлива,
Она в семье своей родной
Казалась девочкой чужой.
Она ласкаться не умела
К отцу, ни к матери своей;
Дитя сама, в толпе детей
Играть и прыгать не хотела
И часто целый день одна
Сидела молча у окна.
Задумчивость, ее подруга
От самых колыбельных дней,
Теченье сельского досуга
Мечтами украшала ей.
Когда же няня собирала
Для Ольги на широкий луг
Всех маленьких ее подруг,
Она в горелки не играла,
Ей скучен был и звонкий смех,
И шум их ветреных утех.
Что мы здесь видим? Погруженность в себя, замкнутость, отсутствие синтонного тепла: она не хотела ласкаться к родителям, в семье казалась чужой девочкой, сидела молча в одиночестве у окна. Сравним:
«Шизоидные черты выявляются раньше, чем особенности характера всех других типов. С детских лет поражает ребенок, который любит играть один, не тянется к сверстникам, предпочитает держаться среди взрослых, иногда подолгу молча слушает их. К этому добавляется какая-то холодность и недетская сдержанность. <…> Замкнутость, отгороженность от сверстников бросаются в глаза <…> Внутренний мир почти всегда закрыт от посторонних взоров. Лишь перед немногими избранными занавес может внезапно приподняться, но никогда до конца. И столь же нежданно вновь упасть (Ср. письмо Онегину: «Вообрази, я здесь одна, / Никто меня не понимает…» – В.Р.) <…> Большинство шизоидных подростков любит книги, поглощает их запоем, чтению предпочитает все другие развлечения» [Личко 1983, с. 98].
Ей рано нравились романы;
Они ей заменяли всё;
Она влюблялася в обманы
И Ричардсона и Руссо.
Вот характерное для Татьяны совмещение шизоидного и истерического поведения. С одной стороны, она все время читает, с другой стороны, примеряет на себя чужие маски:
Воображаясь героиней
Своих возлюбленных творцов,
Клариссой, Юлией, Дельфиной,
Татьяна в тишине лесов
Одна с опасной книгой бродит.
Она в ней ищет и находит
Свой тайный жар, свои мечты,
Плоды сердечной полноты,
Вздыхает и, себе присвоя
Чужой восторг, чужую грусть,
В забвенье шепчет наизусть
Письмо для милого героя…
Здесь нет той разлаженности, которую мы всегда наблюдаем у шизофреников. Татьяна вполне гармонично сочетает в себе шизоидное тяготение к знанию и одиночество на лоне природы. С другой стороны, плавающая идентичность – фантазии отождествления себя с героинями романов. Сочетание одиночества, погруженности в себя и плавающей идентичности у нее не механическое, а «химическое», «не сумбур вместо музыки», а прекрасная мелодия юной души.
На протяжении романа Татьяна все время плачет:
Татьяна, милая Татьяна! С тобой теперь я слезы лью; Я плакать, я рыдать готова; Татьяны бледные красы, / И распущенные власы, / И капли слез; Перед тобою слезы лью; Она приветствий двух друзей / Не слышит, слезы из очей / Хотят уж капать; уж готова / Бедняжка в обморок упасть; И между тем душа в ней ныла, / И слез был полон томный взор; И облегченья не находит / Она подавленным слезам; Я плачу… если вашей Тани / Вы не забыли до сих пор; И этим письмам и слезам; И тихо слезы льет рекой, / Опёршись на руку щекой; «Увижу ль вас?..» И слёз ручей / У Тани льется из очей / И долго плакала она.
Сравним в истерическом дискурсе:
Объемлет дол – и слезы потекли / В обитель слез, на яблоко земли; И весь невредимый хохочет утес; Я плакал, грустил, – но в тоске предо мной; Уязвлен боец огромный, / Захрипел и застонал; Меня не жжет кровавая слеза; Блестит слеза отрадная в очах, / Нежданная, к устам она скатилась, И дружно со слезою засветилась; О, это слезы, скорби слезы, – В слезах купается земля; Безумно ей верит и плачет над ней; Как слезы катились у вас смоляные; Ее ты воплям чутко внемлешь Он бил слезами в водоем; Пронзительно свой извергая стон; И будет рад тогда заплакать он, И с жадностью слезу он проглотит; И под старыми слезами / Прячет новую слезу [Бенедиктов].
Полились слезы, восторга слезы; В груди конвульсии; Сердце в упоенье, / Мне пело: «Стихни… не дыши…»; Страстно рыдавшего, Тяжко страдавшего [об Н.А. Некрасове]; И, слушая, как стонет вьюга, Дрожала Бедная подруга, Как беззащитная газель; И я страдал, и я рыдал; Моя болезнь, мой страх, плач совести моей; Но бес рыдал в бессилье дико… Стонала роща от порубок; И слезы капали беззвучно; А сердце плачет, а сердце страждет; Весь ум в извивах, все сердце – в воплях; Пел хрипло Фофанов больной; И ужасается, И стонет, как арба … Тогда доверчиво, не сдерживая слез; В парке плакала девочка… Милой маленькой девочки, зарыдавшей от жалости; Ведь я рыдаю, не рыдая, И буду плакать об одном; Я плачу! Я свободой пьян; И зарыдаю, молясь земле; И слезы капали; Ты помнишь, как сливались наши слезы? [Северянин].
Так же характерна для Татьяны истерическая обездвиженность (ср. [Кречмер, 2001]):
И вдруг недвижны очи клонит,
И лень ей далее ступить.
Приподнялася грудь, ланиты
Мгновенным пламенем покрыты,
Дыханье замерло в устах,
И в слухе шум, и блеск в очах…
И, как огнем обожжена,
Остановилася она.
Сидит с поникшею главой
Она бесчувственно-покорна,
Не шевельнется, не дохнет;
Татьяна долго в келье модной,
Как очарована, стоит.
Интересно, что в конце романа Онегин истеризуется, и для него также становятся характерными слезливость и поза обездвиженности:
Желать обнять у вас колени / И, зарыдав, у ваших ног / Излить мольбы, признанья, пени, Все, все, что выразить бы мог; И недвижим остался он; Она ушла. Стоит Евгений, / Как будто громом поражен.
А вот наоборот – «двигательная буря» [Кречмер, 2001]:
Татьяна прыг в другие сени,
С крыльца на двор, и прямо в сад,
Летит, летит; взглянуть назад
Не смеет; мигом обежала
Куртины, мостики, лужок,
Аллею к озеру, лесок,
Кусты сирен переломала,
По цветникам летя к ручью.
И, задыхаясь, на скамью
Упала…
Однако когда Онегин уезжает, Татьяна берет себя в руки и поступает не как инфантильная истеричка: не плачет, не застывает в истерической обездвиженности, не носится в истерической фуге. Она идет в дом Онегина и читает его книги. То есть в ней просыпается ее зрелая шизоидная часть:
И в молчаливом кабинете,
Забыв на время все на свете,
Осталась наконец одна,
И долго плакала она.
Вот то сочетание шизоидного и истерического, о котором мы говорим: чтение книг в одиночестве, с одной стороны, и плач, с другой; и эти две части личности не вступают с друг другом в противоречие, а гармонически дополняют друг друга. Сравним у Пушкина в элегии: «Над вымыслом слезами обольюсь».
…Чтенью предалася
Татьяна жадною душой;
И ей открылся мир иной.
Что ж он? Ужели подражанье,
Ничтожный призрак, иль еще
Москвич в Гарольдовом плаще,
Чужих причуд истолкованье,
Слов модных полный лексикон?..
Уж не пародия ли он?
Ужель загадку разрешила?
Ужели слово найдено?
Так же, как и Татьяна, в конце романа Онегин берет себя в руки и начинает читать:
Стал вновь читать он без разбора.
Прочел он Гиббона, Руссо,
Манзони, Гердера, Шамфора,
Madame de Staël, Биша, Тиссо,
Прочел скептического Беля,
Прочел творенья Фонтенеля,
Прочел из наших кой-кого,
Не отвергая ничего…
Почему «случай» Татьяны Лариной нельзя рассматривать как случай шизоида с истероидным напластованием, как, вероятнее всего, рассмотрели бы его М.Е. Бурно и П.В. Волков или, если не напластование, то вариант полифонического характера. Относительно последнего мы уже отмечали, что в описанных случаях мы не видим специфической шизофренической разлаженности и схизиса. Нет там и противопоставления синтонного и аутистического, что составляет главную ось шизотипического характера.
Зато в описанных случаях имеет место кречмеровская психестеическая пропорция – гиперчувствительность к одному и бесчувственность к другому. Татьяна Ларина глубоко чувствует природу, но равнодушна к родителям. В то же время, истерическая часть – это пропорция между двигательной бурей и оцепенением также характерна для Татьяны Лариной.
Все же мы еще не поняли, в чем состоит самая суть шизоистерического характера. Разберем подробнее, что такое шизоид и что такое истерик.
Шизоид – замкнуто углубленный характер, аутист. Для него характерны затрудненность в коммуникации, амбивалентное отношение к человеческой близости.
Фриц Риман приводит такой пример:
Один молодой человек под давлением своей подруги, которая хотела этого в течение нескольких лет, наконец, обручился с ней. Он пришел к ней с кольцом, и они вместе отпраздновали обручение. Как только он вышел из дома, он опустил в ее почтовый ящик письмо, в котором отменил только что совершенное обручение [Риман, 1999, с. 42].
Вспоминается Подколёсин из «Женитьбы» Гоголя, который в решающий момент выпрыгнул из окна, и Кафка, который несколько раз обручался с разными девушками, а потом отказывался от женитьбы, дорожа своим одиночеством как возможностью замкнуться в творчестве.
Как пишет Ненси МакВильямс, цитируя А. Роббинса, «шизоид как бы говорит: «подойди ближе – я одинок, но оставайся в стороне, так как я боюсь внедрения» [МакВильямс, 1997, с. 251]. Фриц Риман пишет, что «шизоиды чувствуют свое существование как угрозу» [Риман, 1999, с. 51]. Что это такое – боязнь внедрения, и что это за угроза, откуда они взялись?
Первое, что приходит в голову это, конечно, Мелани Кляйн – шизоидно-параноидная позиция, где как раз идет речь о том, что младенец боится, что его поглотит «плохая грудь» [Кляйн и др., 2001, с. 425-490]. Но согласно Мелани Кляйн младенец, который не прошел эту стадию, становится впоследствии шизофреником, именно шизофреником, а не шизоидом, хотя статья, на которую мы только что сослались, называется «Заметки о некоторых шизоидных механизмах».
Впрочем, кречмеровский шизоид не так далек от шизофреника. Понимание шизотимной психопатии, как не переходящей в шизофрению – отечественная традиция, идущая от Ганнушкина и разделяемая М.Е. Бурно и П.В. Волковым. Можно предположить, что будущий шизоид в отличие от будущего шизофреника все-таки кое-как прошел шизоидно-параноидную позицию, но все же была фиксация, пусть небольшая, но оставившая шизоидный рубец – такое предположение соотносится с представлением о ранней фиксации шизоидов. Что это за рубец и где психодинамическая граница между шизоидной психопатией, шизотипическим расстройством личности и шизофренией? Здесь может пролить определенный свет учение М. Балинта о базисном дефекте:
«…базисный дефект, – пишет Балинт, – образуется на ранних стадиях развития индивида, когда обнаруживается значительное расхождение между его психобиологическими потребностями, с одной стороны, и тем количеством внимания и любви, материальной и психологической заботы, которые доступны для него на тот момент, – с другой. Так возникает состояние нехватки, дефицита, последствия и отсроченный эффект которых в будущем могут быть обратимыми лишь отчасти» [Балинт, 2002, с. 37].
По-видимому, все упирается в отношения между младенцем и родителями, прежде всего матерью. Если мать холодна и отчуждена, то может возникнуть ранний аутизм или балинтовский «базисный дефект». Райх считал, что холодность матери может проявляться еще в период вынашивания плода, когда плод находится, по выражению Лоуэна, в «холодной матке» [Лоуэн, 1996, с. 197], то есть внутри бесчувственной холодной женщины, которая, возможно, и не хочет этого ребенка.
Теперь рассмотрим истерика. Он или чаще она вытесняет неприятное, любит поговорить, сексуально амбивалентно ориентирована, у нее плавающая идентичность. И вот здесь опять-таки заходит речь о фиксации. Типичный истерик фиксирован на Эдиповой стадии развития. Но вот что пишет по этому поводу Ненси МакВильямс:
Фрейд и многие последующие аналитики выдвинули предположение о двойной фиксации при истерии – на оральных и эдипальных проблемах. В упрощенном виде это можно сформулировать следующим образом: очень чувствительная и голодная маленькая девочка нуждается в особенно отзывчивой материнской заботе. Она разочаровывается в своей матери, которой не удается сделать так, что девочка почувствовала себя адекватно защищенной, сытой и ценимой. По мере приближения к эдиповой фазе, она достигает отделения от матери посредством ее обесценивания и обращает свою интенсивную любовь на отца как наиболее привлекательный объект, в особенности, потому что ее не удовлетворенные оральные потребности объединяются с более поздними генитальными интересами и заметно усиливают эдипальную динамику, но как девочка может достичь достижения эдипова конфликта, идентифицируясь с матерью и одновременно соревнуясь с ней. Она все еще нуждается в матери и в то же время уже обесценила ее.
Эта дилемма привязывает ее к эдипову уровню. В результате подобной фиксации она продолжает видеть мужчин как сильных и восхитительных, а женщин – как слабых и незначительных. Поскольку девочка считает силу врожденным мужским атрибутом, она смотрит на мужчин снизу вверх, но также – большей частью бессознательно – ненавидит и завидует им. Она пытается усилить свое ощущение адекватности и самоуважения, привязываясь к мужчинам, в то же время исподволь наказывая их за предполагаемое превосходство. Она использует свою сексуальность как единственно возможную силу, которую, как она считает, имеет ее пол, вместе с идеализацией и «женской хитростью» – стратегией субъективно слабых – для того, чтобы достичь мужской силы. Поскольку она использует секс скорее как защиту, а не как самовыражение, она с трудом достигает наслаждения от интимной близости с ними и может страдать от физических эквивалентов страха и отвержения (боль или бесчувствие при сексе, вагинизм и отсутствие оргазма) [МакВильямс, 1998, с. 391].
Здесь вызывает сомнение тезис о том, что оральная проблематика свойственна истерикам. Традиционно со времен Абрахама считалась, что оральность связана с депрессией. Но обращает на себя внимание идея двойной фиксации. Если такое в принципе возможно, то почему бы не предположить, что именно у нашего шизоистерика имела место двойная фиксация – одна на ранней стадии (базисный дефект), а другая на Эдиповой стадии. Что нам даст эта гипотеза? Если удастся каким-то образом доказать, что это действительно так, то вопрос о шизоистерическом характере как самостоятельной конституции может быть решен в положительную сторону.
Но как это все можно представить психодинамически?
Вернемся к нашей концепции Суперэго- и Id-характеров. Суперэго истерика в противоположность Суперэго ананкаста, которое носит сурово-запрещающий характер, является мягким, рыхлым, поскольку отец истерика был каким-то невыразительным, а мать равнодушно-попустительской – отсюда плавающая идентичность истерика.
Тогда можно предположить, что у истерика должно быть сильное Id, влечение, сексуальная озабоченность. Но именно озабоченность, амбивалентное отношение к сексу и отсутствие удовлетворения при сексуальном контакте. Кажется, что бессознательное истерика вступает в сложный диалог не с его Суперэго, а с его Эго. Эго истерика – незрелое, инфантильное, тем не менее, оно является его главным козырем в борьбе между инстанциями его психики.
Для истерика, прежде всего, важно его Я, он его культивирует в диалектике Эго-желания и Id-влечения. Лакан считал, что любое влечение это влечение к смерти («Любовь и смерть всегда вдвоем»). Вспомним также Сабину Шпильрейн, первой заявившую о близости коитуса и умирания в статье «Деструкция как становление» [Шпильрейн, 1995]. Истерик относится к смерти так же демонстративно, как и к жизни.
Рассказ Бунина «Дело корнета Елагина», посвященный анализу убийства актрисы Марии Сосновской ее любовником Александром Елагиным, представляет собой некую философскую энциклопедию истерии, истерическую философию смерти и времени. Как кажется, противопоставление жизни и смерти в истерическом ключе является заострением «истерической пропорции».
Противопоставление между динамикой и статикой, фугой и кататонией, между рыданием и хохотом, красноречием и мутизмом в конце концов упирается в главное противоречие в человеческом существовании – между жизнью и смертью. Сняв это противоречие в добровольном уходе из жизни, истерик снимает тем самым и все другие, которые постепенно все более раскачивали его жизнь, как маятник. Проявления истерической пропорции ясно видны в рассказе, о котором идет речь. Например:
После того, как он пришел ко мне с признанием в убийстве Сосновской, он то страстно плакал, то едко и буйно смеялся [о Елагине].
Я хочу кричать, петь, декламировать, плакать, полюбить и умереть [Сосновская о себе].
Если можно говорить об особенности истерического влечения к смерти, то она хорошо видна из следующей цитаты:
– Я изберу себе прекрасную смерть. Я найму маленькую комнату, велю обить ее траурной материей. Музыка должна играть за стеной, а я лягу в скромном белом платье и окружу себя бесчисленными цветами, запах которых и убьет меня. О, как это будет дивно!
(Сравним «Схороните меня среди лилий и роз» Мирры Лохвицкой.)
Здесь самое главное в том, что благодаря своей богатой способности к фантазированию истерический человек как будто видит свою смерть и сам на ней присутствует, поэтому-то для него важно, как все будет обставлено, какими будут цветы, какого цвета стены комнаты. Но что это означает, что истерик видит свою смерть и хорошо представляет ее мизансцену?
Чтобы ответить на этот вопрос, нужно обратиться к истерической философии времени. В разбираемом рассказе (как и в знаменитой новелле «Легкое дыхание», также посвященной убийству женщины любовником) время повествования нелинейно: сначала говорится о том, как Елагин признается товарищам в убийстве актрисы, а после этого перипетии их связи разворачиваются в рассказе повествователя, от эпизода к эпизоду, без соблюдения хронологической последовательности.
В чем особенность отношения истерического человека к прошлому? В том, что травматическая часть прошлого вытесняется и на его месте появляется симптом. Наличие этой части прошлого отрицается и заменяется другой частью, выдуманной или преувеличенной. Так, например, в истерическом ностальгическом сознании людей, живущих в Восточной Европе и неудовлетворенных жизнью при капитализме, появляется тоска по застойным временам, при этом все неприятные, травматические стороны жизни при социализме вытесняются, а вместо этого в качестве покрывающего воспоминания возникают идеи стабильности, уютности, безопасности и т.д. житья при социализме [Салецл, 1999].
То есть время для истерика, прежде всего, неоднородно: есть хорошие части времени, а есть неприятные. Неприятные можно вытеснять, как бы вырезать ножницами, а приятные наоборот растянуть. Точно так же, если временем можно манипулировать в принципе, то можно менять местами временные отрезки и выстраивать бесконечное количество временных констелляций. Можно менять несколько биографий, каждый раз начиная жизнь с чистого листа, можно переправлять биографию в соответствии с господствующей в данный момент эмоциональной идеологией.
Еще одни аспект у истерической философии времени и смерти заключается в том, что истерическое сознание в принципе диалогично, истерическое высказывание не существует вне реакции Другого, поэтому для истерического сознания не существует «одинокого» объективного времени без свидетелей и соучастников. Собственная смерть разыгрывается истериком, как спектакль (наиболее известный спектакль такого рода – это, конечно, смерть Нерона), потому что любое событие теряет смысл, если в нем не участвуют другие люди, зрители и партнеры по спектаклю. В этом смысле постоянно забегающее вперед и оборачивающееся назад время истерического сознания хорошо видит восторженные лица потомков и слышит их аплодисменты, поэтому смерть для истерика не является заключительным аккордом жизни – она является лишь, может быть, самым ярким, красочным аккордом.
Продолжая разговор об Эго истерика, можно сказать, что у него по преимуществу телесное Эго, которое он выставляет напоказ как «вывеску симптомов». В то же время, тело истерика ущербно по сравнению, например, с телом синтоника. Ущербно в том смысле, что оно, символически представляя собой огромный фаллос, демонстрирует, говоря словами Лакана, «нехватку в другом» – никакого фаллоса ведь на самом деле у него (у нее) не существует. И этот эксгибиционистский жест истерички адресован Другому, без которого истерик не может, которого ему не хватает.
Что же говорит тело истерика, какое бессознательное послание в смысле Томаса Саса оно несет? Оно может говорить: «Посмотрите на меня, я самая красивая и привлекательная, но я одновременно жалкая, я не могу говорить и ходить, меня тошнит, комок в горле, я плачу и цепенею, я беременна [от тебя] (истерическая беременность)».
Таким образом, телесность истерика, как и его сексуальность, глубоко амбивалентна. Фрейд писал о женской сексуальности, что если у мальчиков Эдипов комплекс завершается комплексом кастрации – он боится, что отец его кастрирует и прекращает свои сексуальные поползновения по отношению к матери, то у девочек всё наоборот: комплекс кастрации (в сущности, зависть к пенису) предшествует Эдипову комплексу, поэтому у девочки – девушки – женщины Эдипов комплекс, в сущности, продолжается всю жизнь: все мужчины – нерадивые отцы, все женщины – отвергающие равнодушные матери [Фрейд, 2006].
А что же шизоид? Какое у него Суперэго? На первый взгляд, может казаться, что Суперэго у него должно быть жестким. Но это не совсем так. Ведь, как мы предположили, шизоид – это тот, кто в младенчестве с трудом прошел шизоидно-параноидную позицию и у него остался от нее рубец («базисный дефект»), который определяет его дальнейшую, в частности, сексуальную жизнь. Поэтому у шизоида наличествует архаическое («кляйнианское») Суперэго, формирующееся задолго до эдипальных отношений. Можно сказать, что Суперэго шизоида в целом двойное: одно архаическое материнское, другое – отцовское.
Вспомним идею боязни поглощения, поедания, которая досталась шизоиду в наследство от его тяжелого раннего младенчества и которое управляет его поведением во взрослой жизни. Мне кажется, именно о шизоидах рассказана сомнительная история первобытной орды в «Тотеме и табу», как братья убили и съели своего отца, чтобы он не мешал им заниматься любовью с матерью. Идея поедания отца идет от раннего бессознательного тезиса: «Если я не съем тебя, то ты съешь меня». Но вступать в интимные отношения с матерью шизоиду страшно, потому что мать у него «стрёмная», она тоже может поглотить, именно такая мать представляет собой vagina dentatа, разверстую пасть, которая готова откусить, поглотить и съесть.
Фигура матери как нечто инцестуозно-устрашающее, как vagina dentata может сохраняться у человека на всю жизнь. Вот что пишет о Жаке Лакане его биограф Элизабет Рудинеско:
В этом семейном романе доминация матерей всегда представала как причина уничтожения или ослабления функции отца. Что касается женской сексуальности, то Лакан после своих встреч с Батаем и чтением Мадам Эдварды рассматривал ее теоретически как нечто отвратительное, как черную дыру, как предмет, «оснащенный» крайней оральностью, как непознаваемую субстанцию: реальное, но устроенное иначе. В марте 1955 года в ошеломляющей лекции, посвященной знаменитому сну Фрейда об Ирме, рассказ Фрейда он интерпретировал соответствующим образом, отождествляя «раскрытый рот» Ирмы с зиянием промежности, откуда появлялась страшная голова Медузы. И потом, уже в 1970 году, желая сжать в одной фразе весь ужас, который внушали ему матери, и все отвращение, которое он испытывал перед животной природой метафоры орального таинства, он заявил: «Огромный крокодил, в пасти у которого вы находитесь – это и есть мать. И никто не знает, что может взбрести ему в голову в ближайшую минуту: он может просто взять и захлопнуть пасть. В этом и состоит величайшее желание матери» [Roudinesco, 1987, с. 358].
Поэтому шизоиды и боятся сексуальных отношений. В этом их парадоксальная близость к истерикам.
Но отец для шизоида – это, таким образом, «мертвый отец», символический отец, то есть это лакановское Имя Отца. Чем отличается шизоидное Имя Отца от запрещающего сурового отца обсессивно-компульсивного субъекта. Имя Отца – это скорее Бог-Отец («Да святится Имя Твое…»).
Вся жизнь шизоида – это сублимация. Поэтому для него важнее всего творчество. И Бог играет для него роль не запрещающего, а вдохновляющего на творчество, это творческое Суперэго. Творческое Суперэго исходит из Имени Отца, Бога-Отца, который благословляет своего Сына на великий путь творческой жертвы.
Действительно, творческий импульс – самая сильная сторона шизоида, который занимается творчеством не для других, а для себя, если он атеист, и для Бога, если он верующий. Творческое Суперэго поддерживает его в неудачах и фрустрациях, помогает ему в его замкнутости сделать жизнь не тягостной, а полной вдохновения. Во многом именно к шизоиду применимы последние слова Архимеда, обращенные к убивающему его римскому солдату: «Не трогай мои чертежи». На двери кабинета одного ученого шизоида висит табличка с этими словами: «Noli turbare circulos meos!», то есть, как прокомментировал это обладатель таблички: «Не мешайте мне работать!»
Смерть менее важна, чем чертежи, которые останутся после смерти, потому что текст живет дольше человека. Шизоидное время в этом смысле направлено в противоположную сторону по отношению к обычному анизотропному времени, накапливающему энтропию в соответствии со вторым началом термодинамики. Время шизоида – это культурное время накопления информации, оно движется не к распаду, а к вечности.
Когда пробьет последний час природы,
Состав частей разрушится земных:
Все зримое опять покроют воды,
И Божий лик изобразится в них.
(Ф.И. Тютчев)
В противоположность истерику шизоид имеет редуцированное тело[6]:
Невротическое Я доминирует над телом, шизоидное Я отрицает тело, а шизофреническое – диссоциируется с ним [Лоуэн, 1999, с. 15].
Философ Плотин согласно легенде говорил, что он стыдится того, что у него есть тело. Шизоид стремится к тому, чтобы быть чистым духом, к тому, чтобы превратиться в текст, и саму реальность понимает как сложную совокупность текстов.
Что же говорит Бог шизоиду? Он говорит ему словами Пушкина:
Ты царь: живи один. Дорогою свободной
Иди. Куда влечет тебя свободный ум,
Усовершенствуя плоды любимых дум,
Не требуя наград за подвиг благородный.
Они в самом тебе. Ты сам свой высший суд;
Всех строже оценить сумеешь ты свой труд.
Ты им доволен ли, взыскательный художник?
Доволен? Так пускай толпа его бранит
И плюет на алтарь, где твой огонь горит
И в детской резвости колеблет твой треножник.
Поэт-шизоид отвечает Богу своими текстами. Что же он говорит окружающим его Людям? – «Не трогайте мои чертежи!»
Так же, как и у истерика, у шизоида важную роль играет его Эго, но в противоположность истерику его Эго развитое и зрелое, оно лишь подточено ранним младенческим рубцом. Чем творчество шизоида отличается от творчества шизофреника? Чем Тютчев отличается от Мандельштама, Лермонтов от Введенского, Бах от Бетховена? Шизоид строит аутистическую систему, гармонию.
Неизъяснимый строй во всем,
Созвучье полное в природе.
Лишь в нашей призрачной свободе
Разлад мы с нею познаем.
Все-таки разлад есть, но он находится на уровне бессознательного, в призрачной свободе шизоида, зависящего от своего творчества. У шизофреника всё не так, его построения гораздо более парадоксальны. Его поэзия в каком-то смысле деструктивна. Однако и шизоид не только создает, но и разрушает, отрицая предшествующую традицию. Витгенштейн писал в своих заметках, которые после его смерти опубликовал Георг фон Фригт: «… Я думал над своей работой по философии и приговаривал: «Я разрушаю, разрушаю, разрушаю, разрушаю…» [Витгенштейн, 1994, с. 431].
Рассмотрим творчество И.С. Баха, одного из самых великих шизоидов мировой культуры. Считается, что Бах был строителем полифонической формы. Однако это мнение ошибочно. Бах довел полифонию до ее логического завершения, в частности в «Искусстве фуги», и разрушил ее, создав предпосылки для возникновения сонатной формы венского классицизма, для музыкального языка Моцарта и Гайдна[7]. В свою очередь, Бетховен, в юности освоив венскую сонатную форму, под конец жизни разрушил ее, подготовив пути раннему экспрессионизму Малера. От Баха же шла линия к додекафонии Шенберга, то есть возврат к строгому контрапункту, как показал в своем очерке «Путь новой музыки» ученик Шенберга Антон Веберн [Веберн, 1975].
Как же все это сочетается у шизоистерика? С одной стороны, рыхлое попустительское истерическое Суперэго, с другой, творческое шизоидное Суперэго. Шизодный рубец и эдипальная расплывчатая идентичность истерика. Сексуальная озабоченность и духовная творческая жизнь, гипертрофированная фаллическая телесность и редуцированное отрицаемое тело. Молчаливое одиночество и шумная демонстративность.
Любая конституция – это диалог между двумя ее частями: Суперэго-характером и Id-характером. Мы полагаем, что в принципе существуют только двойные характеры, так как диалогичность – это фундаментальное свойство личности.
Здесь могут быть разные сочетания: циклоид – шизоид (вовсе не обязательно шизофреник), циклоид – истерик, истерик – ананкаст, шизоид – анакаст, психастеник – шизоид и т. д. Примеры: Кант – обсессивный шизоид, Гегель – обсессивный шизоид [Шувалов, 2005, с. 271], Гёте – циклоид и шизоид («Две души живут в душе моей»): «Личность Гёте представляет собой смесь циклоидных и шизоидных элементов» [Шувалов, 2005, с. 293]; Брюсов – шизоид и истерик! [Шувалов, 2005, с. 188].
Рассмотрим творчество Брюсова, который представляется нам примером шизоистерика. С одной стороны, Брюсов – поэт-ученый, писавший трактаты по стиховедению, которые надолго опередили свое время, смелый экспериментатор в области стихотворной формы. С другой стороны, это самый сексуальный русский поэт, а также автор истерических дискурсов, посвященных ярким красочным описаниям природы, наполненным цветными эпитетами (маркер истерического дискурса):
Зелен березами, липами, кленами,
Травами зелен, в цветах синь, желт, ал,
В облаке жемчуг с краями калеными
В речке сапфир, луч! вселенский кристалл!
Природа для истерика – это зеркало, в которое он глядится, поэтому-то природные цвета с легкостью переходят в цвета драгоценных камней, висящих на женском теле, и отсюда закономерен переход к теме эротизма, которая тоже щедро расцвечивается: белые, коралловые, жемчужные зубы, черные, синие глаза, красные губы, белые, желтые, рыжие, золотые, белые волосы – именно так поэт-истерик воспринимает женщину.
Стихи Брюсова, особенно ранние, преисполнены сексуальности, но отношение к сексу у поэта амбивалентное. Вот наиболее показательный фрагмент:
Что за радость к этим губкам
Губы алчные склонить,
Этим жгучим острым кубком
Жажду страсти утолить!
Да, я верю: в этом теле
Взвинность синего огня!
Здесь опасность в – самом деле! –
Чур меня! Ах, чур меня!
Как видим, с одной стороны, страсть, с другой, опасность внедрения. Чего же боится поэт-любовник?
Смотрела долго-долго на меня,
Припоминая наш восторг минутный…
И чуждо было ей мое лицо,
И мысли были спутаны и смутны.
Но вдруг, с руки венчальное кольцо
Сорвав, швырнула прочь. Упала рядом,
Сжимая губы. Подавляя плач,
Рыдая глухо…
Здесь шизоистерически ведет себя героиня стихотворения: ощущение чуждости, наступившее после соития, и истерическая реакция.
Вот примерно такое же:
Она еще ни разу алых губ
В любовном поцелуя не сближала, –
Но взгляд ее порой, так странно-груб…
Иль поцелуя было бы ей мало?
Мне жаль того, кто, ей вручив кольцо,
В обмен получит право первой ночи.
Свой смех она ему швырнет в лицо
Иль что-то совершит еще жесточе!
Что же еще «жесточе» – кастрирует что ли? Вот этого он, вероятно и боится.
Я – пленник (горе побежденным!)
Твоих колен и алчных уст.
Но в стоне сладостно-влюбленном
Расслышь костей дробимых хруст!
<…>
Дрожа, прислушаюсь к стенанью.
Запечатлею звуки слов,
И с ними, как с богатой данью,
Вернусь к свободе из оков.
Потом моим стихам покорным,
С весельем передам твой лик,
Чтоб долго призраком упорным
Стоял пред миром твой двойник.
Секс здесь с элементами истерического надрыва и затаенной ненависти. И потом шизоидный уход в одиночество творческой сублимации. Только творчеством может поэт пережить травму (травму даже в прямом смысле – «Расслышь костей дробимых хруст!»)
И еще в таком же духе:
Все ж ты владела полудетской страстью;
Навек меня сковать мечтала властью
Зеленых глаз… А воли жаждал я…
И я бежал, измены не тая,
Тебе с безжалостностью кинув: «Падай!»
С такой отравно-ранящей усладой!
Здесь переплетены истерическое и шизоидное: с одной стороны, вновь бегство, с другой, истерическая поза с вычурным двойным эпитетом, напоминающим северяниновские, – «отравно-ранящей усладой».
Любовь мыслится Брюсовым рядом со смертью – не отзвук ли это младенческого влечения к смерти по Мелани Кляйн?
Но в ароматном будуаре Жени
Я был все тот же, тускло-неживой;
И нудил ропот, женственно-грудной,
Напрасно – миги сумрачных хотений.
Я целовал, но – как восставший труп,
Я слышал рысий истерийный хохот,
Но мертвенно, как заоконнный грохот…
Так водопад стремится на уступ,
Хоть страшный путь к провалу непременен…
Но каждый образ для мен священен.
Поэзия Брюсова не ограничивается такими, в общем, очень средними эротическо-сексуальными побасенками. Есть у Брюсова и замечательные стихи, например, «Конь блед»:
I
Улица была – как буря. Толпы проходили,
Словно их преследовал неотвратимый Рок.
Мчались омнибусы, кебы и автомобили,
Был неисчерпаем яростный людской поток.
<…>
II
И внезапно – в эту бурю, в этот адский шепот,
В этот воплотившийся в земные формы бред,
Ворвался, вонзился чуждый, несозвучный топот,
Заглушая гулы, говор, грохоты карет.
Показался с поворота всадник огнеликий,
Конь летел стремительно и стал с огнем в глазах.
В воздухе еще дрожали – отголоски, крики,
Но мгновенье было – трепет, взоры были – страх!
Был у всадника в руках развитый длинный свиток,
Огненные буквы возвещали имя: Смерть…
Полосами яркими, как пряжей пышных ниток,
В высоте над улицей вдруг разгорелась твердь.
III
И в великом ужасе, скрывая лица, – люди
То бессмысленно взывали: «Горе! с нами бог!»,
То, упав на мостовую, бились в общей груде…
Звери морды прятали, в смятеньи, между ног.
Только женщина, пришедшая сюда для сбыта
Красоты своей, – в восторге бросилась к коню,
Плача целовала лошадиные копыта,
Руки простирала к огневеющему дню.
Да еще безумный, убежавший из больницы,
Выскочил, растерзанный, пронзительно крича:
«Люди! Вы ль не узнаете божией десницы!
Сгибнет четверть вас – от мора, глада и меча!»
IV
Но восторг и ужас длились – краткое мгновенье.
Через миг в толпе смятенной не стоял никто:
Набежало с улиц смежных новое движенье,
Было все обычным светом ярко залито.
И никто не мог ответить, в буре многошумной,
Было ль то виденье свыше или сон пустой.
Только женщина из зал веселья да безумный
Всё стремили руки за исчезнувшей мечтой.
Но и их решительно людские волны смыли,
Как слова ненужные из позабытых строк.
Мчались омнибусы, кебы и автомобили,
Был неисчерпаем яростный людской поток.
С одной стороны, всё это напоминает картину Брюллова «Последний день Помпеи» – все истерично: плач, вопли, все как будто напоказ, как будто позируя; с другой, – неподдельный глубоко переживаемый ужас перед гибелью мира, то ли на самом деле происходящий, то ли привидевшийся в сновидном шизоидном полубреду. Такой шизоистерический апокалипсис.
Заключение
Мы, в сущности, до сих пор не знаем, что такое человеческий характер: является ли он врожденным, как утверждают психиатры, или это «конституция плюс судьба», как считал Фрейд. Мы не убеждены, что шизоистерик – это открытый нами не описанный ранее характер. Мы лишь убеждены в одном: у каждого человека двойной характер, или в его характере две части, которые ведут друг с другом бесконечный диалог. Мы встречали в жизни нескольких человек с таким характером, но, не будучи клиницистом, не считаем себя в праве рассматривать реальные случаи. Пусть этим займутся настоящие психологи, а не философы психологии. Как говорил древние, feci, quod potui, faciant meliore potentes.
[1] Впрочем, Фрейд уважал своих первых пациенток-истеричек и некоторых из них считал наделенными высоким интеллектом [Брейер, Фрейд, 2005], но мы здесь говорим не об истерии как неврозе, а об истерическом характере.
[2] Выделенной еще Ганнушкиным в 1913 году в статье «К вопросу о шизофренической конституции» [Ганнушкин, 1998]
[3] К соотношению истерии и обсессии заметим, что механизм защиты «изоляция» относят только к обсессивным, но он может таким же образом быть применен и к истерикам; разница лишь в том, что у обсессивных происходит изоляция интеллектуального от эмоционального – обсессивных нужно обучать эмоциям, а у истеричных это изоляция эмоционального от интеллектуального, истерика надо учить думать.
[4] Матери истеричек традиционно считаются «плохими», – у обсессивных скорее плохой отец, излишне суровый, из которого формируется суровое обсессивное Суперэго.
[5] На это в устном разговоре Александр Сосланд возразил, что всякий человек отождествляет себя с героем, что это фундаментальная особенность психологии восприятия любого человека, читающего роман или смотрящего триллер. Я позволю себе ответить на это цитатой из своей книги «Диалог с безумием»: «Так что же девочка? <имеется в виду пассаж из романа Саши Соколова: «Девочка станет взрослой…» и т.д. – В.Р.> Она читает серьезные книги и опаздывает на работу. Вот она читает серьезную книгу. Пруста или Томаса Манна.
Но, может быть, наша девочка шизоидного склада – ведь сказано, что она читает серьезную книгу. Стало быть, механизм идентификации ей не должен быть свойственен. Это интересный вопрос. Как читают художественные тексты люди с разными характерами? Возможно, если речь идет о шизоиде, то стоит говорить о механизме негативной идентификации (для шизоида свойственно отрицание, это его базовый механизм защиты). «Я не такой, как эти герои». «Нет, я не Байрон, я другой» (шизоид Лермонтов). Истерик вообще может вытеснить свою личность в личность героя. Так Хлестаков превратился в важного чиновника. Истеричка забывает, что это она, а не Клавдия Шоша, и ей кажется, что ее действительно любит «хорошенький буржуа с влажным очажком».
В чем эта реакция истерического вытеснения при эстетическом восприятии художественного дискурса отличается от сангвинической идентификации? Сангвиник не забывает себя в герое – он себя до него дополняет, «я буду, как он, я буду жить его интересами, поэтому мне и интересно читать роман». А истеричка говорит: «вот, я именно такая, это написано про меня, я и есть мадам Шоша и меня любит симпатичный юноша, на которого мне наплевать» (типичная истерическая позиция). А как читают художественные тексты паранойяльные личности? Вероятно, они проецируют их на собственную жизнь. «Вот он ее любит, а она гуляет со стариком (имеется в виду мингер Пепперкорн), что она в нем нашла? Вот и моя Люська влюбилась в начальника» [Руднев, 2005, с. 67-69].
[6] См. об этом подробно книгу Александра Лоуэна «Предательство тела», целиком посвященную телесности шизоида.
[7] См. об этом статью Филиппа Гершковича [Гершкович 1991, с. 212].
Размышления о шизоидной динамике | Журнал Практической Психологии и Психоанализа
| Комментарий: Перевод осуществлен по: McWilliams N. Some Thoughts about Schizoid Dynamics. The Psychoanalytic Review, 2006. Vol. 93. No. 1. pp. 1-24. |
Аннотация
Статья посвящена шизоидной динамике, дано описание общих принципов психоаналитической психотерапии шизоидного расстройства личности.
Ключевые слова: шизоидное личностное расстройство, шизоидная динамика, психоаналитическая психотерапия, психоанализ.
Уже много лет я занимаюсь развитием более глубокого понимания субъективной жизни людей с шизоидной организацией личности. Эта статья посвящена не той версии шизоидного расстройства личности, которая приведена в описательной психиатрической таксономии (такой как DSM). Здесь я ссылаюсь на более практическое, феноменологически направленное, психоаналитическое понимание шизоидной личности, так как меня всегда интересовало исследование индивидуальных различий больше, чем в спор о том, что является патологией, а что нет. Я обнаружила: когда люди с шизоидной динамикой — пациенты, коллеги, друзья — чувствуют, что их самораскрытие не столкнётся с пренебрежением (или не будет «криминализовано», как сказал один знакомый терапевт), у них возникает желание поделиться своим внутренним миром. И, как справедливо для других областей, если человек заметил что-то однажды, он начинает видеть это везде.
Постепенно я поняла, что люди с шизоидной динамикой встречаются чаще, чем принято думать, и что среди них существует большой градиент психического и эмоционального здоровья: от психотического уровня, до завидной надёжной психической устойчивости. И хотя считается, что центральная проблема шизоидного человека не невротического спектра (Steiner, 1993), я могу отметить, что наиболее высокофункционирующие шизоидные люди, которых множество, кажутся во всех смыслах (по таким критериям, как удовлетворённость жизнью, чувство своей силы, аффективная регуляция, постоянство “я” и объекта, личные отношения, творческая деятельность) более здоровыми, чем многие с аутентично невротичной психикой. Я предпочитаю использовать термин » шизоидность» (несмотря на то, что юнгианское «интроверсия» не такое стигматизирующее), поскольку “шизоидность” неявно отсылает к сложной внутрипсихической жизни, в то время как “интроверсия” говорит о предпочтении интроспекции и стремления к одиночеству — более-менее поверхностных феноменах.
Одной из причин, почему специалисты в области психического здоровья не замечают высокофункциональной шизоидной динамики, является то, что многие из таких людей “прячутся”, или проходят “сквозь” нешизоидных других. Их личностные особенности включают “аллергию” на то, чтобы быть объектом интрузивного внимания, и кроме того, шизоиды боятся оказаться выставленными на всеобщее обозрение как чудаки и сумасшедшие. Поскольку нешизоидные наблюдатели склонны приписывать патологию людям, являющимся большими затворниками и эксцентриками чем они сами, вполне реалистичен страх шизоида оказаться пристально изученным и изобличённым как ненормальный или не совсем нормальный. Кроме того, некоторые шизоиды обеспокоены собственной нормальностью независимо от того, теряли они её на самом деле или нет. Страх оказаться в категории психотиков может быть проекцией убеждения в невыносимости их внутреннего опыта, который настолько частный, неузнаваемый и не отзеркаленный другими, что им кажется, их изолированность равняется сумасшествию.
Очень многие непрофессионалы считают шизоидных людей странными и непостижимыми. Вдобавок к этому даже специалисты в области психического здоровья могут приравнивать шизоидность к психической примитивности, а примитивность к ненормальности. Блестящая трактовка Мелани Кляйн (Klein, 1946) параноидно-шизоидной позиции как основы для способности выдерживать сепарацию (то есть, для депрессивной позиции) оказалась вкладом в восприятие феноменов ранних стадий развития как незрелых и архаичных (Sass, 1992). Кроме того, мы подозреваем в проявлениях шизоидной личности вероятных предшественников шизофренического психоза. Поведение, нормальное для шизоидной личности, определённо может имитировать ранние стадии развития шизофрении. Взрослый, начавший проводить всё больше и больше времени в изоляции в своей комнате среди своих фантазий и в конечном итоге становящийся откровенно психотичным — нередкая клиническая картина. Кроме того, шизоидность и шизофрения могут быть родственниками. Недавние исследования шизофренических расстройств выявили генетические предпосылки, которые погут проявиться в широком спектре от тяжёлой шизофрении до нормальной шизоидно организованной личности (Weinberger, 2004). С другой стороны, существует множество людей с диагностированной шизофренией, чья преморбидная личность может быть описана как преимущественно параноидная, обсессивная, истероидная, депрессивная или нарциссическая.
Другой возможной причиной ассоциирования шизоидов с патологией может быть то, что многие из них чувствуют расположенность к людям, имеющим расстройства психотического уровня. Один из моих коллег, описывающий себя как шизоидного, предпочитает работать с более психотически расстроенными людьми, чем со “здоровыми невротиками”, поскольку воспринимает невротичных людей как “нечестных” (то есть, использующих психические защиты), в то время как психотики воспринимаются им как вовлечённые в полностью аутентичную борьбу с их внутренними демонами. Первые исследователи теории личности — к примеру, Карл Юнг и Гарри Салливан, — не только по многим оценкам были характерологически шизоидными, но и, вероятно, переживали краткие психотические эпизоды, которые не становились длительным приступом шизофрении. По-видимому, можно сделать вывод о том, что способность этих аналитиков эмпатически понимать субъективный опыт более серьёзно нарушенных пациентов имеет много общего с доступом к их собственному потенциалу к психозу. Даже высокоэффективные и эмоционально стабильные шизоиды могут беспокоиться о своей нормальности. Мой близкий друг оказался сильно встревожен во время просмотра фильма “Игры разума” (“A beautiful mind”), описывающего постепенное погружение в психоз гениального математика, Джона Нэша. Фильм эффектно затягивает аудиторию в иллюзорный мир героя, а затем раскрывает, что люди, которых зритель считал реальными, были галлюцинаторным бредом Нэша. Становится очевидно, что его мыслительные процессы сдвинулись от креативной гениальности к манифестациям психоза. Мой друг болезненно встревожился, осознав, что как и Нэш, он не всегда может различить, когда создаёт креативную связь между двумя кажущимися несвязанными феноменами, которые действительно связаны, а когда он создаёт полностью идиосинкразические связи, могущие показаться другим нелепыми и сумасшедшими. Он говорил об этой тревоге со своим относительно шизоидным аналитиком, чей печально-ироничный ответ на его описание неуверенности в возможности положиться на собственный ум, был “Ну да, кому вы рассказываете!” (В разделе о следствиях для терапии станет ясно, почему я думаю это была чуткая, дисциплинированная и терапевтичная интервенция, хотя она выглядит случайным отходом от аналитической позиции).
Вопреки существованию связей между шизоидной психологией и психотической уязвимостью, меня неоднократно впечатляли высокая креативность, личностная удовлетворённость и социальная ценность шизоидных людей, которые, несмотря на интимное знакомство с тем, что Фрейд называл первичным процессом, никогда не были в группе риска психотического срыва. Множество таких людей работает в искусстве, теоретических науках, философских и духовных дисциплинах. А так же в психоанализе. Гарольд Дэвис (личная беседа) сообщает, что Гарри Гантрип однажды пошутил, что “психоанализ — это профессия шизоидов для шизоидов”. Эмпирические исследования личностей психотерапевтов, проводящиеся в Университете Маккуори в Сиднее, Австралии, (Джудит Хейд, личная беседа) показывают, что хотя основная модальность типа личности среди женщин-терапевтов — депрессивная, среди мужчин-терапевтов преобладают шизоидные черты.
Моё предположение почему это так, включает наблюдение, что высокоорганизованных шизоидных людей не удивляют и не пугают свидетельства существования бессознательного. Из-за интимного и часто непростого знакомства с процессами, находящимися для других вне наблюдения, психоаналитические идеи для них оказываются более доступными и интуитивными, чем для тех, кто проводит годы на кушетке, взламывая психические защиты и получая доступ к скрытым импульсам, фантазиям и чувствам. Шизоидные люди характерологически интроспективны. Им нравится изучать все закоулки и подвалы собственного разума, и в психоанализе они находят множество релевантных метафор для своих открытий, сделанных в этих исследованиях. Кроме того, профессиональная практика психоанализа и психоаналитической терапии предлагает привлекательное решение центрального конфликта близости и дистанции, который довлеет над шизоидной психикой (Wheelis, 1956).
Меня всегда привлекали шизоидные люди. Я обнаружила в последние годы, что большинство моих ближайших друзей могут быть описаны как шизоидные. Моя собственная динамика, больше склоняющаяся к депрессивной и истероидной, сопричастна этому интересу тем способом, о котором я буду рассуждать ниже. Кроме того, меня приятно удивили неожиданные отклики на мою книгу о диагностике (McWilliams, 1994). Обычно читатели выражают благодарность за какую-нибудь главу, оказавшуюся полезной для понимания определённого типа личности, для работы с кем-то из пациентов, или для осмысления их собственной динамики. Но кое-что характерное происходило с главой о шизоидной личности. Несколько раз после лекции или семинара кто-нибудь (часто кто-то из тихо сидевших на задних рядах, поближе к двери) подходил ко мне, стараясь убедиться, что не напугал внезапным приближением, и говорил: «Я просто хотел сказать “спасибо” за главу о шизоидной личности. Вы действительно поняли нас.»
Вдобавок к тому, что эти читатели выражают личную признательность, а не профессиональную, меня поражало использование множественного «нас». Я думаю, не оказываются ли шизоидные люди психически в той же позиции, что и люди, принадлежащие сексуальным меньшинствам. Они чувствительны к риску показаться девиантными, больными или с нарушениями поведения для обладателей обычной психики, просто потому что они действительно меньшинство. Специалисты в области психического здоровья иногда обсуждают шизоидные темы тоном, сходным с тем, который раньше использовался при обсуждении представителей ЛГБТ-сообщества. У нас есть тенденция одновременно и приравнивать динамику к патологии, и обобщать целую группу людей на основе отдельных представителей, искавших лечения болезней, связанных с их идиосинкразической версией психики.
Шизоидный страх стигматизации понятен с учётом того, что люди невольно укрепляют друг друга в предположении, что чаще встречающаяся психология нормальна, а исключения представляют собой психопатологию. Возможно, между людьми существуют заметные внутренние различия, выражающие психодинамические факторы так же как и другие (конституциональные, контекстуальные, различия жизненного опыта), которые в терминах психического здоровья не лучше и не хуже. Склонность людей ранжировать различия по какой-то шкале ценностей имеет глубокие корни и меньшинства относятся к нижним ступенькам таких иерархий.
Хочется ещё раз подчеркнуть значимость слова «нас». Шизоидные люди узнают друг друга. Они чувствуют себя членами того, что один мой друг-затворник назвал «сообщество одиночества». Как гомосексуальные люди, обладающие гейдаром, многие шизоиды могут замечать друг друга в толпе. Я слышала, как они описывают чувство глубокого и эмпатичного родства друг с другом, несмотря на то, что эти сравнительно изолирующиеся люди редко вербализуют эти чувства или приближаются друг к другу, чтобы явно выразить узнавание. Впрочем, начал появляться жанр популярных книг, который нормализует и даже описывает как ценность такие шизоидные темы как сверхчувствительность (Aron, 1996), интроверсию (Laney, 2002) и предпочтение одиночества (Rufus, 2003). Один шизоидный друг рассказывал мне, как шёл по коридору с несколькими сокурсниками на семинар в сопровождении преподавателя, имевшего, по его мнению, сходный тип личности. По пути к классу они прошли мимо фотографии острова Кони, где был изображён пляж в жаркий день, заполненный людьми так плотно, что не было видно песка. Преподаватель поймал взгляд моего друга и, кивнув на фотографию, поморщился, выражая тревогу и желание избежать подобных вещей. Мой друг широко раскрыл глаза и кивнул. Они поняли друг друга без слов.
Как я определяю шизоидную личность?
Я использую термин «шизоидный» так, как его понимали британские теоретики объектных отношений, а не как он трактуется в DSM (Akhtar, 1992; Doidge, 2001; Gabbard, 1994; Guntrip, 1969). DSM произвольно и без эмпирической основы различает шизоидную и избегающую личность, утверждая, что избегающее расстройство личности включает желание близости несмотря на дистанцирование, в то время как шизоидное расстройство личности выражает безразличие к близости. В то же время я никогда не встречала среди пациентов и других людей кого-то, чьё затворничество не было изначально конфликтным (Kernberg, 1984). Недавняя эмпирическая литература поддерживает это клиническое наблюдение (Shedler & Westen, 2004). Мы существа, ищущие привязанностей. Отстранённость шизоидной личности представляет собой, среди прочего, защитную стратегию избегания гиперстимуляции, травматического посягательства и инвалидизации, и наиболее опытные психоаналитические клиницисты знают, как не принимать это за чистую монету, какую бы тяжесть и чувство неуверенности эта отстранённость не вызывала.
До изобретения нейролептиков, когда первые аналитики работали с психотическими пациентами в больницах наподобие «Chestnut Lodge», сообщалось о множестве случаев возвращения из своей изоляции даже кататонических пациентов, если они чувствовали себя в достаточной безопасности, чтобы снова попытаться наладить контакт с людьми. Знаменитый случай, который я не могу найти в письменных источниках, описывает как Фрида Фромм-Райхманн ежедневно сидела возле пациента с кататонической шизофренией один час в день, изредка делая замечания о том, какими могли бы быть чувства пациента по поводу того, что происходило во дворе. Спустя почти год таких ежедневных встреч, пациент внезапно повернулся к ней и заявил, что не согласен с чем-то, что она сказала несколько месяцев назад.
Психоаналитическое использование термина «шизоидный» происходит от наблюдения расщепления (лат. schizo — расщеплять) между внутренней жизнью и внешне наблюдаемой жизнью шизоидного человека (Laing, 1965). К примеру, шизоидные люди открыто отстранены, в то время как в терапии описывают глубочайшую жажду близости и яркие фантазии о вовлеченной интимности.
Шизоиды выглядят самодостаточными, но в то же время любой, кто хорошо знаком с таким человеком, может подтвердить глубину его эмоциональной нужды. Они могут выглядеть крайне рассеянными, оставаясь при этом тонкими наблюдателями; могут выглядеть полностью не реагирующими и при этом страдать от тонкого уровня сензитивности; могут выглядеть аффективно заторможенными, и в то же время бороться внутри себя с тем, что один из моих шизоидных друзей называет «протоаффект», чувством пугающей затопленности интенсивными эмоциями. Они могут казаться крайне индифферентными к сексу, питаясь сексуализированной, тщательно разработанной фантазийной жизнью, а так же могут поражать других необычной душевной мягкостью, но близкие люди могут узнать, что они вынашивают детальные фантазии о разрушении мира.
Термин «шизоидный» так же мог появиться благодаря тому, что характерные тревоги таких людей включают в себя фрагментацию, размывание, чувство разваливания на части. Они чувствуют себя слишком уязвимыми для бесконтрольного распада самости. Много шизоидных людей описывали мне их способы справиться с чувством опасного разделения себя. Эти способы включают закутывание в плед, раскачивание, медитацию, ношение верхней одежды в помещении, прятки в чулане и другие средства самоуспокоения, которые выдают внутреннюю убеждённость в том, что другие люди скорее разочаровывающие, чем успокаивающие. Тревога поглощения для них более характерна, чем тревога сепарации, и даже самые здоровые из шизоидов могут мучительно переживать психотический ужас, что мир может взорваться, затопить, развалиться на части в любую минуту, не оставив никакой почвы под ногами. Потребность срочно защитить чувство центральной, неприкосновенной самости может быть абсолютной (Elkin, 1972; Eigen, 1973).
Будучи изначально обученной в рамках модели эго-психологии, я обнаружила, что полезно думать о шизоидной личности как об определяемой фундаментальной и привычной опорой на защитный механизм избегания. Избегание может быть более или менее физическим, как у человека, который уходит в пещеру или другую удалённую местность всегда, когда мир оказывается слишком невыносимым для него, либо внутренним, как в случае женщины, которая просто проходит сквозь ежедневную жизнь, в действительности присутствуя только во внутренних фантазиях и заботах. Теоретики объектных отношений подчёркивали присутствие в шизоидных людях центрального конфликта межличностной близости и дистанцирования, конфликт, в котором физическая (не внутренняя) дистанция обычно выигрывает (Fairbairn, 1940; Guntrip, 1969).
В более серьёзно нарушенных шизоидных людях избегание может выглядеть как непрерывное состояние психической недоступности, а у тех, кто более здоров, есть заметные колебания между контактом и разрывом связей. Гантрип (Guntrip, 1969, p. 36), придумал термин «программа “то внутрь, то наружу»” для описания шизоидного паттерна поиска интенсивной аффективной связи с последующей необходимостью дистанцироваться и пересобрать чувство собственного «я», оказавшееся под угрозой из-за такой интенсивности. Этот паттерн может быть особенно заметен в сексуальной сфере, но, по-видимому, относится и к другим проявлениям интимного эмоционального контакта.
Я подозреваю, что одна из причин, почему я нахожу людей с центральной шизоидной динамикой привлекательными, это то, что отстранение — сравнительно “примитивная”, глобальная и всеохватывающая защита (Laughlin, 1979; Vailliant, Bond & Vailliant, 1986), которая может сделать ненужным использование более искажающих, подавляющих и предположительно более «взрослых» защит. Женщина, которая просто уходит, физически или психически, когда она в стрессе, не нуждается в отрицании, смещении, реактивных образованиях или рационализации. Следовательно, аффекты, образы, идеи и импульсы, которые нешизоидные люди скрывают от сознания, легко для неё доступны, делая её эмоционально честной, что поражает меня и, возможно, других, нешизоидных людей, как нечто неожиданное и захватывающе искреннее.
Связанная с защитами характеристика шизоидных людей (из тех, которые можно понимать негативно, как перверсию, либо позитивно, как силу характера) — это безразличие или открытое избегание личного внимания и признания. Хотя они могут желать, чтобы их творческая работа имела влияние, большинство шизоидных людей, которых я знаю, предпочли бы, чтобы их игнорировали, а не чествовали. Потребность в личном пространстве далеко превосходит их интерес в обычной нарциссической подпитке. Коллеги моего покойного мужа, известного среди студентов за оригинальность и яркость, часто огорчались его привычкой публиковать статьи в странных и маргинальных журналах без заметного желания создавать себе широкую репутацию в главном направлении своей области исследований. Слава сама по себе не мотивировала его; быть понятым теми, кто важен для него лично было куда важнее. Когда я сказала шизоидному другу, что я слышала отзывы о нём как о “блестящем, но разочаровывающе отгородившемся ото всех”, он встревожился и спросил “Откуда они взяли “блестящем”?” “Отгородившийся” было нормально, но “блестящий” могло направить кого-то в его сторону.
Как люди становятся шизоидными?
Я писала ранее о возможных причинах возникновения шизоидной динамики (McWilliams, 1994). В этой статье я предпочитаю оставаться на уровне феноменологии, но позвольте мне сделать несколько обобщающих замечаний о сложной этиологии различных вариаций шизоидной личностной организации. Меня очень впечатляет центральный конституционально сензитивный темперамент, заметный с рождения, возможно, обусловленный генетической предрасположенностью, о которой я упоминала ранее. Я думаю, один из результатов этого генетического наследства — такой уровень сензитивности во всех своих негативных и позитивных аспектах (Eigen, 2004), который оказывается куда более сильным и болезненным чем у большинства нешизоидных людей. Эта острая сензитивность манифестирует с рождения, продолжаясь в поведении, которое отвергает жизненный опыт, проживаемый как слишком переполняющий, слишком разрушающий, слишком инвазивный.
Многие шизоидные люди описывали мне своих матерей как одновременно холодных и вторгающихся. Для матери холодность может испытываться, как исходящая от ребёнка. Несколько самодиагностированных шизоидов рассказывали со слов матерей о том, как будучи младенцами они отвергали грудь, а когда их держали или укачивали — отстранялись, как будто перестимулированые. Мой шизоидный друг сказал мне, что его внутренняя метафора вынянчивания — “колонизация”: термин, вызывающий в воображении эксплуатацию невинных людей вторгающейся имперской властью. Связанная с этим образом распространённая тревога отравления, плохого молока и токсичного питания так же часто характеризует шизоидных людей. Одна из моих шизоидных друзей спросила меня во время обеда: “Что такого в этих соломинках? Почему людям нравится пить через соломинку?” “Нужно сосать”, — предположила я. “Фу!” — содрогнулась она.
Шизоиды часто описываются членами семьи как гиперсензитивные и тонкокожие. Дойдж (Doidge, 2001) подчёркивает их “повышенную проницаемость”, чувство того, что они без кожи, отсутствия адекватной защиты от стимулов и отмечает превалирующие картины повреждённой кожи в их фантазийной жизни. После чтения ранней версии этой статьи один шизоидный коллега прокомментировал: “Чувство прикосновения очень важно. Мы одновременно боимся его и хотим.” Ещё в 1949 Бергманн и Эскалона наблюдали, что некоторые дети показывают с рождения обострённую чувствительность к свету, звуку, прикосновению, запахам, движениям и эмоциональному тону. Несколько шизоидов говорили мне, что их любимой сказкой в детстве была “Принцесса на горошине”. Чувство, что они легко будут перегружены инвазивными другими, часто выражается в ужасе затопления, страхах пауков, змей и других пожирателей и, вслед за Э.А. По, страхе быть погребённым заживо.
Их адаптация к миру, который гиперстимулирует и приводит к агонии, усложняется ещё и опытом отвержения и токсичности значимых других. Большинство моих шизоидных пациентов вспоминают, что их разгневанные родители говорили им, что они “чересчур чувствительные”, “невыносимые”, “слишком разборчивые”, что они “делают из мухи слона”. Таким образом их болезненный опыт постоянно отвергался теми, кто должен был о них позаботиться, и кто из-за своего отличающегося темперамента не мог идентифицироваться с острой сензитивностью своего ребёнка и часто относился к нему нетерпеливо, озлобленно и даже презрительно. Наблюдения Хана (Khan, 1963) о том, что шизоидные дети демонстрируют эффект “куммулятивной травмы” — один из способов обозначить это повторяющееся отвержение. Легко видеть, как уход становится предпочтительным способом адаптации: внешний мир чересчур давит, опыт аннулируется, от шизоидного ребёнка требуется поведение, которое мучительно сложно и к нему относятся как к сумасшедшему за то, что он реагирует на мир способом, который не может контролировать.
Ссылаясь на работу Фейрберна, Дойдж (Doidge, 2001), в восхитительном анализе шизоидных проблем из фильма “Английский пациент”, суммирует сложности детства шизоидного человека:
“Дети … развивают интернализированное представление о дающем надежду, но отвергающем родителе … к которому они отчаянно привязаны. Такие родители часто неспособны к любви или слишком заняты собственными проблемами. Их дети награждаются, когда не требуют ничего, и обесцениваются и высмеиваются за выражение зависимости и потребности в привязанности . Таким образом детская картина “хорошего” поведения искажена. Ребёнок учится никогда не требовать и даже не желать любви, потому что это делает родителя более отдалённым и строгим. Ребёнок затем может прикрывать чувства одиночества, пустоты и того, что над ним насмехаются, фантазиями (часто бессознательными) о своей самодостаточности. Фейрберн утверждал, что трагедия шизоидного ребёнка в том, что … он верит, что деструктивная сила внутри него — это любовь, а не ненависть. Любовь пожирает. Следовательно, главная деятельность психики шизоидного ребёнка — в том чтобы подавить нормальное желание быть любимым. “
Описывая цетральную проблему такого ребёнка, Зейнфельд (1993) пишет, что шизоид имеет “переполняющую потребность в зависимости от объекта, но это угрожает потерей себя”. Этот внутренний конфликт, тщательно изученный во множестве вариантов, является центром психоаналитического понимания структуры шизоидной личности.
Некоторые редко описанные аспекты шизоидной психики
1. Реакции на потерю и сепарацию
Нешизоидные люди, среди которых, по-видимому, авторы DSM и многих других описательных психиатрических традиций, часто заключают, что шизоиды неспособны сильно привязываться к другим и не реагируют на сепарацию, поскольку решают проблему близости/дистанции в пользу дистанцирования, и кажутся цветущими, находясь в одиночестве. Однако, они могут иметь очень сильные привязанности. Те привязанности, которые у них есть, могут быть инвестированы сильнее, чем у людей с более “анаклитической” психикой. Поскольку шизоидные люди чувствуют себя в безопасности с очень небольшим числом других, любая угроза или реальная потеря связей с людьми, с которыми они действительно чувствуют себя комфортно, может быть опустошающей. Если в мире всего три человека, кто тебя по-настоящему знает, и один из них исчез — значит, исчезла треть всей поддержки.
Частая причина поисков психотерапии у шизоидной личности — утрата. Другой, связанной причиной, является одиночество. Как отмечала Фромм-Райхманн (1959/1990), одиночество — это болезненное эмоциональное переживание, которое остаётся странно неисследованным в профессиональной литературе. Факт того, что шизоидные люди регулярно отстраняются и ищут уединения — не свидетельство их иммунности к нему; не более, чем избегание аффекта обсессивной личностью — свидетельство безразличия к сильным эмоциям, или цепляние депрессивного человека — свидетельство нежелания автономии. Шизоиды могут искать терапию, потому что, как пишет Гантрип (Guntrip,1969), они отдалились от значимых отношений так сильно, что чувствуют себя обессиленными, бесплодными и внутренне мёртвыми. Или приходят в терапию с конкретной целью: пойти на свидание, стать более социальными, начать или улучшить сексуальные отношения, победить то, что другие называют в них “социофобией”.
2. Чувствительность к неосознаваемым чувствам других
Возможно, из-за того, что они сами не защищены от нюансов собственных первичных мыслей, чувств и импульсов, шизоиды могут быть удивительно сонастроены с бессознательными процессами других. То, что очевидно для них, часто остаётся невидимым для менее шизоидных людей. Иногда я думала, что веду себя совершенно непринуждённо и вполне обыкновенно, при этом обнаруживая, что шизоидные друзья или пациенты интересуются о моём “обычном” душевном состоянии. В моей книге о психотерапии (McWilliams, 2004), я рассказываю историю о шизоидной пациентке, женщине, у которой самые яркие привязанности были по отношению к животным, кто единственная из моих пациентов заметила, что меня что-то беспокоит в неделю после того, как мне диагностировали рак груди и я пыталась сохранить этот факт в тайне, ожидая дальнейших медицинских процедур. Другая шизоидная пациентка однажды пришла на сессию вечером, когда я ожидала провести выходные со старым другом, взглянула на меня, пока я садилась на своё место, думая, что двигаюсь совершенно обычно, оставаясь в профессиональной рамке, и шутливо сказала мне: “Ну, сегодня мы такие счастливые!”
Одно редко замечаемое затруднение, в которое постоянно оказываются втянуты межличностно сензитивные шизоиды — это социальные ситуации, в которых они воспринимают происходящее на невербальном уровне лучше, чем другие. Шизоиды, скорее всего, усвоили из болезненной истории родительского пренебрежения и своих социальных оплошностей, что некоторые вещи, которые он или она наблюдают, очевидны всем, а некоторые — однозначно невидимы. И поскольку все скрытые процессы могут быть одинаково видимы для шизоида, ему невозможно понять, о чём говорить социально приемлемо, а что незамечено или неприлично иметь в виду. Таким образом, некоторая часть ухода шизоидной личности может представлять собой не столько автоматический защитный механизм, сколько сознательное решение, что осторожность — лучшая часть отваги.
Такая ситуация неизбежно болезненна для шизоидного человека. Если в комнату пробрался метафорический невидимый слон, он или она начнёт задаваться вопросом о смысле разговора перед лицом такого молчаливого отрицания. Поскольку шизоиду свойственен недостаток подавляющих защит, им сложно понять такие защиты в других людях, и они остаются наедине с вопросом “Как мне включиться в разговор, не показав виду, что я знаю правду?” Может быть параноидная грань этого опыта невысказанности: возможно, другие прекрасно знают про слона и сговорились не упоминать о нём. Какую опасность они ощущают, которой не ощущаю я? Или они искренне не видят слона, и в таком случае, их наивность или неведение могут быть одинаково опасными. Керри Гордон (Gordon, неопубликованная статья) замечает, что шизоидная личность живёт в мире возможного, а не вероятного. Как и со всеми паттернами, которые повторяют какую-то тему вновь и вновь, имея свойство самосбывающегося пророчества, шизоидный уход одновременно повышает тенденцию жить в первичном процессе и создаёт ещё больший уход из-за агрессивных обстоятельств невероятно интимного проживания в реальности, где первичные процессы ясно видны.
3. Единство с вселенной
Шизоидные личности часто бывают охарактеризованы как имеющие защитные фантазии всемогущества. К примеру, Додж (Doidge, 2001) упоминает на первый взгляд сотрудничающего пациента, который “раскрыл уже глубоко в терапии, что у него всегда была всемогущая фантазия о том, что он контролировал всё, что я говорил”. Однако, шизоидное чувство всемогущества критически отличается от такового у нарциссической, психопатической, параноидной или обсессивной личности. Вместо того, чтобы инвестировать в грандиозную самопрезентацию, или поддерживать защитное стремление к контролю, шизоидные люди имеют тенденцию чувствовать глубокую и взаимопроникающую связь со своим окружением. Они могут допускать, к примеру, что их мысли влияют на их окружение, так же как окружение влияет на их мысли. Это скорее органичное, синтонное убеждение, чем исполняющая желание защита (Khan, 1966). Гордон (неопубликованная статья) охарактеризовал этот опыт скорее как “вездесущность”, чем всемогущество, и связывает это с понятием симметричной логики Матте-Бланко (Matte-Blanco,1975).
Это чувство связи со всеми аспектами окружения может включать в себя одушевление неодушевлённого. Эйнштейн, к примеру, подходил к пониманию физики вселенной, идентифицируясь с элементарными частицами и размышляя о мире с их точки зрения. Тенденция чувствовать сродство с вещами понимается как последствия отвержения других людей, но она так же может быть неподавленным доступом к анимистской позиции, которая всплывает лишь в сновидениях или смутных воспоминаниях того, как мы думали в детстве. Однажды, когда мы с подругой ели кексы, она прокомментировала: “Хорошо, что этот изюм меня не беспокоит.” Я спросила, что не так с изюмом: “Тебе не нравится вкус?” Она улыбнулась: “Как ты не понимаешь, изюмины могли бы быть мухами!” Коллега, с которой я поделилась этой историей, вспомнила, что её муж, которого она признаёт шизоидным, не любит изюм по другой причине: “Он говорит, изюмины прячутся”.
4. Шизоидно-истероидный роман
Выше я упоминала о том, что меня привлекают люди с шизоидной психологией. Когда я думаю об этом феномене и вижу частоту с которой гетеросексуальные женщины с истероидной динамикой вовлекаются в отношения с мужчинами, имеющими шизоидные черты, я обнаруживаю, что в добавок к обезоруживающей честности шизоидных людей, есть и динамические причины для такого резонанса. Клинические описания изобилуют описаниями истероидно-шизоидных пар, их недопониманий, проблем приближающегося и отдаляющегося партнёров, неспособности каждой стороны увидеть, что партнёр не могущественный и требовательный, а испуганный и нуждающийся. Но, несмотря на наши недавние признания интерперсональных процессов двух человек, удивительно мало профессиональных работ об интерсубъективных последствиях специфических и контрастирующих личностных особенностей. Рассказ Аллена Уилиса “Мужчина, лишённый иллюзий, и мечтательная дева” (“The Illusionless Man and the Visionary Maid”, 1966/2000) и классическое определение окнофила и филобата Балинта (Balint, 1945) — кажутся мне более релевантными для шизоидно-истероидной химии, чем любые недавние клинические описания.
Взаимное восхищение между более истероидной и более шизоидной личностями редко одинаково. В то время, как истероидно организованная женщина идеализирует способность шизоидного мужчины быть одиноким, “говорить истину сильным мира сего”, контейнировать аффект, подниматься на уровни креативного воображения, о которых она может только мечтать, шизоидный мужчина восхищается её теплотой, комфортом с другими, эмпатичностью, изяществом в выражении эмоций без неуклюжести или стыда, способностью выражать собственную креативность в отношениях. С той же силой, с которой противоположности притягиваются, а истероидные и шизоидные люди идеализируют друг друга — затем они сводят друг друга с ума, когда их взаимные потребности в близости и дистанции сталкиваются в конфликте. Дойдж (Doidge, 2001) удачно сравнивает любовные отношения с шизоидным человеком с судебной тяжбой.
Я думаю, что сходство между этими типами личности идёт гораздо дальше. И шизоидную и истероидную психологии можно описать как гиперсензитивные и поглощённые страхом чрезмерной стимуляции. В то время как шизоидная личность боится оказаться чрезмерно стимулированной внешними источниками, истероидный человек чувствует страх перед драйвами, импульсами, аффектами и другими внутренними состояниями. Оба типа личности так же описываются как связанные с кумулятивной или резкой травматизацией. Оба почти наверняка более право- чем левополушарные. И шизоидные мужчины и истероидные женщины (по крайней мере относящие себя к гетеросексуалам — мой клинический опыт недостаточен, чтобы обобщать на другие случаи) имеют тенденцию видеть родителя противоположного пола как центр власти в семье и оба чувствуют, что в их психическую жизнь слишком легко вторгался именно этот родитель. Оба они страдают от поглощающего чувства голода, который шизоидная личность пытается укротить, а истероидная — сексуализировать. Если я права, описывая эти сходства, тогда часть магии между шизоидной и истероидной личностью основана на сходстве, а не на различии. Артур Роббинс (личная беседа) идёт так далеко, что заявляет, что внутри шизоидной личности находится истероидная и наоборот. Исследование этой идеи — материал для отдельной статьи, которую я надеюсь написать в будущем.
Терапевтические последствия
Люди с заметной шизоидной динамикой, по крайней мере те, кто находится на здоровом краю, более витальные и межличностно компетентные, имеют тенденцию привлекаться в психоанализ и психоаналитическую терапию. Обычно они не могут себе представить, как можно согласиться в терапии на протокольные интервенции, опускающие индивидуальность и исследование внутренней жизни на второстепенные роли. Если у них есть ресурс выдерживать терапевтическую работу, то высоко функционирующие шизоидные люди — отличные кандидаты для психоанализа. Им нравится факт того, что аналитик сравнительно мало прерывает их ассоциативный процесс, они наслаждаются безопасным пространством, предоставляемым кушеткой, им нравится быть свободными от потенциальной гиперстимуляции материальностью терапевта и от его выражений лица. Даже приходя раз в неделю в сеттинге лицом к лицу, шизоидные пациенты оказываются благодарными, когда терапевт осторожно избегает преждевременного сближения и вторжения. Поскольку они “понимают” первичный процесс и знают, что обучение терапевта включает в себя понимание этого процесса, они могут надеяться, что их внутренняя жизнь не вызовет шока, критики или обесценивания.
Несмотря на то, что большинство высокофункциональных шизоидных пациентов принимают и ценят традиционную аналитическую практику, то, что происходит в успешном лечении таких пациентов не очень хорошо отражено в классической фрейдовской формулировке перевода бессознательного в сознательное. Хотя некоторые бессознательные аспекты шизоидного опыта, особенно стремление к зависимости, вызывающее защитное отстранение, действительно становятся более сознательными в успешной терапии, большая часть того, что обеспечивает терапевтическую трансформацию, включает новый опыт развития самости в присутствии принимающего, невторгающегося и в то же время выраженно откликающегося другого (Gordon, неопубликованная статья). Знаменитый голод шизоидной личности, в моём опыте, это голод по узнаванию, о котором так выразительно писал Бенджамин (Benjamin, 2000), узнаванию их субъективной жизни. Именно способность вкладываться в борьбу за то, чтобы быть узнанными и восстанавливать этот процесс, когда он нарушается — то, что было ранено глубже всего у тех из них, кто приходит к нам за помощью.
Винникотт, чьи биографы (Kahr, 1996; Phillips, 1989; Rodman, 2003) описывают его, как глубоко шизоидного человека, описал развитие младенца на языке, который прямо применим для лечения шизоидного пациента. Его концепция заботящегося другого, который позволяет ребёнку “продолжать бытие” и “оставаться в одиночестве в присутствии матери” не может быть более релевантной. Принятие важности поддерживающего окружения, характеризуемого невторгающимися другими, ценящими истинную витальную самость, вместо попыток следовать защитным механизмам других, может быть рецептом для психоаналитической работы с шизоидными пациентами. До тех пор, пока нарциссизм психоаналитика не выражает себя в необходимости заваливать анализанда интерпретациями, классическая аналитическая практика даёт шизоидной личности пространство чувствовать и говорить в темпе, который он может выдержать.
Тем не менее, в клинической литературе уделено внимание к особым потребностям шизоидных пациентов, которые нуждаются в чём-то, идущем дальше стандартной техники. Во-первых, поскольку говорить искренне может быть невыносимо болезненным для шизоидного человека, а получать ответ с эмоциональной непосредственностью может быть сравнительно подавляющим, терапевтические отношения могут быть расширены промежуточными способами передачи чувств. Одна из моих пациенток, которой приходилось бороться каждую сессию чтобы просто заговорить, в конце концов позвонила мне по телефону в слезах. “Я хочу, чтобы вы знали, что я хочу говорить с вами” — сказала она, — “но это слишком больно”. В конце концов мы смогли добиться терапевтического прогресса довольно нестандартным способом — я зачитывала ей доступную и наименее уничижительную психоаналитическую литературу по шизоидной психологии и спрашивала, подходят ли приведённые описания к её опыту. Я надеялась освободить её от агонии формулирования и придания голоса чувствам, которые она считала непереносимыми для других и которые она считала симптомами глубокого уединённого сумасшествия. Она сообщила, что впервые в жизни узнала о существовании других, таких же как она, людей.
Шизоидный пациент, который напрямую не может описывать мучительную изоляцию, может говорить о таком состоянии сознания, если оно появляется в фильме, поэме или рассказе. Эмпатические терапевты, работающие с шизоидными клиентами, часто обнаруживают себя либо начавшими разговор, либо отвечающими на разговор о музыке, изобразительных искусствах, театре, литературных метафорах, антропологических открытиях, исторических событиях или идеях религиозных и мистических мыслителей. По контрасту с обсессивными пациентами, которые избегают эмоций путём интеллектуализации, шизоидные пациенты могут найти возможным выражать аффект, как только у них есть интеллектуальное средство с помощью которого можно это сделать. Из-за такого транзитного способа, арт-терапия долго считалась особенно подходящей для этих пациентов.
Во-вторых, сензитивные клиницисты отмечают, что шизоидные люди обладают “радаром” для распознавания избегания, наигранности и фальши. Из-за этой и других причин, терапевту может быть необходимо быть более “реальным” с ними в терапии. В отличие от анализандов, которые с готовностью эксплуатируют информацию о терапевте для обслуживания своих интрузивных потребностей, или наполнения идеализации и обесценивания, шизоидные пациенты имеют склонность принимать раскрытие терапевта с благодарностью и продолжают уважать его частное личное пространство. Пациент из Израиля, пишущий под псевдонимом, отмечает:
“люди с шизоидной личностью … имеют тенденцию чувствовать себя более комфортно с теми, кто остаётся в контакте с собой, кто не боится раскрывать свои слабости и выглядеть простыми смертными. Я ссылаюсь на атмосферу неформальную и расслабенную, где принимается, что люди ошибаются, могут потерять контроль, вести себя по-детски или даже неприемлемо. В таких условиях человек, который очень сензитивен по природе, может быть более открытым и тратить меньше энергии на то, чтобы прятать своё отличие от других” (“Mitmodedet”, 2002).
Роббинс (Robbins, 1991) в описании случая, иллюстрирующего одновременно его сензитивность к связывающим темам и осведомлённость о нужде пациента в том, чтобы терапевт был реален, описывает шизоидную женщину, пришедшую к нему опустошённой из-за внезапной смерти её аналитика и ещё неспособной говорить о её боли. Фантазия, которую она пробудила в нём — незнакомец на одиноком острове, одновременно удовлетворённый и молящий о спасении, — выглядела потенциально слишком пугающей, чтобы делиться ею. Терапия начала углубляться, когда на сеансе речь зашла о тривиальной теме: “Однажды она вошла и упомянула, что только что перекусила в ближайшей пиццерии … Мы начали говорить о разных пиццериях в Вест Сайде, оба согласились, что “Sal” — лучшая. Мы продолжали делиться этим общим интересом, теперь продолжив говорить о пиццериях во всём Манхэттене. Мы обменивались информацией и, похоже, получали взаимное удовольствие в таком обмене. Определённо, сильное отступление от стандартной аналитической процедуры. На более тонком уровне, мы оба начали узнавать что-то очень важное о другом, хотя я подозреваю, что её знание в большой степени осталось неосознанным. Мы оба знали, что означало есть на бегу, будучи голодным перехватить что-то, заполняющее невыразимую чёрную дыру, в лучшем случае бывшее всего лишь паллиативом для неутолимого голода. Этот голод, конечно, хранился при себе, для тех, кто мог вынести интенсивность такого хищничества. … Разговоры о пицце стали нашим мостом для объединения, воспроизведением общей связи, которая в конце концов стала начальной точкой для придания формы настоящему и прошлому пациентки. Наш контакт через пиццу послужил убежищем, местом, где она почувствовала себя понятой”.
Одна из причин того, что раскрытие личного опыта терапевта катализирует терапию с шизоидным пациентом в том, что даже больше чем другие люди, эти пациенты нуждаются в том, чтобы их субъективный опыт был узнан и принят. Подтверждение чувств успокаивающе для них, а “голая” интерпретация, как бы аккуратна она ни была, может не справиться с передачей идеи о том, что проинтерпретированный материал — нечто обыкновенное и даже в чём-то позитивное. Я знаю многих людей, проведших годы в анализе и вынесших детальное понимание их основной психодинамики и в то же время оставшихся с чувством, что их самораскрытия были скорее постыдными признаниями, чем выражением их базовой человечности во всей своей нормальной порочности и добродетели. Способность аналитика быть “реальным” — иметь недостатки, быть неправым, сумасшедшим, неуверенным, борющимся, живым, взволнованным, аутентичным — это возможный путь содействия самопринятию шизоидной личности. Вот почему я считаю саркастичное высказывание моего друга “Ну да, кому вы рассказываете!” (реакция на его собственные тревоги о потере разума) — как одновременно типично психоаналитическое и глубоко эмпатичное.
Наконец, есть опасность, что когда шизоидному пациенту станет комфортнее раскрываться в терапии, он сделает профессиональные отношения суррогатом для удовлетворения потребностей в общении, вместо поисков отношений вне аналитического кабинета. Многие терапевты работали с шизоидным пациентом месяцы и годы, чувствуя возрастающую благодарность за их вовлечённость, перед тем как вспомнить, с потрясением, что человек изначально пришёл, потому что хотел развить интимные отношения, которые до сих пор так и не начались, и нет никаких признаков их начала. Поскольку грань между тем, чтобы быть вдохновляющим и занудно пилящим может быть тонка, это сложное искусство поощрить пациента, не вызвав в нём чувств вашей нетерпеливости и критицизма, как было с его ранними объектами. И когда терапевт неизбежно проваливается в том, чтобы восприниматься по-другому, необходима дисциплина и терпение, чтобы контейнировать боль и яростное возмущение по поводу того, что шизоид снова чувствует себя втянутым в токсичную зависимость.
Заключительные комментарии
В этой статье я обнаружила, что чувствую себя как посланник сообщества, которое предпочитает не вовлекать себя в публичные отношения. Интересно то, какие аспекты психоаналитического мышления входят в публичную профессиональную сферу как есть, а какие аспекты остаются сравнительно скрытыми. По своим заслугам, работа Гантрипа должна была сделать для шизоидной психологии то же, что Фрейд сделал для эдипального комплекса или Кохут для нарциссизма; то есть, выявить её присутствие во многих областях и дестигматизировать наше отношение к ней. И всё же даже некоторые опытные психоаналитические терапевты незнакомы с темой или безразличны к аналитическому размышлению о шизоидной субъективности. Я предполагаю, что по объективным причинам ни один автор, понимающий шизоидную психологию изнутри, не имеет побуждения, которое имели Фрейд и Кохут, чтобы начать агитировать за универсальность темы, которая распространяется на их собственную субъективность.
Я так же задаюсь вопросом, нет ли здесь более широкого параллельного процесса, в таком отсутствии общего интереса к психоаналитическому знанию о шизоидных проблемах. Джордж Атвуд однажды сказал мне, что сомнения в существовании множественной личности (диссоциативное расстройство личности) поразительно соответствует продолжающейся стихийной внутренней борьбе травмированной личности, которая развила диссоциативную психологию: “Я помню это правильно, или я только придумываю это? Это действительно произошло или я воображаю это?” Как если бы сообщество профессиональных психотерапевтов как целое, в своей дихотомической позиции по поводу того, действительно ли существуют диссоциативные личности или нет, оказывается захвачено обширным неосознаваемым контрпереносом, который отражает борьбу пациентов. Сходно с этим, мы можем задаваться вопросом, не является ли наша маргинализация шизоидного опыта отражением внутренних процессов, которые держат шизоидных людей на окраинах нашего общества.
Я думаю, что мы в психоаналитическом сообществе одновременно понимаем и не понимаем шизоидную личность. Мы посвящены в блестящие работы о природе шизоидной динамики, но сходно с тем, как это бывает в психотерапии при инсайте без принятия себя, открытия наиболее бесстрашных исследователей этой области слишком часто были переведены в рамки патологии. Многие пациенты, приходящие к нам в поисках помощи, действительно имеют патологические версии шизоидной динамики. Другие, включая бесчисленных шизоидов, которые никогда не чувствовали потребности в психиатрическом лечении, представляют высокоадаптивные версии сходной динамики. В этой статье я исследую отличия шизоидной психологии от других форм “я” и подчеркиваю, что это отличие не является по своей природе худшим или лучшим, не более или менее зрелым, ни приостановкой, ни достижением развития. Это просто то, чем данная психология является, и ей необходимо быть принятой такой, какая она есть.
Благодарности
Автор благодарит George Atwood, Michael Eigen, Kerry Gordon, Ellen Kent, Sarah Liebman, Arthur Robbins, Deborah Thomas, и покойного Wilson Carey McWilliams за их вклад в написание этой статьи.
Перевод с английского М.А. Исаевой.
Some Thoughts about Schizoid Dynamics
Annotation
The article is devoted to schizoid psychodynamics and the principles of psychoanalytic psychotherapy of schizoid personality disorder.
Keywords: schizoid personality disorder, schizoid psychodynamics, psychoanalytic psychotherapy, psychoanalysis.
у вас были знакомые шизофреники? — Вопросы на TJ
я про настоящих. у которых диагноз от доктора
и разница в поведении с таблетками и без таблеток
{ «author_name»: «красивые глазки», «author_type»: «self», «tags»: [], «comments»: 46, «likes»: 2, «favorites»: 1, «is_advertisement»: false, «subsite_label»: «ask», «id»: 334231, «is_wide»: true, «is_ugc»: true, «date»: «Wed, 03 Feb 2021 10:34:59 +0300», «is_special»: false }
{«id»:356844,»url»:»https:\/\/tjournal.ru\/u\/356844-krasivye-glazki»,»name»:»\u043a\u0440\u0430\u0441\u0438\u0432\u044b\u0435 \u0433\u043b\u0430\u0437\u043a\u0438″,»avatar»:»25fdcec9-46a0-5b14-b7b3-ff496705177e»,»karma»:2981,»description»:»\u043c\u0435\u043d\u044f \u0437\u0430\u0431\u043b\u043e\u043a\u0438\u0440\u043e\u0432\u0430\u043b\u0438 \u043f\u043e\u0442\u043e\u043c\u0443 \u0438 \u043d\u0435 \u043f\u0438\u0448\u0443, \u0438 \u043d\u0435 \u043a\u043e\u043c\u043c\u0435\u043d\u0442\u0438\u0440\u0443\u044e \u0435\u0441\u043b\u0438 \u0447\u0442\u043e \u044f \u0437\u0434\u0435\u0441\u044c \u0435\u0441\u0442\u044c https:\/\/www.facebook.com\/ekaterina.ekaterin8\/»,»isMe»:false,»isPlus»:true,»isVerified»:false,»isSubscribed»:false,»isNotificationsEnabled»:false,»isShowMessengerButton»:false}
{«url»:»https:\/\/booster.osnova.io\/a\/relevant?site=tj»,»place»:»entry»,»site»:»tj»,»settings»:{«modes»:{«externalLink»:{«buttonLabels»:[«\u0423\u0437\u043d\u0430\u0442\u044c»,»\u0427\u0438\u0442\u0430\u0442\u044c»,»\u041d\u0430\u0447\u0430\u0442\u044c»,»\u0417\u0430\u043a\u0430\u0437\u0430\u0442\u044c»,»\u041a\u0443\u043f\u0438\u0442\u044c»,»\u041f\u043e\u043b\u0443\u0447\u0438\u0442\u044c»,»\u0421\u043a\u0430\u0447\u0430\u0442\u044c»,»\u041f\u0435\u0440\u0435\u0439\u0442\u0438″]}},»deviceList»:{«desktop»:»\u0414\u0435\u0441\u043a\u0442\u043e\u043f»,»smartphone»:»\u0421\u043c\u0430\u0440\u0442\u0444\u043e\u043d\u044b»,»tablet»:»\u041f\u043b\u0430\u043d\u0448\u0435\u0442\u044b»}},»isModerator»:false}
Еженедельная рассылка
Одно письмо с лучшим за неделю
Проверьте почту
Отправили письмо для подтверждения
Р. Фэйрберн. Шизоидные факторы в личности
Шизоидные факторы в личности.
Р. Фэйрберн
шотландский психиатр, член Британского психоаналитического общества, один из создателей теории объектных отношений.
Некоторое время назад меня очень заинтересовали психические процессы шизоидной природы. Случаи, в которых такие процессы были настолько выраженными, что свидетельствовали о явно шизоидных чертах личности, кажутся мне в настоящее время наиболее интересным и благодатным материалом из всего спектра психопатологии. Среди различных, поддерживающих эту точку зрения соображений, специального упоминания заслуживают следующие: (1) С тех пор, как шизоидные состояния признаны наиболее глубоко укорененными из всех психопатологических состояний, они обеспечили непревзойденную возможность для исследования не только основ личности, но и основных психических процессов. (2) Терапевтический анализ шизоидного случая обеспечивает возможность изучения широчайшего спектра психопатологических процессов у одного индивидуума; в подобных случаях окончательного состояния обычно достигаешь только после того, как использованы все доступные способы защиты (methods of defending) личности. (3) В противоположность общепринятому представлению, шизоидные индивидуумы, если они не слишком регрессировали, способны на больший психологический инсайт, нежели любые иные личности, нормальные, либо аномальные — факт, который, по крайней мере, частично объясняется их выраженной интровертированностью (т.е. занятостью внутренней реальностью) и знанием собственных глубинных психологических процессов (процессов, также наличествующих у индивидуумов, обычно классифицируемых как психоневротики и, тем не менее, исключаемых из сознания таких индивидуумов наиболее упорными проявлениями защиты и сопротивления). (4) Опять-таки, в противоположность общепринятому представлению, шизоидные индивидуумы демонстрируют удивительную способность к переносу и обладают неожиданно благоприятными терапевтическими возможностями.
Рассматривая явно шизоидные состояния, их можно разделить на следующие группы:
1. Собственно шизофрения.
2. Психопатическая личность шизоидного типа — группа, охватывающая большинство случаев психопатической личности (не исключая эпилептических личностей).
3. Шизоидный характер — большая группа, охватывающая индивидуумов, чьи личности обладают выраженными шизоидными чертами, однако их нельзя отнести к психопатическим.
4. Шизоидное состояние, или кратковременный шизоидный эпизод — категория, под которую, по-моему, подпадает значительная доля нервных срывов подростков.
Помимо явно шизоидных состояний, приведенных выше, достаточно часто выделяются черты шизоидной природы, которые демонстрируют пациенты, чьи симптомы в основном психоневротические (т.е. истерические, фобические, обсессивные, или просто тревожные). Такие черты, конечно же, проявляются с большей вероятностью, когда психоневротические защиты, которые использовались личностью, ослабевают в ходе и посредством аналитического лечения. При хорошем знакомстве с шизоидной основой, находящейся на заднем плане, возможности аналитика к выявлению шизоидных черт в первоначальном интервью существенно возрастают. В связи с этим интересно отметить наличие истерических и обсессивных симптомов в предшествующей истории тридцати двух больных шизофренией из 100 случаев психических заболеваний, исследованных Masserman и Carmichael (Journal of Mental Science, Vol LXXXIV, pp. 893 – 946). Эти авторы обнаружили, что «не менее, чем у пятнадцати из тридцати двух пациентов, развитию открыто шизофренического синдрома в истории их болезни предшествовали истерические симптомы». Они также отмечают связь с наличием обсессий и компульсий. «Наиболее часто эти симптомы встречаются у больных шизофренией» — обсессии были обнаружены у восемнадцати, а компульсии — у двадцати из тридцати двух пациентов. Здесь я хотел бы сделать интересное добавление. Среди случаев военных, направленных мне для обследования, 50% больных с окончательным диагнозом «шизофрения» или «шизоидная личность» были направлены с предварительными диагнозами «невроз тревоги» или «истерия». Эти данные свидетельствуют о количестве выявленных шизоидных пациентов, которые использовали психоневротические защиты в тщетных попытках защитить свою личность, но ничего не говорят о тех индивидуумах с шизоидной наклонностью, которые посредством таких защит с успехом ее скрывают.
Если может быть выявлено преобладание по существу шизоидных черт в случаях с предъявляемыми, якобы психоневротическими, симптомами, то в ходе аналитического лечения представляется возможным выявить наличие аналогичных черт и у тех многих индивидуумов, которые обращаются за аналитической помощью в связи с теми или иными индивидуальными проблемами, для обозначения которых трудно использовать какой-то психопатологический ярлык. В данную группу могут быть включены многие из тех, кто прибег к консультации аналитика с такими проблемами, как социальные торможения, неспособность к концентрации на работе, проблемы характера, тенденции к сексуальным перверсиям и психосексуальным затруднениям, такими, как импотенция и навязчивая мастурбация. Эта группа также включает большинство проявляющих выраженные изолированные симптомы (например, страх умопомешательства или эксгибиционистскую тревогу), или проявляющих желание аналитического лечения по явно неадекватному поводу (например, «потому что я чувствую, что это пойдет мне на пользу», или «это было бы интересно»). Кроме того, группа включает всех тех, кто входит в кабинет с таинственным или загадочным видом и начинает беседу или цитатой из Фрейда или замечанием типа «я не знаю, зачем пришел».
На основе аналитического исследования вышеупомянутых случаев, принадлежащих различным категориям, становится возможным распознать в качестве шизоидных не только такие явления, как развернутая деперсонализация и дереализация, но также относительно слабо выраженные или преходящие расстройства чувства реальности (reality-sense), переживания «искусственности» (относящееся к себе или к окружению), ощущения типа «зеркального стекла» (plate-glass), незнакомства со знакомым человеком или окружающими предметами и чувства знакомства с незнакомым. Похожим на чувство знакомства с незнакомым является «дежа вю» — интересное явление, также свидетельствующее о вовлечении шизоидного процесса. Сходная оценка должна быть дана таким диссоциативным явлениям, как сомнамбулизм, фуга, раздвоение личности и множественная личность. К выводу о шизоидной, по сути, природе манифестаций раздвоения личности или множественной (multiple) личности можно придти из осторожного исследования многочисленных случаев, описанных Janet, William James и Morton Prince. Здесь уместно заметить, что во многих описанных Janet случаях проявлений диссоциативных явлений, на основе которых он сформулировал свою классическую концепцию истерии, наблюдалось поведение, подозрительно похожее на поведение больных шизофренией — факт, интерпретируемый мною в поддержку заключения, которое я уже сделал на основе моих собственных наблюдений того, что истерической личности неизменно, в большей или меньшей степени, присущ шизоидный фактор, который может быть, однако, глубоко скрыт.
Когда коннотация термина «шизоидный» преломляется сквозь призму нашей концепции шизоидных явлений в приведенной манере, соответственно расширяется и значение этого понятия. В итоге, шизоидная группа становится очень обширной. Например, обнаружено, что она включает значительную часть фанатиков, агитаторов, уголовников, революционеров и иных разрушительных элементов любого общества. Обычно шизоидные характеристики в маловыраженном виде также присущи представителям интеллигенции. Презрение к «слишком умным» у буржуазии и пренебрежение к людям искусства эзотерического толка со стороны обывателей также может быть сочтено малыми проявлениями шизоидной природы. Кроме того, замечено, что интеллектуальные занятия как таковые, такие, как литература, искусство, наука и так далее, являются особо притягательными для индивидуумов с той или иной выраженностью шизоидных черт. Привлекательность занятий наукой, по-видимому, связана с установкой отъединения и беспристрастности (detachment) 1) у шизоидных натур не менее, чем с переоценкой мыслительных процессов. Обе эти характеристики проявляют тенденцию к абсолютизации именно в отраслях науки. Обсессивный зов науки, основанный на компульсивной необходимости строгой систематизации и педантичной аккуратности, конечно же, давно распознан, но шизоидный зов не менее громок и требует, по меньшей мере, равного признания. Наконец, выскажу рискованное заявление: множество выдающихся исторических деятелей имели особенности, которые можно интерпретировать как свидетельство присущей им шизоидной личности или характера. Это касается очень многих из числа оставивших след на страницах истории.
Среди различных особенностей, общих для явно разнородной группы индивидуумов, попавших в категорию шизоидов, в настоящее время выделены три особо значительных черты, заслуживающих специального упоминания. Это (1) стремление к всемогуществу, (2) стремление к изоляции и отъединению (3) поглощенность внутренней реальностью. Тем не менее, важно помнить, что эти особенности не обязательно должны быть ярко выражены. Так, стремление к всемогуществу может быть в какой-то степени сознательным или бессознательным. Также оно может быть локализовано в определнных сферах деятельности. Оно может быть сверхкомпенсировано и скрыто под поверхностным стремлением к неполноценности или покорности (humility), или сознательно скрываться как важный секрет. Стремление к изоляции и отъединению также может прятаться под фасадом социальности или принятием определенных ролей. Оно может сопровождаться выраженной эмоциональностью в некоторых ситуациях. Поглощенность внутренней реальностью, несомненно, самая важная из всех шизоидных черт, и на ее наличие не влияет– подчинена ли внутренняя реальность внешней реальности, отождествлена с ней или превалирует над ней.
Концепция «шизоида», вытекающая из вышеизложенного, тесно связано с понятием «интроверт» — тип, который Юнг сформулировал в одной из своих ранних работ (Collected Papers on Analytical Psychology (1917), p.347). Юнг выразил мнение об ограниченности шизофрении (dementia praecox) интровертным типом, показывая, таким образом, признание со своей стороны связи между интроверсией и шизоидной природой. Связь между понятием «интроверт» у Юнга и понятием «шизоид» в настоящее время кажется небезынтересной, поскольку подтверждает реальность существования описанной группы, в частности, ввиду того, что обе концепции были сформулированы совершенно независимо друг от друга. Признание подобной связи, конечно же, не предполагает моего признания теории основных психологических типов Юнга. Напротив, моя концепция шизоидной группы основана на рассмотрении психопатологических факторов, а не факторов, коренящихся в характере (temperamental). В то же время, допустима ситуация, в которой для описания группы термин «интроверт» был бы предпочтительнее, нежели «шизоид», но следует помнить о неверных ассоциациях, связанных с последним термином и появившихся в результате его первоначального использования. На данный момент, из двух терминов «шизоид» обладает бесспорным преимуществом, так как, к сожалению, термин «интроверт» — не просто описательный, но и является объяснительным в психогенетическом смысле.
Сейчас я должен приготовиться к критике, связанной с моим ходом мысли: каждый, без исключения, должен быть признан шизоидом. И в самом деле, я вполне готов принять эту критику, но только при одном очень важном условии — при отсутствии которого мое понятие «шизоид» стало бы настолько всеобъемлющим, что потеряло бы всякий смысл. Условие, делающее эту концепцию осмысленной, состоит в следующем: все зависит от рассматриваемого психического уровня. Основополагающий шизоидный феномен состоит в наличии расщепления (splitting) Эго. Только самоуверенный человек мог бы заявить, что его Эго настолько совершенно интегрировано, что не могут быть выявлены даже малейшие признаки расщепления на глубочайших уровнях, или что признаки расщепления Эго не проявляют себя ни при каких обстоятельствах на более поверхностных уровнях, даже в экстремальных условиях, при трудностях и лишениях (например, при смертельной болезни, исследовании Арктики, пребывании в шлюпке посреди океана, жестоких гонениях, продолжительном воздействии ужасов современной войны). Наиболее важным фактором здесь является психическая глубина, которой требуется достичь, чтобы выявить признаки расщепления Эго. По-моему, в любом случае определенные признаки расщепления Эго неизменно присутствуют на глубочайшем психическом уровне, или (выразим то же самое в терминах, введенных Melanie Klein), базисная позиция психики — неизменно шизоидная позиция. Конечно же, это утверждение не было бы истинным в отношении теоретически совершенной личности, чье развитие было оптимально, но в реальных условиях ни на чью долю не выпал столь счастливый жребий. Действительно, трудно представить человека со столь цельным Эго, с настолько стабильными верхними уровнями, что никогда и ничто не позволило бы выйти на поверхность явным проявлениям базового расщепления. Возможно, существует немного «нормальных» людей, никогда за всю свою жизнь не испытывавших неестественного состояния спокойствия и отрешенности перед лицом серьезного кризиса, или временного чувства «взгляда на себя со стороны» в неловком положении или парализующей ситуации. Вероятно, большинству людей знакомо переживание странной спутанности прошлого и настоящего или фантазии и реальности, известной как «дежа вю». Позволю себе предположить, что подобные явления по сути шизоидны. Существует одно универсальное явление, убедительно доказывающее, что на более глубоких уровнях каждый является шизоидом, а именно — сновидение. Как Фрейд показал в своих исследованиях, сновидец часто представлен в своих снах двумя или более отдельными фигурами. Здесь я могу сказать, что в настоящее время я пришел к выводу, что все фигуры, появляющиеся в сновидениях репрезентируют либо (1) какую-то часть личности сновидца, либо (2) объект, с которым какая-то часть его личности имеет связь, обычно — во внутренней реальности на основе идентификации. Если это верно, то тот факт, что сновидец типично представлен в сновидении более, чем одной фигурой, не поддается иной интерпретации, кроме как свидетельство расщепления Эго на уровне спящего сознания (dreaming consciousness). Таким образом, сон представляет универсальное шизоидное явление. Универсальный феномен Супер-Эго, описанный Фрейдом, должен интерпретироваться аналогично, с учетом наличия расщепления в Эго. Насколько Супер-Эго представляет собой структуру Эго (ego-structure), способную отличаться от «Эго», настолько, ipso facto (в силу самого факта), это доказывает положение об обоснованности шизоидной позиции.
Концепция расщепления Эго, благодаря которой приобрел свое значение термин «шизоид», может быть принята в роли объясняющей только при рассмотрении с психогенетической точки зрения. Таким образом, необходимо, по крайней мере, кратко рассмотреть, что вовлечено в развитие Эго. Функция Эго, которой Фрейд придавал особое значение — адаптивная функция, которая обеспечивает взаимодействие первичной инстинктивной активности с условиями, превалирующими во внешней реальности, а именно, с социальными условиями. Тем не менее, следует помнить, что Эго также обеспечивает интегративные функции, наиболее важными из которых являются: (1) интеграция восприятий реальности и (2) интеграция поведения. Другая важная функция Эго — установление различия между внутренней и внешней реальностью. Расщепление Эго является результатом компромисса между прогрессивным развитием всех этих функций, хотя, конечно, в различной степени и в различных пропорциях. Соответственно, мы должны признать возможность различной степени интеграции Эго и можем теоретически представить шкалу интеграции, один конец которой будет представлять полную интеграцию, а другой — полный провал интеграции, со всеми промежуточными уровнями. На этой шкале больные шизофренией разместятся ближе к нижнему краю, шизоидные личности — повыше, шизоидные характеры — еще выше, и так далее, но место на самом верху, предполагающее совершенную интеграцию и отсутствие расщепления, может быть занято только теоретически. Сохраняя в уме данную шкалу, нам будет легче понять, почему любой индивидуум способен проявить шизоидную черту в достаточно экстремальных условиях и как так случается, что некоторые индивидуумы демонстрируют явный раскол в Эго (split in the ego) в ситуациях, требующих реадаптации, таких, как подростковый возраст, брак, призыв в армию в военное время, в то время как у других подобные явления могут проявиться и в обычных жизненных условиях. В действительности, конечно же, создание только что представленной шкалы натолкнулось бы на непреодолимые трудности. На одну из таких трудностей указал Фрейд; он утверждал, что значительное число шизоидных проявлений служат защитой от расщепления Эго. Тем не менее, подобная воображаемая шкала поможет нам оценить общую позицию относительно расщепления Эго.
Хотя, в соответствие классической концепцией Блейлера о «шизофрении», мы должны считать расщепление Эго наиболее характерным шизоидным явлением, психоаналитики всегда более озабочены (и более ограничивают свое внимание) либидинальной ориентацией, вовлеченной в шизоидную позицию (attitude), и, под влиянием психогенетической теории развития либидо Абрахама, клинические манифестации шизоидного порядка стали расцениваться как проистекающие из фиксации на ранней оральной фазе. Подразумевается, что именно на этой первой фазе жизни и под влиянием ее превратностей у неразвитого и лишенного опыта младенца начинается расщепление Эго. Следовательно, должна существовать очень тесная связь между расщеплением Эго и либидинальной позицией оральной инкорпорации. По-моему, связанные с расщеплением Эго проблемы заслуживают большего внимания, чем им уделяется в настоящее время. Я предлагаю рассмотреть некоторые результаты развития, зависящие, или тесно связанные с фиксацией на ранней оральной фазе, которая, следовательно, играет решающую роль в определении паттерна шизоидной позиции.
Эго младенца может быть описано прежде всего как «ротовое Эго», и этот факт оказывает значительное влияние на последующее развитие каждого индивидуума. Это влияние особенно очевидно у тех, кто впоследствии демонстрирует характерные шизоидные черты. Рот младенца — главный орган желания, основной инструмент деятельности, главный посредник удовлетворения и фрустрации, основной канал любви и ненависти, и, что важнее всего, первое средство близкого социального контакта. Первые социальные отношения, установленные индивидуумом — это отношения между ним и его матерью; средоточием этой связи является ситуация кормления грудью, в которой материнская грудь обеспечивает фокус его либидинального объекта, а его рот — фокус его собственной либидинальной позиции. Соответственно, характер установленных отношений оказывает сильное влияние на дальнейшие связи индивидуума и последующую социальную позицию в целом. Когда неизвестны обстоятельства, ведущие к фиксации либидо в ранней оральной фазе, либидинальная позиция, соответствующая ранней оральной фазе, сохраняется в гипертрофированной форме и порождает далеко идущие следствия. Природа этих следствий может быть лучше понята в свете главных черт, характеризующих раннее оральное состояние само по себе. Они могут быть суммированы следующим образом:
1. Хотя, по сути, имеет место эмоциональная связь между ребенком и его матерью как личностью (person) и мать в целом является его либидинальным объектом, тем не менее, его либидинальный интерес сфокусирован главным образом на ее груди. В результате, соразмерно с возникающими в отношениях нарушениями, грудь сама по себе выступает в роли объекта либидо, то есть, либидинальный объект склонен принимать форму части тела, или частичного объекта (в противоположность личности или целостному объекту).
2. В этой либидинальной позиции аспект «брать» преобладает над «давать».
3. Данная либидинальная позиция характеризуется не только взятием, но и инкорпорацией и интернализацией.
4. Данная либидинальная ситуация имеет огромное значение для состояний полноты и пустоты. Таким образом, когда ребенок голоден, он, по-видимому, чувствует пустоту, а после удовлетворения своей потребности, он, вероятно, чувствует полноту. С другой стороны, грудь его матери и, по-видимому, с точки зрения ребенка сама мать, сначала полна, а после кормления оказывается пустой — состояния матери, которые ребенок способен понять исходя собственного опыта переживания полноты и пустоты. При депривации пустота приобретает для ребенка совершенно особое значение. Он не только ощущает саму пустоту, но и интерпретирует ситуацию так, будто он опустошил свою мать — особенно после того, как лишение не только усилило оральную потребность, но и в какой-то степени придало ей агрессивный характер. Дополнительным следствием депривации является расширение области потребности в инкорпорации, не только содержимого груди, но и самой груди, и, даже матери целиком. Тревога, испытываемая после опустошения груди, вызывает тревогу разрушения либидинального объекта. Тот факт, что мать обычно покидает его после кормления, тоже вероятно вносит вклад в это представление. Следовательно, сама либидинальная позиция приобретает для него значение исчезновения и разрушения объекта либидо, что подтверждается на последующей стадии, когда он узнает, что съеденная им еда исчезает из внешнего мира, и что нельзя одновременно съесть свое пирожное и обладать им.
Эти различные особенности либидинальной позиции, характеризующие раннюю оральную фазу, интенсифицируются и увековечиваются пропорционально фиксации на упомянутой фазе. Все они действуют в качестве факторов, определяющих шизоидную характерологию и симптоматологию. Некоторые из них будут рассмотрены на последующих страницах.
I. Тенденция к ориентации на частичный объект (часть тела)
Давайте сначала рассмотрим влияние этого фактора на ранней оральной фазе. Он способствует шизоидной тенденции относиться к другим людям не как к обладающим присущей им ценностью. Это может быть проиллюстрировано случаем высокообразованного мужчины шизоидного типа, который обратился ко мне за консультацией из-за ощущения невозможности установить эмоциональный контакт со своей женой. Он был чрезмерно критичен к ней и холоден в ситуациях, когда естественным было бы проявление чувств. После описания его весьма эгоистичного отношения к жене, он добавил, что вообще он нелюдим и относится к другим людям как к низшим животным. Из последнего замечания было несложно определить источник его трудностей. Следует напомнить, что животные типично фигурируют в снах в качестве символов частей тела, что подтверждает, что он относился к жене и другим людям как к частичным объектам, а не как к личностям. Схожая установка наблюдалось у явно шизофренического пациента, описывавшего свое отношение к людям, как отношение антрополога к племени дикарей. Нечто похожее было продемонстрировано также солдатом, чья история свидетельствовала о том, что он всегда был шизоидной личностью; на обстоятельства военной службы в период боевых действий он отреагировал острым шизоидным состоянием. Его мать умерла в раннем детстве. Из родителей он помнил только отца. Он покинул дом вскоре после окончания школы и с тех пор никогда не общался с отцом. Он не знал, жив отец или мертв. Он жил разъездной и неустроенной жизнью, но однажды решил, что ему пойдет на пользу осесть и жениться. Так он и поступил. Когда я спросила его, был ли он счастлив в браке, на его лице появилось удивленное выражение, сменившееся пренебрежительной улыбкой. «Для этого я и женился», ответил он в повышенном тоне, как будто это служило удовлетворительным ответом. Конечно же, его ответ продемонстрировал присущую шизоидам неспособность адекватно различать внутреннюю и внешнюю реальность. Кроме того, его ответ иллюстрирует стремление индивидуумов с шизоидными чертами относиться к либидинальным объектам как к средству для удовлетворения их собственных нужд, а не как к личностям с присущей им ценностью. Эта тенденция берет начало из стойкости ранней оральной ориентации на грудь как на частичный объект.
Здесь можно отметить, что обнаруженная у индивидуумов с шизоидными чертами ориентация на частичный объект является большей частью регрессивным явлением, детерминированным неудовлетворительными эмоциональными отношениями с родителями, и в особенности с их матерями, на той стадии детства, которая наступает вслед за ранней оральной фазой, из которой проистекает данная ориентация. Тип матерей, особенно склонных вызывать такую регрессию — матери, потерпевшие неудачу в уверении своего ребенка в их любви к нему как к личности (person) посредством спонтанного и искреннего проявления чувств. В эту категорию попадают как матери-собственницы, так и безразличные матери. Хуже всего, возможно, матери, производящие впечатление одновременно и собственничества, и безразличия, то есть, посвятившие себя тому, чтобы любой ценой не избаловать своего единственного сына. Неспособность такой матери убедить ребенка в том, что его действительно любят как личность, делает трудным для него поддержание эмоциональной связи с ней на личной основе, и, как результат этого, пытаясь упростить ситуацию, он склонен к регрессивному восстановлению связи с ней в более ранней и простой форме и воскрешает свои отношения с материнской грудью как частичным объектом. Регрессия такого типа может быть проиллюстрирована случаем молодого шизофреника, который, выказывая нарастающий антагонизм к своей матери, в мечтах представлял себя лежащим на кровати в комнате, с потолка которой хлестал поток молока, причем это была его комната в их доме, находившаяся под спальней его матери. Данный тип регрессивного процесса лучше всего может быть описан как деперсонализация объекта, и он характерным образом сопровождается регрессией в качестве желаемых отношений. Здесь регрессивное движение ведет к упрощению отношений, принимая форму замещения эмоциональных контактов физическими. Это может быть описано как де-эмоционализация (de-emotionalization) объектных отношений.
2. Преобладание «брать» над «давать» в либидинальной позиции
В соответствии с преобладанием аспекта «брать» над «давать» в ранней оральной позиции, индивидуумы с шизоидными чертами демонстрируют значительную трудность с отдачей (giving) в эмоциональном смысле. В связи с этим, интересно отметить, что, если тенденция к оральной инкорпорации является самой существенной из всех тенденций, то следующей по важности для организма является экскреторная функция (дефекация и мочеиспускание). Биологическая цель выделительной деятельности, конечно же, состоит в удалении бесполезных и вредных веществ из тела и, хотя, в соответствии с биологической целью, ребенок вскоре обучается воспринимать ее как образцовый способ обращения с плохими либидинальными объектами, ее самое раннее психологическое значение состоит для ребенка в созидательной деятельности. Она представляет собой первые созидательные акты индивидуума, а ее продукты — его первые создания. При этом, впервые для ребенка, внутренние содержания экстернализуются, впервые им отдаются принадлежащие ему объекты. В этом экскреторная деятельность противоположна оральной деятельности, которая главным образом включает позицию взятия (taking). Это различие между двумя группами либидинальной деятельности не должно восприниматься как препятствие существованию другого различия между ними, теперь в противоположном смысле: оральная позиция инкорпорации по отношению к объекту также может выражать его ценность, в то время как экскреторная позиция к объекту может означать его обесценивание и отвержение. Тем не менее, на глубинном психическом уровне, взятие является эмоциональным эквивалентом накопления телесного содержимого, а отдача — эмоциональным эквивалентом отделения телесного содержания. Необходимо также подчеркнуть, что на глубинном психическом уровне имеется эмоциональная эквивалентность между психическим и телесным содержимым, и, как результат, отношение индивидуума к телесному отражается в его отношении к психическому. Соответственно, в случае индивидуума с шизоидной склонностью аналогично переоценке телесных содержаний, которую подразумевает оральная инкорпорирующая позиция раннего детства, имеет место переоценка психических содержаний. Эта переоценка психических содержаний проявляется, например, в трудностях, испытываемых индивидуумом с шизоидной тенденцией в выражении эмоций в социальном контексте. Для подобного индивидуума элемент отдачи, присутствующий в выражении эмоций по отношению к другим людям, имеет значение потери содержаний. По этой причине он так часто считает социальные контакты утомительными. Таким образом, если он долго находится в компании, он обязательно ощущает, что «добродетель покидает его», и ему требуется период покоя и одиночества в надежде на пополнение запасов внутреннего хранилища эмоций. Так, один из моих пациентов считал невозможным назначать свидания своей предполагаемой невесте каждый день, полагая, что если будет видеть ее слишком часто, то его личность будет истощена. В случаях с выраженной шизоидной наклонностью защита от эмоциональной потери вызывает вытеснение аффекта и позицию отъединения (detachment), в результате чего другие люди воспринимают их как отчужденных, в крайних случаях — даже как бесчеловечных. Подобные индивидуумы обычно описываются как «замкнутые личности». Принимая во внимание степень сокрытия эмоций, это описание совершенно верно. Тревога относительно эмоциональной потери порой проявляется достаточно странным образом. Возьмем, например, случай молодого человека, который хотел пройти анализ: на первой консультации я отметил у него манеру смутной таинственности, которую счел характерной для скрытой шизоидной наклонности, которая так часто сопровождается неспособностью описать какие-либо конкретные симптомы. Этот пациент заканчивал университет и его объективная проблема состояла в повторяющихся неудачах на экзаменах. Устные экзамены представляли для него особую трудность, и, хотя он знал правильный ответ, он обычно был неспособен его дать. Было очевидно, что присутствовали также проблемы в его взаимоотношениях с отцом, но форма, которую приобрела данная проблема, связана с тем фактом, что дать правильный ответ значил отдать экзаменатору то, что было с трудом обретено (интернализировано), и, следовательно, было слишком дорогим, чтобы потерять. В попытке преодолеть трудности, связанные с эмоциональной отдачей, индивидуумы с шизоидной склонностью, прибегают к различным техникам, две из которых здесь следует упомянуть. Это (а) техника исполнения ролей, и (б) техника эксгибиционизма.
(а) Техника исполнения ролей
Играя роль, или исполняя заимствованную роль, шизоидный индивидуум часто способен выразить достаточно много чувства и производить впечатление имеющего социальные контакты, но, действуя подобным образом, он на самом деле ничего не отдает и ничего не теряет, так как он только играет роль, а его личность в это не вовлечена. В тайне от других он не признает играемую им роль, и, таким образом, ищет способ сохранить свою личность нетронутой и огражденной от компромисса. Здесь следует добавить, что в некоторых случаях роли играются вполне сознательно, в других случаях факт исполнения ролей является бессознательным, и только в ходе психоаналитического лечения приходит его осознание. Сознательное играние роли может быть проиллюстрировано случаем явно шизоидного молодого человека, который впервые вошел в мой кабинет с цитатой из Фрейда на устах. Таким образом, он с самого начала пытался утвердить себя в моих глазах в качестве поборника психоанализа, но мое немедленное подозрение о том, что он лишь играет роль, полностью подтвердилось с началом аналитического лечения. Играемая им роль в действительности служила защитой от подлинного эмоционального контакта со мной и от подлинной эмоциональной отдачи.
(б) Техника эксгибиционизма
Эксгибиционистские склонности всегда играют ведущую роль в шизоидной ментальности, и, конечно же, они тесно связаны с склонностью исполнять роли. По большей части они могут быть бессознательны и часто скрыты тревогой, тем не менее, в ходе курса аналитического лечения они проявляются совершенно отчетливо. Привлекательность для индивидуумов с шизоидной наклонностью литературной и артистической деятельности частично обусловлена тем фактом, что эти виды деятельности открывают путь эксгибиционистским способам выражения без прямого социального контакта. Значение использования эксгибиционизма в качестве защиты содержится в том факте, что он представляет собой технику для отдачи без отдачи, посредством замены отдачи на демонстрацию. Эта попытка решения проблемы отдачи без потери имеет, однако, сопутствующие трудности. Поскольку с актом отдачи исходно связана тревога, которая переходит и на акт демонстрации, стремление произвести впечатление приобретает качество разоблачения. Когда это происходит, эксгибиционистские ситуации могут становиться крайне болезненными для проницательного самосознания таких индивидуумов. Связь между отдачей и демонстрацией может быть проиллюстрирована реакцией незамужней женщины с шизоидной составляющей в ее личности, которая как-то утром в 1940 году прочла в газете, что ночью недалеко от моего дома упала немецкая бомба. Из газетной статьи ей было совершенно ясно, что бомба упала на достаточном для моей безопасности расстоянии от дома, и она выразила чувство глубочайшего удовлетворения этим фактом. Тем не менее, в силу присущей ей сдержанности эмоций она не могла позволить себе непосредственное выражение связанных со мною чувств, которые, тем не менее, ей хотелось выразить. В стремлении обойти эту трудность, на следующей сессии она протянула мне листок бумаги, на котором ценой значительных усилий она написала некоторую информацию о себе. Таким образом, она мне что-то дала, а именно ее видение себя, отраженное на бумаге. В этом случае имелось несомненное движение от позиции демонстрации к позиции отдачи. Пусть и не явным образом, но она дала мне психические содержания, которым она придавала величайшую нарциссическую ценность и тем самым она попыталась расстаться с ними. Также имелось несомненное движение от нарциссической оценки собственных психических содержаний в направлении оценки меня в качестве внешнего объекта и как человека. В свете происшедшего неудивительно, что в этом случае анализ выявил значительный конфликт, относящийся к расставанию с телесными содержаниями.
3. Фактор инкорпорации в либидинальной позиции
Ранняя оральная позиция характеризуется не только взятием, но также инкорпорацией или интернализацией. Регрессивное восстановление ранней оральной позиции быстрое всего возникает в ситуации эмоциональной фрустрации, в которой ребенок ощущает: а) что он не любим по-настоящему матерью как личность, и б) что его собственная любовь к матери в действительности не оценена и не принята ею. Эта весьма травматичная ситуация приводит к тому, что:
а) Ребенок начинает воспринимать мать в качестве плохого объекта, поскольку она, по-видимому, не любит его;
б) Ребенок начинает считать внешнее выражение своей любви чем-то плохим, вследствие чего стремится сохранить свою любовь как можно более хорошей, из-за чего склонен прятать свою любовь внутри себя.
в) Ребенок начинает чувствовать, что любовные отношения с внешними объектами являются чем-то плохим, или, по крайней мере, опасным.
В результате ребенок будет стараться перевести свои отношения с объектами в область внутренней реальности — ту область, в которой его мать и ее грудь уже появились в качестве интернализованных объектов под влиянием ситуаций фрустрации на ранней оральной фазе. Вследствие последующих фрустрирующих ситуаций интернализация объекта в дальнейшем используется в качестве защитной техники. Этому процессу интернализации способствует, если не побуждает его, сама природа оральной позиции, ведь инкорпорация является неотъемлемой целью орального импульса. Первоначально имеет место физическая инкорпорация, но, по-видимому, эмоциональное состояние, сопровождающее стремления к инкорпорации, само по себе имеет инкорпорируюущую окраску. Следовательно, когда происходит фиксация на ранней оральной фазе, инкорпорирующая позиция неизбежно вплетается в структуру Эго. Следовательно, в случае индивидуумов с шизоидной составляющей в их личности, существует выраженная тенденция к тому, чтобы извлекать смысл внешнего мира исключительно из внутреннего мира. У шизофреников эта тенденция может стать настолько сильной, что различие между внутренней и внешней реальностью у них по большей части затмевается. Однако, в отличие от подобных крайних случаев, среди индивидуумов с шизоидной наклонностью существует общая тенденция хранить свои ценности (values) во внутреннем мире. Они не только склонны считать, что их объекты принадлежат внутреннему, а не внешнему миру, но и очень склонны идентифицироваться с собственными внутренними объектами. Этот факт имеет весьма значительный вклад в их трудности с эмоциональной отдачей. В случаях индивидуумов, чьи объектные отношения находятся главным образом во внешнем мире, следствием отдачи является создание и усиление ценностей, рост самоуважения, но, в случаях с индивидуумами, чьи объектные отношения преобладают во внутреннем мире, отдача обладает эффектом обесценивания ценностей и падения самоуважения. Когда подобные индивидуумы отдают, они ощущают себя истощенными, потому что они отдают ценой их внутреннего мира. У женщин такого типа эта тенденция может привести к страху рождения ребенка, поскольку рождение ребенка для них имеет значение не столько приобретения ребенка, сколько потерю содержимого с последующим ощущением пустоты. У меня было несколько пациенток, у которых глубокое нежелание делиться содержимым приводило к исключительно тяжелым родам. В подобных случаях, конечно, это, действительно, случай расставания с телесным содержимым, но аналогичное явление, главным образом в ментальной сфере, может быть проиллюстрировано случаем художника, который после завершения картины ощущал не то, что он что-то создал или приобрел в результате, а потерю своего хорошего качества. Подобное явление позволяет объяснить бесплодные периоды, следующие за периодами творческой деятельности у художников, и, в частности, у того, о котором шла речь выше.
Для облегчения чувства истощения после отдачи и созидания индивидуум с шизоидной составляющей часто прибегает к интересной защите. Он начинает считать отданное или созданное им никчемным. Таким образом, художник терял интерес к своим картинам немедленно, как только их завершал. Как правило, они или пылились в углу студии, или рассматривались просто как товар на продажу. Таким же образом женщины со сходной ментальностью теряют всякий интерес к детям сразу после их рождения. С другой стороны, индивидуумами с шизоидными чертами может применяться совершенно противоположная форма защиты против потери содержимого: для самоограждения от чувства потери произведенного ими они могут считать это по-прежнему частью собственного содержимого. Так, очень далекая от безразличия к своему родившемуся ребенку, мать может продолжать считать его жемчужиной своего содержимого и, соответственно, переоценивать его. Такие матери с чрезмерным собственничеством к своим детям не готовы предоставить им статус отдельной личности, что имеет печальные последствия для несчастных детей. Подобным образом, хотя и с менее печальными результатами, художник может защищать себя от чувства потери содержимого, пребывая в нереалистичном чувстве и продолжая считать картины своей собственностью даже после того, как они были куплены другими. В связи с этим можно указать на форму защиты, замещающую отдачу на демонстрацию. Художник «демонстрирует» или выставляет свои картины, тем самым не напрямую демонстрируя себя. Сходным образом автор демонстрирует себя миру на расстоянии посредством своих книг. Различные виды искусства, таким образом, обеспечивают крайне благоприятные возможности выражения для индивидуумов с шизоидной склонностью. При помощи художественной деятельности они способны одновременно замещать отдачу на демонстрацию, и, в то же время, производить что-то, что они могут по-прежнему считать частью самих себя даже после перемещения этого чего-то из внутреннего мира во внешний.
Другим важным проявлением поглощенности внутренним миром является склонность к интеллектуализации, являющаяся характерной шизоидной чертой. Она представляет собой очень мощную технику защиты и действует как труднопреодолимое сопротивление в психоаналитической терапии. Интеллектуализация означает переоценку мыслительных процессов, связанную с трудностями, которые индивидуум с шизоидной наклонностью испытывает в установлении эмоциональных контактов с другими людьми. Ввиду поглощенности внутренним миром и вытеснения аффекта, следующего за ходом мысли, он испытывает трудности в искреннем выражении чувств перед другими и спонтанном проявлении себя в отношениях с другими. Это заставляет его предпринимать усилия по решению эмоциональных проблем интеллектуально во внутреннем мире. Казалось бы, сознательное намерение интеллектуально разрешить эмоциональные проблемы является первым шагом на пути адаптивного поведения в отношении к внешним объектам, но, так как из глубин бессознательного поднимаются эмоциональные конфликты, затрудняющие движение в этом направлении, он все более склонен подменить их реальное решение в эмоциональной сфере его отношений во внешнем мире интеллектуальными решениями. Конечно, эта тенденция в значительной степени усиливается либидинальным катексисом интернализованных объектов. Поиск интеллектуальных решений сугубо эмоциональных проблем приводит к двум важным следствиям: (1) мыслительный процесс становится сильно заряженным либидо, мир мыслей стремится стать преобладающей сферой творческой деятельности и самовыражения; (2) идеи заменяют чувства, а интеллектуальные ценности (values) подменяют эмоциональные ценности.
У больных шизофренией замена чувств мыслями не останавливается ни перед чем. Когда у таких пациентов проявляются чувства, они обычно не связаны с мыслительным содержанием и крайне неуместны в данной ситуации, или, наоборот, в случаях кататонии, выражение эмоций принимает форму внезапных и безудержных вспышек. Принятие понятия «шизофрения», конечно, прежде всего, основывалось на наблюдении этого разлада между мыслями и чувствами, производящего впечатление раскола (split) в сознании (mind). Тем не менее, следует признать, что главным образом имеет место раскол в Эго. То, что проявляется на поверхности как разлад между мыслью и чувством, должно быть соответственно признано как отражение раскола между: (1) более поверхностной частью Эго, представляющей более высокие уровни и включающей сознание, и (2) более глубокой частью Эго, представляющей его нижние уровни и включающей элементы, связанные с либидо и, следовательно, с источником аффекта. С динамической, психоаналитической точки зрения подобный раскол может быть объяснен только в терминах вытеснения, и, следовательно, мы можем придти к заключению, что в данном случае более глубокая и более высоко либидальная часть Эго вытесняется более поверхностной частью Эго, в которой мыслительные процессы являются более развитыми.
В случае индивидуумов, у которых шизоидные черты присутствуют в меньшей степени, разлад между мыслями и чувствами, конечно, менее заметен. Тем не менее, им присуща не только замена эмоциональных ценностей интеллектуальными, но и выраженная либидинизация мыслительного процесса. Подобные индивидуумы часто более склонны создавать детально разработанные интеллектуальные системы, нежели развивать эмоциональные отношения с другими людьми. Из выдуманных ими систем они стремятся создать либидинальные объекты. «Влюбленность в любовь» (being in love with love), по-видимому, является явлением такой природы, а шизоидные страстные увлечения часто несут в себе этот элемент. Страстные увлеченности такого рода могут приводить к достаточно неприятным последствиям для мнимого объекта любви. В случае же влюбленности действительно шизоидной личности в какую-нибудь радикальную политическую философию последствия будут весьма серьезными, так как количество жертв может быть неисчислимо. Такая личность, будучи влюбленной в интеллектуальную систему, однозначно ею понимаемую и универсально применяемую, имеет все признаки фанатика, которым он на самом деле и является. Когда подобный фанатик имеет и склонность, и возможность предпринять меры к всеобщему безжалостному распространению своей системы на других, ситуация может стать катастрофической, хотя иногда, возможно, результатом будет не зло, а добро. Тем не менее, не все обожатели интеллектуальных систем имеют или желание, или возможности навязать свои системы внешнему миру. Среди них более распространена позиция «над схваткой», в стороне от повседневной жизни и взгляд с чувством превосходства на остальное человечество с их интеллектуальных высот (например, отношение к буржуазии, распространенное среди интеллигенции).
Сейчас уместно обратить внимание на обязательное наличие чувства внутреннего превосходства разной степени выраженности у индивидуумов с шизоидной наклонностью. Часто оно в значительной мере бессознательно. Как правило, в ходе аналитического лечения необходимо преодолеть значительное сопротивление, прежде чем оно будет выявлено. Еще более мощное сопротивление возникает при попытке проанализировать его истоки. Как правило, анализ истоков обнаруживает, что чувство превосходства основывается на: (1) общей тайной переоценке личных содержаний, как умственных, так и физических, (2) нарциссическом раздувании Эго, возникающем из тайного обладания и значительной идентификации с интернализованными либидинальными объектами (т.е. материнской грудью и отцовским пенисом). Здесь было бы трудно преувеличить значение элемента скрытности. Таинственная и мистическая атмосфера часто окружает явно шизоидных индивидуумов, но, даже если шизоидная составляющая играет относительно скромную роль, это по-прежнему остается важным фактором в бессознательной ситуации. Внутренняя необходимость в скрытности, конечно, частично определяется виной за обладание интернализованными объектами, за их «похищение», но также в немалой степени определяется страхом потери интернализованных объектов, кажущихся безгранично ценными (даже дороже жизни), и интернализация которых является мерой их значительности и степенью зависимости от них. Тайное обладание такими интернализованными объектами ведет к тому, что индивидуум ощущает свое «отличие» от других людей, даже если, как это обычно и бывает, он не представляет собой нечто исключительное или уникальное. При исследовании этого чувства отличия от других людей, тем не менее, обнаруживается его тесная связь с ощущением себя «посторонним»; частой темой их снов является ощущение оставленности, не включенности. Часто такой индивидуум, хотя и занимается обычными делами дома и в школе, весомую часть времени уделяет достижениям в учебе, с энергией, которую обычные мальчики тратят на совместные игры. Иногда он может стремиться к достижениям в спорте. Тем не менее, как правило, есть свидетельства наличия трудностей в эмоциональных отношениях в группе, и в любом случае они остаются верны их приверженности обходить подобные трудности усилиями в интеллектуальной сфере. Здесь мы уже в состоянии найти свидетельства действия интеллектуальной защиты. Просто удивительно, как часто в истории шизофреника мы обнаруживаем, что он подавал надежды в течение всего срока обучения в школе, или, по крайней мере, какой-то его части. Если мы заглянем еще глубже в истоки этого чувства отличия от остальных, мы также обнаружим следующие особенности:
(1) в их ранней жизни, вследствие явного безразличия или собственничества со стороны матери, они приходили к убеждению, что мать в действительности не любила их и не признавала их личностями с собственными правами;
(2) под влиянием чувства депривации и неполноценности они оставались глубоко фиксированными на своих матерях;
(3) либидинальная позиция, сопровождавшая такую фиксацию, характеризовалась не только выраженной зависимостью, но также нарциссизмом и стремлением к самосохранению из-за тревоги в ситуации, которая, как представляется, несет угрозу Эго;
(4) посредством регрессии к позиции ранней оральной фазы не только усиливается либидинальный катексис уже интернализованной «груди-матери», но и сам по себе процесс интернализации обретает чрезмерное влияние на отношения с другими объектами;
(5) конечным результатом всего этого является переоценка внутреннего мира ценою недооценки внешнего.
4. Опустошение объекта как вовлечение либидинальной позиции
Опустошение объекта является следствием вовлечения инкорпорирующего качества ранней оральной позиции. Ранее, в разделе «Тенденция в ориентации на частичный объект (часть тела)», мною были указаны некоторые психологические последствия для ребенка. В частности, было отмечено, как возникающая в сознании (mind) в обстоятельствах депривации тревога касательно собственной пустоты приводит к тревоге относительно того, как эта пустота влияет на грудь матери. Также было отмечено, как он интерпретирует кажущуюся или явную пустоту груди своей матери как результат собственных инкорпорирующих стремлений, и как следствие, начинает испытывать тревогу в связи с ответственностью за данное исчезновение и разрушение не только материнской груди, но и самой матери. Тревога по этому поводу значительно возрастает в результате депривации, придающей агрессивное качество его либидинальной потребности. Подобная тревога находит классическое выражение в сказке «Красная шапочка» («Little Red Riding Hood»). Напомню, в этой сказке маленькая девочка в ужасе обнаруживает исчезновение любимой бабушки и остается наедине со своей потребностью в инкорпорации в виде пожирающего волка. Трагедия красной шапочки — это трагедия ребенка на ранней оральной фазе. Конечно, как и положено, у сказки счастливый конец. Ребенок обнаруживает, что мать, которую, как он боялся, он съел, в конце концов появляется вновь. Все же, хотя детям в их младенчестве и не достает умственных способностей и организованного опыта, они могут иначе получить успокоение от этой тревоги. В ходе своего развития они обретают достаточное сознательное понимание, чтобы осознать, что в действительности их матери не исчезают из-за явной разрушительности их инкорпорирующих потребностей, а весь опыт травматической ситуации, связанный с депривацией в ранней оральной фазе, подвергается вытеснению. В то же время тревога, связанная с этой ситуацией, перерастает в бессознательную тревогу, готовую к реактивации последующим аналогичным опытом. При наличии выраженной фиксации на ранней оральной фазе реактивация травматической ситуации особенно вероятна, если позднее ребенок осознает, он не любим и не признается личностью собственной матерью и что, в действительности, она не принимает и не считает его любовь чем-то хорошим.
Важно удерживать в сознании это различие между ситуацией, возникающей в ранней оральной фазе и ситуацией в поздней оральной фазе, когда появляется стремление кусать, постепенно вытесняющее стремление сосать. В поздней оральной фазе происходит дифференциация между оральной любовью, ассоциируемой с сосанием, и оральной ненавистью, связанной с кусанием, следствием чего является развитие амбивалентности. Ранняя оральная фаза преамбивалентна, и этот факт особенно важен в свете того, что оральное поведение ребенка во время этой преамбивалентной фазы представляет собой первый способ индивидуума к выражению своей любви. Оральные отношения ребенка с матерью в ситуации сосания представляет собой первый опыт любовных отношений, и, следовательно, фундамент, на котором строятся все последующие отношения с объектами любви. Они также представляют собой первый опыт социальных отношений, и, тем самым, формирует основу последующего отношения индивидуума к обществу. Помня об этом, давайте вернемся к ситуации, возникшей, когда фиксированный на ранней оральной фазе ребенок осознает, что он не любим и не признается личностью собственной матерью и, что, в действительности, она не принимает и не считает его любовь чем-то хорошим. В этих обстоятельствах первоначальная травматическая ситуация ранней оральной фазы эмоционально реактивируется и восстанавливается в прежнем положении, а ребенок начинает чувствовать, что причиной отсутствия любви матери к нему является он сам, что он разрушил ее чувства, что они исчезли по его вине. В то же время он чувствует, что она отказывается принять его любовь, потому что его любовь деструктивна и плоха. Это, конечно, гораздо более невыносимая ситуация, чем ситуация, имеющая место в случае фиксации ребенка на поздней оральной фазе. В последнем случае ребенок, будучи по сути амбивалентным, интерпретирует ситуацию иначе, а именно — что это его ненависть, а не любовь разрушила любовь его матери. Следовательно, он плохой, когда испытывает ненависть, а его любовь сохраняется как нечто хорошее. Именно эта позиция, по-видимому, лежит в основании маниакально-депрессивного психоза и образует депрессивную позицию. И наоборот, позиция, ведущая к шизоидному развитию, возникает на преамбивалентной ранней оральной фазе. Индивидуум здесь чувствует, что его любовь плоха, так как она разрушительна по отношению к его либидинальным объектам. Такое положение вещей может быть описано как шизоидная позиция. Ситуация представляется исключительно трагичной; она стала темой многих великих трагедий в литературе и излюбленной темой поэтических творений (например, в «Люси» Вордсворта). Неудивительно, что индивидуумы с шизоидной склонностью переживают такую трудность в проявлении любви. Их глубинную тревогу выразил Оскар Уайльд в «Балладе Редингской тюрьмы» (The Ballad of Reading Gaol), где он писал «Каждый убивает то, что любит». Также неудивительна их трудность с эмоциональной отдачей, поскольку они никогда не могут избавиться от страха, что их дары смертельны, как дары Борджиа (Borgia). Так один мой пациент принес мне в подарок фрукты, а на следующий день начал сессию вопросом: «Вы не отравились?»
Индивидуум с шизоидной наклонностью хранит любовь в себе не только из чувства, что она слишком дорога, чтобы делиться ею. Он запирает ее в себе, так как чувствует, что она слишком опасна для его объектов. Таким образом, он держит любовь не только в сейфе, но и в клетке. А поскольку он считает свою любовь плохой, он склонен воспринимать любовь других сходным образом. Такая интерпретация любви другого не обязательно подразумевает проекцию с его стороны, но, конечно же, он склонен прибегать к помощи этой защитной техники. Это иллюстрирует, например, сказка «Красная Шапочка», на которую я уже ссылался. В ней волк представляет ее собственную инкорпорирующую любовь оральной фазы. Помимо этого, в сказке также говорится, что волк занял место бабушки в кровати, что означает, конечно же, что она приписывает собственную инкорпорирующую позицию ее либидинальному объекту, который, затем, превращается в пожирающего волка. Таки образом, индивидуум с шизоидными чертами выстраивает защиты не только против своей любви к другим, но и против их любви к себе. Так, одна довольно шизоидная пациента иногда говорила мне: «Что бы вы не делали, вы никогда не должны хорошо относиться ко мне.»
Следовательно, когда индивидуум с шизоидной наклонностью отрекается от социальных контактов, то, прежде всего, из-за чувства, что он не должен никого любить и быть любимым. Тем не менее, он не всегда ограничивается лишь пассивной отчужденностью. Напротив, часто он предпринимает активные меры, чтобы оттолкнуть от себя свои либидинальные объекты. Для этого он использует агрессию, которая имеется в его распоряжении. Он мобилизует ресурсы своей ненависти и направляет агрессию на других, против своих либидинальных объектов. Так, он может ссорится с людьми, быть неприятным, грубым. Поступая таким образом, он не только заменяет любовь ненавистью в отношениях со своими объектами, но и вызывает в них ненависть вместо любви по отношению к себе, и все это ради того, чтобы удерживать свои либидинальные объекты на дистанции. Подобно трубадурам (и, возможно, также диктаторам) он может позволить себе любить и быть любимым только на расстоянии. Это вторая великая трагедия, к которой склонны индивидуумы с шизоидной тенденцией. Первая трагедия, как мы видели, в том, что они считают, что их любовь разрушительна для тех, кого они любят. Вторая возникает, когда он становится жертвой навязчивого стремления ненавидеть и быть ненавидимым, хотя всегда в глубине души хотел любить и быть любимым.
Тем не менее, существуют еще два мотива, вносящих свой вклад в присущую индивидуумам с шизоидной наклонностью тенденцией заменять любовь ненавистью: интересно, что один из них моральный, а другой аморальный. Похоже, два эти мотива особо влиятельны в случае революционера и предателя. Аморальный мотив побуждаем тем соображением, что поскольку радость любви перекрыта для него, он может доставить себе радость ненависти, испытывая то удовольствие, которое ему доступно. Он заключает договор с дьяволом и провозглашает: «Для меня зло — добро». Моральный мотив исходит из соображения: «если любовь включает разрушение, лучше разрушать ненавистью». Ненависть очевидным образом является разрушительной и плохой, в отличие от разрушение любовью. Последняя же по праву является созидательной и хорошей. Когда в игру вступают оба эти мотива, мы сталкиваемся с удивительной сменой моральных ценностей. Это не только «Для меня зло — добро» (Evil be thou my good), но и «Для меня добро — зло (Good be thou my evil).» Следует добавить, что такая полная перемена ценностей редко принимается на сознательном уровне, но она нередко играет немаловажную роль в бессознательном. Это третья великая трагедия, которой подвержены индивидуумы с шизоидной наклонностью.
Шизоидное расстройство личности — Симптомы и причины
Обзор
Шизоидное расстройство личности — это необычное состояние, при котором люди избегают социальной активности и постоянно уклоняются от взаимодействия с другими. У них также есть ограниченный диапазон эмоционального выражения.
Если у вас шизоидное расстройство личности, вас могут считать одиночкой или пренебрежительным отношением к другим, и вам может не хватать желания или навыков для установления близких личных отношений.Поскольку вы не склонны проявлять эмоции, вам может казаться, что вы не заботитесь о других или о том, что происходит вокруг вас.
Причина шизоидного расстройства личности неизвестна. Разговорная терапия и, в некоторых случаях, лекарства могут помочь.
Продукты и услуги
Показать больше продуктов от Mayo ClinicСимптомы
Если у вас шизоидное расстройство личности, вероятно, вы:
- Предпочитаю побыть одному и заниматься делами в одиночестве
- Не хочу или не наслаждаюсь близкими отношениями
- Не испытывать особого желания к сексуальным отношениям
- Ощущение, будто вы не можете испытать удовольствие
- Имеют трудности с выражением эмоций и адекватной реакцией на ситуации
- Может показаться другим без юмора, равнодушным или эмоционально холодным
- Может показаться, что не хватает мотивации и целей
- Не реагировать на похвалу или критические замечания других людей
Шизоидное расстройство личности обычно начинается в раннем взрослом возрасте, хотя некоторые особенности могут быть заметны в детстве.Эти функции могут вызвать у вас проблемы с обучением в школе, на работе, в обществе или в других сферах жизни. Однако вы можете достаточно хорошо выполнять свою работу, если в основном работаете в одиночку.
Шизотипическое расстройство личности и шизофрения
Шизоидное расстройство личности, хотя и является другим расстройством, может иметь некоторые симптомы, схожие с шизотипическим расстройством личности и шизофренией, например, сильно ограниченную способность устанавливать социальные связи и отсутствие эмоционального выражения.Людей с этими расстройствами можно рассматривать как странных или эксцентричных.
Несмотря на то, что имена могут звучать одинаково, в отличие от шизотипического расстройства личности и шизофрении, люди с шизоидным расстройством личности:
- Находятся в контакте с реальностью, поэтому они вряд ли испытают паранойю или галлюцинации
- Имеют смысл, когда они говорят (хотя тон может быть не слишком живым), чтобы у них не было разговорных шаблонов, которые были бы странными и которые трудно усвоить
Когда обращаться к врачу
Люди с шизоидным расстройством личности обычно обращаются за лечением только от связанной проблемы, например депрессии.
Если кто-то из ваших близких посоветовал вам обратиться за помощью по поводу симптомов, общих для шизоидного расстройства личности, запишитесь на прием к специалисту в области здравоохранения или психического здоровья.
Если вы подозреваете, что у близкого человека шизоидное расстройство личности, мягко предложите ему обратиться за медицинской помощью. Возможно, вам будет полезно предложить пойти на первую встречу.
Причины
Личность — это сочетание мыслей, эмоций и поведения, которое делает вас уникальным.Это то, как вы смотрите, понимаете и относитесь к внешнему миру, а также то, как вы видите себя. Личность формируется в детстве благодаря взаимодействию унаследованных тенденций и факторов окружающей среды.
При нормальном развитии дети со временем учатся точно интерпретировать социальные сигналы и соответствующим образом реагировать. Причины развития шизоидного расстройства личности неизвестны, хотя сочетание генетических факторов и факторов окружающей среды, особенно в раннем детстве, может играть роль в развитии расстройства.
Факторы риска
Факторы, повышающие риск развития шизоидного расстройства личности, включают:
- Наличие родителя или другого родственника, страдающего шизоидным расстройством личности, шизотипическим расстройством личности или шизофренией
- Родитель был холодным, пренебрежительным или невосприимчивым к эмоциональным потребностям
Осложнения
Люди с шизоидным расстройством личности подвергаются повышенному риску:
- Развивающееся шизотипическое расстройство личности, шизофрения или другое бредовое расстройство
- Другие расстройства личности
- Большая депрессия
- Тревожные расстройства
Авг.17, 2017
Симптомы, причины и методы лечения шизоидного расстройства личности
Что такое расстройства личности?
Люди с расстройствами личности имеют давние модели мышления и действий, которые отличаются от того, что общество считает обычным или нормальным. Негибкость их личности может вызвать сильные страдания и мешать работе во многих сферах жизни, в том числе в социальной сфере и на работе. Люди с расстройствами личности, как правило, также плохо справляются с ситуацией и с трудом выстраивают здоровые отношения.
В отличие от людей с тревожными или депрессивными расстройствами, которые знают, что у них есть проблема, но не могут ее контролировать, люди с расстройствами личности часто не осознают, что у них есть проблема, и не верят, что им есть чем управлять. Поскольку они часто не верят, что у них есть проблема, люди с расстройствами личности часто не обращаются за помощью.
Что такое шизоидное расстройство личности?
Шизоидное расстройство личности — одно из группы состояний, называемых «кластером А» или эксцентрическими расстройствами личности.Люди с этими расстройствами часто кажутся странными или необычными. Люди с шизоидным расстройством личности также склонны быть отстраненными, отстраненными и безразличными к социальным отношениям. Как правило, это одиночки, которые предпочитают уединенные занятия и редко выражают сильные эмоции. Хотя их имена звучат одинаково и у них могут быть похожие симптомы, шизоидное расстройство личности — это не то же самое, что шизофрения. Многие люди с шизоидным расстройством личности могут нормально функционировать, хотя они, как правило, выбирают такую работу, которая позволяет им работать в одиночку, например, сотрудники службы безопасности в ночное время, библиотекари или сотрудники лабораторий.
Каковы симптомы шизоидного расстройства личности?
Люди с шизоидным расстройством личности часто ведут затворничество, организуя свою жизнь так, чтобы избегать контактов с другими людьми. Многие никогда не женятся или могут продолжать жить со своими родителями, став взрослыми. Другие общие черты людей с этим расстройством включают следующее:
- Они не хотят и не поддерживают близких отношений даже с членами семьи.
- Они выбирают уединенную работу и занятия.
- Они получают удовольствие от немногих занятий, в том числе от секса.
- У них нет близких друзей, кроме родственников первой степени родства.
- Им трудно общаться с другими людьми.
- Они равнодушны к похвале и критике.
- Они отстранены и мало эмоций.
- Они могут мечтать и / или создавать яркие фантазии о сложной внутренней жизни.
Насколько распространено шизоидное расстройство личности?
Трудно точно оценить распространенность этого расстройства, потому что люди с шизоидным расстройством личности редко обращаются за лечением.Шизоидное расстройство личности чаще поражает мужчин, чем женщин, и чаще встречается у людей, у которых есть близкие родственники, больные шизофренией.
Шизоидное расстройство личности обычно начинается в позднем подростковом или раннем взрослом возрасте.
Что вызывает шизоидное расстройство личности?
Мало что известно о причине шизоидного расстройства личности, но предполагается, что в этом играют роль и генетика, и окружающая среда. Некоторые специалисты в области психического здоровья предполагают, что мрачное детство, в котором отсутствовали тепло и эмоции, способствует развитию расстройства.Более высокий риск шизоидного расстройства личности в семьях шизофреников предполагает, что генетическая предрасположенность к этому расстройству может передаваться по наследству.
Как диагностируется шизоидное расстройство личности?
Если присутствуют симптомы этого расстройства личности, врач начнет обследование с составления полной истории болезни и, возможно, физического осмотра. Хотя лабораторных тестов для диагностики расстройств личности не существует, врач может использовать различные диагностические тесты, чтобы исключить физическое заболевание как причину симптомов.
Если врач не обнаружит физической причины появления симптомов, он может направить человека к психиатру или психологу, специалистам в области здравоохранения, которые имеют специальную подготовку для диагностики и лечения психических заболеваний. Психиатры и психологи используют специально разработанные инструменты интервью и оценки, чтобы оценить человека на предмет расстройства личности.
Как лечится шизоидное расстройство личности?
Люди с этим расстройством личности редко обращаются за лечением, потому что их мысли и поведение обычно не вызывают у них беспокойства.При обращении за лечением наиболее часто используется психотерапия — форма консультирования. Скорее всего, лечение будет сосредоточено на повышении общих навыков преодоления трудностей, а также на улучшении социального взаимодействия, общения и самооценки. Поскольку доверие является важным компонентом терапии, лечение может быть сложной задачей для терапевта, потому что людям с шизоидным расстройством личности сложно выстраивать отношения с другими людьми. Обучение социальным навыкам также может быть важным компонентом лечения.
Лекарства обычно не используются для лечения самого шизоидного расстройства личности. Однако лекарства могут быть прописаны, если человек также страдает связанной психологической проблемой, такой как депрессия.
Каковы осложнения шизоидного расстройства личности?
Отсутствие социального взаимодействия — главное осложнение шизоидного расстройства личности. Люди с этим расстройством личности редко бывают агрессивными, так как предпочитают не взаимодействовать с людьми.Сопутствующие состояния, такие как расстройства настроения, тревожные расстройства и другие расстройства личности, также могут встречаться чаще, чем в общей популяции.
Каковы перспективы для людей с шизоидным расстройством личности?
Хотя некоторые из их поведения могут быть странными, люди с шизоидным расстройством личности, как правило, способны функционировать в повседневной жизни. Однако они могут не формировать значимых отношений или иметь собственные семьи. Исследования показали, что иногда они могут испытывать социальную, финансовую и трудовую инвалидность.
Можно ли предотвратить шизоидное расстройство личности?
Не существует известного способа предотвратить шизоидное расстройство личности.
Что такое шизоидное расстройство личности?
Шизоидное расстройство личности (ШРЛ) — это хроническое и широко распространенное состояние, характеризующееся социальной изоляцией и чувством безразличия по отношению к другим людям. Тех, кто живет с этим расстройством, часто описывают как отстраненных или замкнутых и склонных избегать социальных ситуаций, связанных с взаимодействием с другими людьми. люди.
Им сложно выражать эмоции, им не хватает желания строить близкие личные отношения. Считается, что этот тип расстройства личности встречается относительно редко и чаще встречается у мужчин, чем у женщин. Люди с шизоидным расстройством личности также подвержены риску депрессии.
Симптомы шизоидного расстройства личности
Люди с шизоидным расстройством личности обычно испытывают:
- Озабоченность самоанализом и фантазией
- Чувство безразличия к похвале и одобрению, а также к критике или неприятию
- Отрыв от других людей
- Отсутствие или отсутствие желания устанавливать близкие отношения с другими людьми
- Безразличие к социальным нормам и ожиданиям
- Нечастое участие в мероприятиях для развлечения или удовольствия
- Отсутствие социальных или семейных отношений
- Часто описывается как холодный, равнодушный, замкнутый и отстраненный
Типичное начало
Заболевание часто впервые проявляется в детстве и обычно проявляется в раннем взрослом возрасте.Симптомы расстройства могут влиять на несколько сфер жизни, включая семейные отношения, учебу и работу.
В DSM-5 шизоидное расстройство личности определяется как «широко распространенный паттерн социальных и межличностных дефицитов, характеризующийся острым дискомфортом и сниженной способностью формировать близкие отношения, а также когнитивными или перцептивными искажениями и эксцентриситетом поведения, начиная с раннего взросления и до настоящего времени. в различных контекстах «.
Люди с шизоидным расстройством личности часто описываются окружающими как отстраненные, холодные и отстраненные.Те, кто страдает этим расстройством, могут предпочесть одиночество, но некоторые также могут в результате испытывать одиночество и социальную изоляцию.
Воздействие на всю жизнь
Люди с этим расстройством также обычно мало дружат, редко встречаются и часто не женятся. Симптомы расстройства также могут затруднять работу на должностях, требующих большого социального взаимодействия или навыков работы с людьми. Люди с шизоидным расстройством личности могут лучше справляться с работой, связанной с работой в одиночестве.
Шизоидное расстройство личности в сравнении с шизофренией
Хотя шизоидное расстройство личности считается одним из расстройств шизофренического спектра и имеет некоторые общие симптомы с шизофренией и шизотипическим расстройством личности, существуют важные различия, которые отделяют ШРЛ от этих двух расстройств.
Люди с СРЛ редко испытывают паранойю или галлюцинации. Кроме того, хотя они могут казаться отстраненными и отстраненными во время разговора, они действительно имеют смысл, когда говорят, что отличается от сложных речевых шаблонов, которые часто демонстрируют люди с шизофренией.
Причины
Причины шизоидного расстройства личности неизвестны, хотя считается, что определенную роль играет сочетание генетических факторов и факторов окружающей среды. Личность формируется множеством факторов, включая унаследованные черты и склонности, детский опыт, воспитание детей, образование и социальные взаимодействия. Все эти факторы могут сыграть определенную роль в развитии СПД.
Диагностика
Если вас беспокоят симптомы, вы можете начать с консультации с врачом.Ваш врач оценит ваши симптомы и проверит наличие каких-либо основных заболеваний, которые могут способствовать возникновению ваших симптомов. В большинстве случаев вас, скорее всего, направят к специалисту в области психического здоровья.
Диагностические критерии DSM-5 гласят, что люди должны демонстрировать по крайней мере четыре из следующих симптомов, чтобы им был поставлен диагноз ШРЛ:
- Всегда выбирает одинокий образ жизни
- Эмоциональная отстраненность и отсутствие эмоционального выражения
- Не испытывает особого удовольствия от занятий
- Безразличие к критике или похвале
- Отсутствие желания или удовольствия от близких личных отношений
- Слабый интерес или отсутствие интереса к сексу с другими людьми
- Нет близких друзей, кроме ближайших родственников
Шизоидное расстройство личности чаще всего диагностируется психиатром или другим специалистом в области психического здоровья, который обучен диагностировать и лечить расстройства личности.Врачам общей практики часто не хватает подготовки для постановки этого типа диагноза, тем более, что это состояние настолько необычно и его часто путают с другими психическими расстройствами.
Люди с шизоидным расстройством личности редко обращаются за лечением самостоятельно. Часто только после того, как состояние серьезно прервало несколько сфер жизни человека, обращаются за лечением.
Лечение
Шизоидное расстройство личности трудно поддается лечению.Люди с этим расстройством редко обращаются за лечением и могут испытывать трудности с психотерапией, потому что им трудно наладить рабочие отношения с терапевтом. Социальная изоляция, которая характеризует шизоидное расстройство личности, также затрудняет поиск поддержки и помощи.
Людям с шизоидным расстройством личности может быть легче строить отношения, основанные на интеллектуальных, профессиональных или развлекательных занятиях, поскольку такие отношения не основываются на самораскрытии и эмоциональной близости.
Лекарства могут использоваться для лечения некоторых симптомов шизоидного расстройства личности, таких как тревога и депрессия. Такие лекарства обычно используются в сочетании с другими вариантами лечения, такими как когнитивно-поведенческая терапия (КПТ) или групповая терапия.
КПТ может помочь людям с СРЛ выявить проблемные мысли и поведение и развить новые навыки преодоления трудностей. Групповая терапия может помочь людям отработать навыки межличностного общения.
Индивидуальная терапия может показаться пугающей для людей с этим заболеванием, потому что она требует большого социального взаимодействия.Такие методы лечения могут быть наиболее эффективными, когда специалисты в области психического здоровья стараются избегать чрезмерных усилий и клиенты не сталкиваются с чрезмерным давлением и эмоциональными требованиями.
Копинг
Из-за характера заболевания вам может казаться, что проще оставаться при себе, чем обращаться за профессиональной помощью. Даже если вы обычно предпочитаете одиночество, люди с шизоидным расстройством личности все же испытывают одиночество и изоляцию. Есть вещи, которые вы можете сделать, чтобы заручиться поддержкой.
Подумайте о том, чтобы присоединиться к социальной группе, связанной с работой или хобби. Поскольку эмоциональная близость может быть сложной задачей для людей с шизоидным расстройством личности, вам может быть легче общаться с другими в контексте профессиональной или развлекательной деятельности. Это отличный способ развивать социальные связи, не перегружая себя.
Если у вас есть близкий человек с этим заболеванием, вы можете помочь, избегая осуждений, проявляя терпение и побуждая человека обратиться за лечением.Не пытайтесь подтолкнуть человека к занятиям или отношениям, которые заставляют его чувствовать себя некомфортно или давить. Вместо этого поищите занятия, которыми вы можете заниматься вместе и не требующие больших эмоциональных вложений.
Слово от Verywell
Состояние обычно является длительным, хроническим и сохраняется на протяжении всей жизни, но при поддержке и эффективном лечении люди, которые с ним живут, могут продолжать жить полноценной жизнью.
Шизофрения: родственные расстройства | Michigan Medicine
Обзор темы
Некоторые расстройства имеют некоторые из симптомов, сходных с симптомами шизофрении (расстройства шизофренического спектра), в том числе:
- Шизотипическое расстройство личности .Человеку с шизотипическим расстройством личности трудно устанавливать близкие отношения с другими людьми, и он может придерживаться убеждений, не разделяемых другими людьми в его или ее культуре. У человека также может быть необычное поведение и трудности с обучением.
- Шизоидное расстройство личности . Человек с шизоидным расстройством личности отчужден от других людей и не проявляет много эмоций.
- Бредовое расстройство .Люди с бредовым расстройством верят в то, что может случиться, но вряд ли случится. Например, человек с бредовым расстройством может полагать, что у него рак, несмотря на несколько отрицательных результатов тестов. У человека нет других психотических симптомов, кроме тех, которые связаны с заблуждением. Но он или она могут действовать в повседневной жизни.
- Шизоаффективное расстройство . Люди с шизоаффективным расстройством имеют те же симптомы, что и люди с шизофренией.Но у них также бывают эпизоды депрессии и времена, когда они чувствуют себя чрезвычайно счастливыми или полны энергии (мания). Для получения дополнительной информации см. Темы Депрессия и биполярное расстройство.
- Шизофреноформное расстройство . Люди с шизофреноформным расстройством имеют те же симптомы, что и люди с шизофренией. Но эпизоды их болезни длятся не так долго (от 1 до 6 месяцев), и у них может быть не так много проблем в отношениях с другими людьми.
Кредиты
Текущий по состоянию на: 23 сентября 2020 г.
Автор: Healthwise Staff
Медицинский обзор:
Кэтлин Ромито MD — Семейная медицина
Кристин Р.Мальдонадо PhD — Психологическое здоровье
Текущее состояние: 23 сентября 2020 г.
Шизоидное расстройство личности — обзор
APD и другие расстройства личности
До введения APD в DSM-III 1980 г. «избегающая» личность была охвачены диагнозом шизоидной личности и психоаналитической конструкцией «фобический характер». В 1969 году Миллон впервые выступил за отдельную диагностическую конструкцию для «избегающего расстройства личности», но только после DSM-III APD был официально отделен от старый диагноз шизоидной личности по DSM I / II.Таким образом, среди расстройств личности APD и шизоидное расстройство личности имеют тесную связь, основанную на их диагностическом происхождении, хотя были попытки различить эти два. Оба типа личности имеют тенденцию участвовать в основном в одиночестве, а не в социальной деятельности, и кажутся отчужденными или заторможенными в социальных ситуациях. Несмотря на сходство этого клинического симптома, различие между избегающим и шизоидным расстройствами личности заключается в мотивации или стремлении к близости для APD, чего, как говорят, не хватает у шизоидов.Кроме того, при APD существует способность, хотя часто и не реализованная, к социальной привязанности, которая, по-видимому, не присутствует при шизоидном расстройстве личности. В отличие от людей с избегающим расстройством личности, которые сильно желают отношений и избегают их из-за чрезмерного страха быть отвергнутым, люди с шизоидным расстройством личности практически не заинтересованы в развитии межличностных отношений. В 1982 году Миллон разъяснил это различие в мотивации привязанности, и с тех пор его различие было включено в критерии и текстовое описание APD в DSM.У шизоида мотивация была пассивной, а у избегающей — активной. Различие Миллона между активной и пассивной непривязанностью было центральным при официальном введении избегающего расстройства личности в DSM-III.
Подобно шизоиду, люди с шизотипическим или параноидальным расстройством личности также могут отрицательно реагировать на идею межличностных отношений. Однако в обоих этих случаях настороженность в межличностных отношениях скорее проистекает из паранойи, чем из-за чрезмерной бдительности в отношении критики, свойственной APD, или равнодушия шизоидов.Шизоидные, шизотипические и параноидальные расстройства личности — все они находятся в кластере А DSM «странно-эксцентричный». Хотя параноидальные черты ассоциируются с определенным чувством страха, этот тип реакции основан больше на беспорядочном мышлении, чем на тревожном страхе, основанном на ожидании чего-то другого. критика, как в случае с APD.
Еще одно расстройство личности, которое может иметь некоторое сходство на клинической поверхности с APD, — это зависимое расстройство личности. Подобно APD, зависимое расстройство личности лежит в тревожном или пугающем «кластере C» расстройств личности оси II DSM.Для обоих расстройств характерны низкая самооценка, чувствительность к отторжению и чрезмерная потребность в уверенности. Оба могут быть определены как тревога привязанности. Однако ключевым отличием APD является то, что тревога вызвана страхом отказа, тогда как в случае зависимой личности тревога возникает из-за страха разлуки и / или отказа после установления отношений. Таким образом, при зависимом расстройстве личности дистресс очевиден в разгар близких отношений или после их окончания.Часто люди с зависимым расстройством личности спешат найти новые отношения после того, как они закончились. С другой стороны, люди, страдающие APD, не спешат вступать в новые отношения.
4 мифа о шизоидном расстройстве личности
Расстройства личности — это группа психических расстройств, характеризующихся поведением и образцами мышления, которые отличаются от социальных норм. Люди с этими расстройствами обладают определенными личностными и поведенческими чертами, которые могут затруднить функционирование и приспособление к обществу.
Шизоидное расстройство личности — это один из типов расстройства личности, для которого характерна крайняя социальная непривязанность. Пострадавшие предпочитают побыть в одиночестве и избегать любых межличностных контактов, в том числе сексуальных. Их не волнует, что о них думают другие, и они, кажется, не обращают внимания на критику или похвалу со стороны других. Они также эмоционально отстранены, мало чувствуют и не выражают эмоций независимо от обстоятельств.
Люди с шизоидным расстройством личности в некоторой степени загадочны, потому что они не выражают эмоций и держатся особняком.Из-за этого существует множество мифов о шизоидном расстройстве личности. Чтобы понять шизоидное расстройство личности, необходимо бросить вызов этим мифам и заменить их правдой. Вот факты о шизоидном расстройстве личности.
Миф № 1: Шизоидное расстройство личности похоже на шизофрению
Факт: Шизоидное расстройство личности — это совершенно иное психическое заболевание, чем шизофрения.
Что касается шизоидного расстройства личности vs.шизофрения, у них мало общего. Основное различие — и причина того, почему это совершенно разные расстройства — в том, что шизоидное расстройство личности не является психотическим расстройством. Таким образом, это совершенно другая диагностическая категория, чем шизофрения.
Оба расстройства имеют сходные генетические причины и имеют симптомы социальной абстиненции. Однако люди с шизоидным расстройством личности не теряют связи с реальностью и не испытывают иллюзий, галлюцинаций или паранойи, как люди с шизофренией.
Возможно, из-за общих генетических причин люди с шизоидным расстройством личности подвергаются риску развития психоза и шизофрении в какой-то момент своей жизни. Таким образом, шизоидное расстройство личности и шизофрения связаны.
Миф № 2: Люди с шизоидным расстройством личности склонны к насилию
Факт: Насилие не является типичной характеристикой шизоидного расстройства личности.
Некоторые люди считают, что шизоидное расстройство личности опасно.Однако для него не характерно агрессивное или агрессивное поведение. На самом деле, люди с шизоидной личностью вообще не сильно злятся. Вместо этого у них плоские эмоции, и они не испытывают ни взлетов, ни падений.
Люди с этим расстройством редко обращаются за лечением, что делает их в основном неопознанными и недоступными для изучения, поэтому исследования связи между шизоидным расстройством личности и агрессивным поведением немногочисленны.
Одно исследование, посвященное популяции греческих тюрем, пришло к выводу, что шизоидное расстройство личности было связано с насильственными преступлениями и убийствами, но это исследование имело некоторые серьезные недостатки дизайна.Контрольных групп для сопутствующих психических расстройств не было, и выводы основывались на результатах, не имевших статистической значимости. Выводы этой статьи не были воспроизведены в других исследованиях.
В целом, нет убедительных доказательств того, что люди с шизоидным расстройством личности склонны к агрессивному поведению. Кроме того, насилие, агрессия или даже гнев не описываются как симптомы расстройства. Когда имеет место агрессивное поведение, это, скорее всего, связано с сопутствующими психическими расстройствами, а не с самим шизоидным расстройством личности.
Миф № 3: Люди с шизоидным расстройством личности не могут нормально функционировать
Факт: Многие люди с шизоидным расстройством личности способны довольно хорошо функционировать, могут работать и обеспечивать себя.
Нарушение способности функционировать является основной особенностью расстройств личности. Однако уровень нарушения функционирования у каждого человека разный. Расстройства личности кластера А, такие как шизоидное расстройство личности, обычно связаны с более высоким уровнем функционирования, чем другие, например пограничное или истерическое расстройство личности.
Хотя шизоидное расстройство личности является высокофункциональным расстройством, функциональные нарушения у людей с этим заболеванием связаны с их замкнутостью и отрешенностью от жизни. Они склонны считать себя наблюдателями жизни, а не участниками. Работа для людей с шизоидным расстройством личности может включать в себя минимальные социальные контакты или их отсутствие, даже если эти рабочие места ниже их уровня способностей. Они избегают межличностных отношений и живут как одиночки. Хотя это их предпочтительный образ жизни, они страдают от того, что было описано как «невыносимое и неизбежное одиночество» из-за своей социальной изоляции.
Одно интересное исследование представило рассказ от первого лица о том, каково жить с шизоидным расстройством личности. Это дает прекрасное представление о жизни и функциях человека, страдающего этим заболеванием. История этого человека показывает, что некоторые люди с этим расстройством могут вести продуктивную жизнь, хотя они могут быть не совсем нормальными.
Во многом их способность функционировать зависит от любых сопутствующих психических расстройств, которые у них могут быть. Например, депрессия является особенно изнурительным сопутствующим расстройством психического здоровья, которое часто встречается у людей с шизоидным расстройством личности.Эти нарушения могут препятствовать функционированию, если их не лечить.
Миф № 4: Шизоидное расстройство личности можно вылечить с помощью лекарств
Факт: Шизоидное расстройство личности не поддается лечению лекарствами.
К сожалению, люди с шизоидным расстройством личности обычно «не понимают» своего состояния. Психиатры используют этот термин для описания характеристики определенных расстройств психического здоровья, которые заставляют людей думать, что с ними все в порядке. Из-за этого недостатка понимания люди с шизоидным расстройством личности редко обращаются за помощью или лечением.
Из-за относительной редкости и замкнутости пораженных людей лечение шизоидного расстройства личности изучено недостаточно. Хотя шизоидные и другие расстройства личности нельзя лечить с помощью лекарств, могут существовать сопутствующие состояния, такие как депрессия.
Основным методом лечения шизоидной личности является психотерапия. Однако может пройти много времени, прежде чем терапевт сможет установить доверие, и терапия вряд ли изменит общие дисфункциональные черты личности человека.Таким образом, терапия обычно направлена на устранение конкретных факторов стресса в жизни человека или исправление устойчивых иррациональных мыслей, которые негативно влияют на поведение человека. Для людей с шизоидным расстройством личности когнитивно-поведенческая терапия (КПТ), по-видимому, предлагает наиболее подходящую основу для помощи в выздоровлении.
Если вы или ваш любимый человек страдаете шизоидным расстройством личности и сопутствующей зависимостью, The Recovery Village здесь, чтобы помочь.Свяжитесь с нами сегодня, чтобы узнать о различных вариантах лечения, доступных вам.
- Источники
Апостолопулос А., Михопулос И., Захос И., Ризос Э., Цеферакос Г., Манту В. и др. «Связь шизоидного и шизотипического расстройства личности с насильственными преступлениями и убийствами в греческих тюрьмах». Annals of General Psychiatry, 10 августа 2018 г. По состоянию на 7 июня 2019 г.
Чедвик, П. «Рассказ коллег-профессионалов от первого лица: до психоза — шизоидная личность изнутри.Бюллетень по шизофрении, май 2014 г. По состоянию на 7 июня 2019 г.
Диксон-Гордон, К., Уэлен, Д., Лейден, Б., Чепмен, А. «Систематический обзор расстройств личности и показателей здоровья». Canadian Psychology, май 2015 г. По состоянию на 7 июня 2019 г.
Эстерберг, М., Гулдинг, С., Уокер, Э. «Расстройства личности: шизотипические, шизоидные и параноидные расстройства личности в детском и подростковом возрасте». Журнал психопатологии и оценки поведения, 1 декабря 2010 г. По состоянию на 7 июня 2019 г.
Koch, J., Modesitt, T., Palmer, M., Ward, S., Martin, B., Wyatt, R., et al. «Обзор фармакологического лечения расстройств личности кластера А». Психиатр, март 2016 г. По состоянию на 7 июня 2019 г.
Лоза, В., Ханна, С. «Является ли шизоидная личность предвестником убийства или суицидального поведения?» Международный журнал по терапии правонарушителей и сравнительной криминологии, июнь 2006 г. По состоянию на 7 июня 2019 г.
Матусевич А., Хопвуд К., Бандуччи А., Лехуэз К.«Эффективность когнитивно-поведенческой терапии расстройств личности». Психиатрические клиники Северной Америки, сентябрь 2010 г. По состоянию на 7 июня 2019 г.
Риполл, Л., Трибвассер, Дж., Сивер, Л. «Доказательная фармакотерапия расстройств личности». Международный журнал нейропсихофармакологии, октябрь 2011 г. По состоянию на 7 июня 2019 г.
Робиц Р. «Что такое расстройства личности?» Американская психиатрическая ассоциация, ноябрь 2018 г. По состоянию на 7 июня 2019 г.
Заявление об отказе от ответственности: The Recovery Village направлена на улучшение качества жизни людей, борющихся с употреблением психоактивных веществ или психическим расстройством, с помощью фактов о природе поведенческих состояний, вариантах лечения и связанных с ними результатах.Мы публикуем материалы, которые исследуются, цитируются, редактируются и рецензируются лицензированными медицинскими специалистами. Предоставляемая нами информация не предназначена для замены профессиональных медицинских консультаций, диагностики или лечения. Его не следует использовать вместо совета вашего врача или другого квалифицированного поставщика медицинских услуг.
Счет от первого лица коллеги-профессионала: до психоза — шизоидная личность изнутри | Бюллетень по шизофрении
Введение
Возникновение шизофрении как обострения ранее существовавших шизоидных черт было предметом интереса в течение некоторого времени. 1–4 Однако, как правило, повседневная информация о преморбидных особенностях психотических пациентов, когда они обращаются за помощью, является фрагментарной и ограниченной. В этой статье я описываю свой собственный опыт шизоидизма, который я осознавал до того, как стал психотиком. Я также дам несколько комментариев о том, как это переросло в психоз.
Этот отчет «изнутри» показывает сложность предрасположенности к психозу на индивидуальном уровне.Это позволяет избежать чисто ретроспективного исследования, поскольку я знал о своем шизоидизме в реальном времени в 1968 году, за 11 лет до моего основного психотического кризиса. Однако в 1975 году, всего за 4 года до кризиса 1979 года, я получил диплом с отличием по психологии Бристольского университета, поэтому я был достаточно хорошо начитан в гуманитарных науках, а также имел достаточно глубоких знаний, чтобы понять, что существует были «необычностями» в моей собственной личности, которые наиболее близко соединили меня с «шизоидной личностью» Блейлера как категорией.
Хотя я не был холодным человеком, я потерял счет людей, которые говорили, что я часто был «далеко», «не осознавал», «за много миль» или «далеко», а это действительно быть повседневным описанием шизоидизма у известных мне людей, подпадающих под эту категорию, а не «холодность». Для меня внутренняя жизнь была гораздо более привлекательной, чем внешняя, в терминах Гилфорда 5 я был когнитивным и эмоциональным интровертом, а не экстравертом. Это сделало психологию, психиатрию и психоанализ гораздо более подходящими для меня, чем мой предыдущий предмет в университете, которым была геология.
Чтение предыдущих критических авторов о шизоидизме, таких как Fairbairn, 6 Guntrip, 7 Storr, 8 и, позже, Sass 9 , было тревожным опытом, но было некоторое облегчение, обнаружив, что то, как я относился к себе, было созвездием знаков, которые действительно имели значение с точки зрения общепризнанного знания того времени. Мое последующее путешествие по психологии на степень доктора философии и доктора наук, по крайней мере, дало мне материал, чтобы более ясно увидеть природу страданий, через которые я прошел еще до психоза.Сказав это, я спешу добавить, что в те дни было много людей, которые считали меня «совершенно нормальным», поэтому ясно, что эти признаки, которые я поясню здесь, вовсе не обязательно были заметны для всех остальных. Кажется, что шизоидная личность может страдать незаметно и вне поля зрения.
Жизнь разума
Хотя доминируют очень индивидуалистическая отстраненность и изоляция, особенностью шизоидной личности вполне может быть переоценка мышления.Это сделало меня неспособным (а иногда даже презирать) такие повседневные вещи, как мытье посуды, стрижка, когда мне это было нужно, мытье мусора и тому подобные мелочи — которые действительно должны быть выполнены, просто чтобы жить дальше. .
Мой внутренний мир аналитического мышления и фантазии сначала был выбран и предпочтителен, но к 1978/1979 годам он стал востребованным, тревожным и переоцененным — в худшем случае, исключив почти все остальное. Весной 1979 года, незадолго до этого эпизода, я хорошо помню, как сидел на своей кровати в Восточном Лондоне и бормотал: «Боже… пожалуйста, убей меня.Моя внутренняя аналитическая жизнь стала такой засушливой, лишенной всех красок и чувств, что она вообще не казалась жизнью — и все же я не мог ее остановить. Все мое существование сократилось до замкнутого мира бесконечных цепочек рассуждений и внутреннего диалога.
Ранними признаками этих затруднений в мышлении было ощущение — то, что я обычно называл — внутреннего «черного облака», которое очень иногда покидало меня. Это был своего рода неясный и тонкий «внутренний шум», но он оставлял меня всего на несколько минут, заставляя меня чувствовать себя открытым миру и более ясным в мыслях и бытии.У меня в голове возникло ощущение «зажатости», как будто у меня не было места, чтобы двигаться, но в смысле туннельного зрения я мог видеть вперед, но только вперед. Это было ощущение «тесноты», отсюда внутренний шум, но сопровождающая его эмоция была негативной, и она всегда присутствовала, за исключением тех случаев, когда «облако» поднималось. Тогда это было так, как если бы стороны моего разума были опущены на короткую паузу, и каким-то образом я мог «видеть», и в течение нескольких минут, в социальном плане, «все было очевидно и легко». Когда это случилось, неудивительно, что это было большим облегчением, но это было очень редко, возможно, три или четыре раза за 10 лет.
Мои привязанности к людям были очень тонкими. Я был настолько одержим душевной жизнью и использованием интеллекта для защиты и самооправдания, что жизнь взаимоотношений была для меня второстепенной. Я также был человеком, у которого не было никаких обязательств, кроме жизни ума, поэтому я стал кочевником, одиночкой, отшельником. Даже в самый разгар моих страданий в 1979 году мне ни на секунду не приходила в голову мысль попросить кого-нибудь о помощи. Это была цена за то, чтобы быть полностью замкнутой мыслящей сущностью.
Пустота в себе
Однако одна из менее ощутимых черт шизоидизма — экзистенциальная хрупкость. Некоторые из нас в этом парке опыта говорят о заметном удовольствии на переходах «зебра», когда для нас останавливаются машины — это доказывает, что они могут нас видеть и, следовательно, что мы были «там» и, следовательно, существовали. Эта пустота по отношению к себе, к которой также обращается Гунтрип 7 , приводит к тому, что человек считает, что лучше жить теорией или идеологией, чем «просто жить».«Такая теоретическая структура дает порядок и стабильность.
Пустота идентичности неудивительно связана с чрезвычайно слабыми и проницаемыми границами между собой и другими. Вы обнаруживаете, что подражаете особенно харизматичным другим (даже имея их лиц ), в то время как простое присутствие других людей, особенно громких и разговорчивых людей, может быть невероятно агрессивным и истощающим. «Ад — это другие люди», как говорил Сартр. [Носить чье-то лицо также можно в стихах Теда Хьюза (см. Стр. 116 в Hughes et al. 10 ).]
Граничная проницаемость в этом контексте также имеет тенденцию относиться к границе внутри сознательного и бессознательного. Отвлекаемость, которую часто комментируют при психозе, также включает внутреннюю отвлекаемость. Неудивительно, что это дает преимущества для творчества, но отвлекаемость также может привести к «странному» поведению, например, к самоизоляции, затворничеству и занятиям такими вещами, как жизнь за запертыми дверями или задернутыми шторами даже в ясный летний день — все для того, чтобы меньше отвлекаться. стимуляция.
Если человек не может найти себя или быть самим собой и поэтому не имеет представления о том, кто он есть, одно решение — взять на себя разные роли и персонажи. Может быть, как и поэт Филип Ларкин, будучи другим человеком, найдет себя ? А может быть, будучи кем-то другим, он, по крайней мере, существует и, может быть, в чем-то лучше?
Чрезмерное включение
Внутренняя отвлекаемость шизоида сбивает с толку и размывает внутренние когнитивные процессы категоризации.Это — возможно, из-за чрезмерной взаимосвязанности мысли — приводит к слиянию и объединению категорий в единое целое, а не к разделению и различию. Результатом является усиленное восприятие подобия и, следовательно, часто упоминаемое чрезмерное мышление психотических пациентов с нарушением мышления. В моем случае это привело к тому, что еще в 1973 году я совершенно не смог описать в качестве отдельных статей какие-либо из моих исследований по моей предыдущей теме доктора философии, геологии, потому что каждая тема, над которой я работал, казалось, объединяет и смешивается с по любой другой теме, так что, в конце концов, это означало опубликовать все сразу или вообще ничего.На самом деле зловещим в этом было то, что в то время в моей маленькой комнате в Швеции (где я был в исследовательской стажировке) я осознал, что этот процесс «слияния» происходил в моем сознании и что он казался ненормальным. Я знал, что что-то определенно не так; Я чувствовал, что этот процесс должен происходить , а не ; это было совершенно нежелательно и контрпродуктивно, но, что еще хуже, я мог , а не остановить это.
Как мы видим из вышеизложенного, многие процессы, описанные в психике, подверженной психозу, переходят друг в друга.Неудивительно, что их результатом и фактором является тревога , которая может быть почти изнурительной у шизоидных людей и была во мне. Частым побочным эффектом этого беспокойства является сильная реакция испуга у склонных к психозу людей и, как ни странно, способность легко переходить в измененные состояния самоуспокоения. Это, конечно, делает ролевую игру относительно простой, и это дает преимущества в актерской игре и написании художественной литературы, где приходится создавать много разных правдоподобных персонажей.Увидеть смысл в совпадениях (что опасно при психозе) — еще одна, довольно сильная тенденция, которая стала очень важным фактором в моем собственном окончательном переходе от реалистического страха и тревоги к заблуждению. Это было связано со стремлением увидеть значение и последствия — чего очень следовало ожидать от размышляющего, ищущего смысла, интровертного ума, который любит глубоко задуматься, — как это часто случалось со мной.
Ясно, что эти особенности не способствуют социальному стилю личности, и поэтому мои связи с другими людьми всегда были хрупкими.Это также привело к усилению паранойи опыта нелояльности и предательства со стороны, как правило, мужчин, «друзей» и коллег. Таким образом, шизоидизм и паранойя слились в фактор уязвимости психоза.
Черствость
Одна из тенденций, которая больше всего раздражала меня в моем старом «я» и заставляет меня съеживаться, когда я вижу это в других, — это ужасающее изменение в шизоидном человеке между черствостью и сентиментальностью. 11 Этого следовало ожидать, как сказал бы Блейлер 1 , у тех, кто не может объединить мысли и чувства.В конце концов, бездушие — это мысли с небольшим чувством, а сентиментальность — это чувство с небольшим количеством мыслей. В жизни, в общественной жизни такое поведение не могло быть более проблемным и отчуждающим.
Черствость шизоида, чего я сейчас очень стыжусь, оглядываясь назад, также неявно несет в себе высокую агрессивность, что, как правило, весьма полезно для интенсивных рассуждений. Но для меня основная эмоциональная жизнь была просто упрощенной жизнью гнева, страха и секса, которая маскировала любую возможность более дифференцированной аффективной ткани внутри.На самом деле такая упрощенная эмоциональная жизнь меня тревожила, поэтому ее лучше сдерживать как можно дольше. Это делало интеграцию мыслей и чувств практически невозможной.
Высокомерие
В социальном плане и, к сожалению, одна из самых пагубных черт шизоидной личности — это высокомерие. Однако внутри все может быть не так. Я хорошо помню, как в прежние времена я действительно чувствовал себя очень неполноценным, потому что я не чувствовал, что я «нервничаю» так же, как все остальные, но иногда у меня были странные — то, что я раньше называл — «моменты мании величия», длящиеся просто несколько секунд, которые нажили мне множество врагов среди людей, которые меня не знали.Я часто задаюсь вопросом, не способствовала ли эта странная, несколько маниакальная или гипоманиакальная тенденция в безумии 1979 года той грандиозности, которая была имплицитно, если не явно, в параноидальных иллюзиях (гипоманиакальные черты были тонко смешаны с моим шизоидизмом). В конце концов, если кто-то находится в центре грандиозного заговора преследования (как я думал), он должен, по крайней мере, быть влиятельным и влиятельным человеком, чтобы на все эти проблемы взялось такое количество людей. свой аккаунт. Размышлять об этом постпсихозе особенно противно, неловко и унизительно.Однако здесь можно увидеть, как склонности препсихотической личности могут подпитывать не только отрицательные, но и положительные симптомы психоза.
Лекарство
Это освежает и приносит облегчение сказать, что все описанных выше личных необычностей были полностью устранены во мне в течение минут с помощью лечения галоперидолом в начале ноября 1981 года, что-то, что программные процессы, такие как психотерапия (1967–1968) и понимание не помогло.Вспоминая свое мучительное прошлое, я помню, как подумал, когда препарат только начал действовать: «Все кончено». В каком-то смысле я никогда не оглядывался с того момента; это лекарство произвело революцию в моей жизни и является данью столь злосчастному стремлению: биомедицинской психиатрии. Сказав это, однако, я не верю, что один мой шизоидизм привел бы к психозу, если бы на меня не навалилось множество невыносимых переживаний — некоторые из них прямо или косвенно из-за этого. Эти патопластические факторы повернули ключ в замке, созданном до того, как мне исполнился 21 год, и открыли дверь к безумию.Лечение галоперидолом эффективно нейтрализовало то, что в немалой степени могло быть генетическими предубеждениями (мой брат Джордж также был шизофреником), и фактически отрезало потенциальный путь к дальнейшим ужасным социальным переживаниям, которые могли произойти и могли привести к повторению.
Ранее я упоминал о некоторых патологических процессах, которые я заметил в то время, с проницательностью, которую я не мог остановить. По мере приближения психоза летом 1979 года верификационная тенденция (предвзятость подтверждения) также начала расти, и в безумии было невозможно остановить.Я всегда мог подтвердить свои заблуждения, но не опровергнуть их. Эти случаи неспособности остановить процессы каким-либо сознательным усилием демонстрируют отказ в подавлении на органическом, автоматическом уровне и, конечно же, показывают, что процессы управления и модуляции не являются полностью сознательными программными процедурами. И снова лекарства полностью решили эту проблему.
Переход к психозу
Фактический переход к психозу начался, когда мою тогдашнюю сексуальность — трансвестизм — раскрыли соседи.Трансвестизм — это форма сексуальности, которая в принципе, и по иронии судьбы, не требует никаких отношений, и в те дни (1974) он был для меня огромным источником вины и стыда.
Моя мать сказала, что мой покойный отец «терпеть не может твоего рода». Но, будучи воспитанным дома и в школе, чтобы чувствовать себя никчемным из-за того, какой я был, у меня не было ресурсов самоуважения или гордости, чтобы противостоять стрессу, который эта демонстрация моей сексуальности возложила на меня. Таким образом, сильный стресс, воздействующий на кого-то с очень хрупкой самооценкой и низкой силой эго, в конечном итоге вызвал психотические параноидальные мысли.Мое полное выздоровление из этой мрачной жизненной ситуации было ранее задокументировано 12 , но достаточно сказать, что удаление черного облака галоперидолом заставило меня думать, что это лекарство вовсе не превратило меня в того, кем я не являюсь, а вместо этого удалил барьеры, которые мешали мне быть тем, кто я есть.
Заключительные замечания
Несмотря на то, что на первый план шизоидная личность описывает отстраненность, изоляцию и мыслительные качества, переход от шизоидизма к психозу явно является глубоко эмоциональным делом, в котором значительную роль играют факторы сознательного опыта.Уязвимость вполне может быть органической, и, вероятно, таковой является, но последствия для сознательной жизни необычности предрасположенного к психозу ума включают в себя множество негативных переживаний отвержения для аффективной жизни, которые нарушают общепринятый взгляд на мир, и более вероятен разрыв с любым чувством единства и товарищества с другими людьми.
Список литературы
1..
Учебник
Психиатрия
.Нью-Йорк
:Macmillan
;1924
.2..
Кречмера
Учебник
Медицина
Психология
.Лондон, Великобритания
:Oxford University Press
;1934
.3..
Шизофренические
Заболевания:
Длинные
Термин
Пациент и
Семья
Исследования
.Нью-Хейвен,
CT
:Yale University Press
;1972
.4..
Преморбидная личность и положительные и отрицательные симптомы при шизофрении
.Acta Psychiatr Scand
.1991
;84
:336
—339
. 5..
Личность
.Нью-Йорк
:McGraw Hill
;1959
.6..
Шизоид
факторов в личности
. В:Психоаналитические
Исследования личности
.Лондон, Великобритания
:Tavistock Publications
;1952
.7..
Шизоидные явления, объектные отношения и самость
.Лондон, Великобритания
:Hogarth Press
;1968
.8..
Динамика творения
.Лондон, Великобритания
:Секер и Варбург
;1972
.9..
Безумие и модернизм: безумие в свете современного искусства, литературы и мысли
.Кембридж, Массачусетс
:Издательство Гарвардского университета
;1994
.10..
Новые избранные стихотворения, 1957–1994
.Лондон, Великобритания
:Faber and Faber
;1995
.11..
Истоки психических заболеваний
.Оксфорд, Великобритания
:Блэквелл
;1985
.12..
Шизофрения: позитивная перспектива
. 2-е изд.Лондон, Великобритания
:Routledge
;2009
:51
—60
.© Автор, 2013. Опубликовано Oxford University Press от имени Центра психиатрических исследований Мэриленда. Все права защищены. Для получения разрешений обращайтесь по электронной почте: [email protected]
.