Софисты в современном мире: Софистика в современном обществе

Содержание

Софистика в современном обществе

НОУ ВПО Институт Управления, Бизнеса и Права

Академия Экономики и Бизнеса

Эссе

по дисциплине: «Философия»

на тему: «Софистика в современном мире»

Выполнила:

Студентка группы ЭД-102

Ерошенко Е.А.

Проверил:

к.ф.н., доцент

Мартынов Б.В.

г. Ростов-на-Дону

2013г.

Что же такое софистика? Где и когда она возникла? Как она развита в современном мире и при каких обстоятельствах с ней можно столкнуться? Меня очень заинтересовали эти вопросы, и я хочу поразмышлять на эту тему.

В середине 5 века до н.э. в Древней Греции возникло новое философское течение, которое получило название софистика. Она возникла, когда на смену тирании и аристократии пришла рабовладельческая демократия. Изначально, софистом называли человека, который посвящал себя учености, умственной деятельности, но впоследствии смысл этого слова был сужен.

Софистику определяют, как способ убедить путём незаметной подмены темы, как умение хитроумно вести спор. Философской основой софистики стали слова известного софиста Горгия: «ничто не существует, а если существует, то непознаваемо, а если и познаваемо, то неизъяснимо». Софисты считали, что доказать можно всё что угодно, и не важно каким способом это будет сделано.

На самом деле, софисты, в основном, используют только такие нечестные приёмы, которые кажутся честными непрофессионалам. К примеру, присяжные заседатели в суде.

В своём трактате «Горгии» Платон утверждал, что искусство софистов в отличие от других искусств является более великим, что это мастерство убеждения и в этом вся его суть.

В современном мире мы так же очень часто сталкиваемся с софистикой, только порой сами этого не замечаем. По сути своей, каждый человек в

некоторой степени софист, потому что каждому из нас хоть раз приходилось доказывать что-то не совсем честными способами.

Но это не удивительно, ведь как говорят: — «Стоит только захотеть», то тогда приходиться использовать любые способы и идти на разные хитрости, только бы добиться желаемого.

Основной задачей современной софистики является манипуляция общественным сознанием. Поэтому существует много форм современной софистики.

Если в Древней Греции софистом считали человека, который полностью отдавал себя учению, то кто же такой современный софист?

По моему мнению, современный софист это, прежде всего, человек, который обладает такими качествами как красноречие, остроумие. Это человек, который легко входит в доверие к человеку, который умеет располагать к себе

людей. Но я всё же не считаю, что софисты это шарлатаны. Они могут быть и интеллигентными людьми.

Хочу привести пример. Выборы какого-нибудь начальника. Сначала ведь идёт предвыборная агитация, а это значит, что определённые люди, не с улицы, представляют населению нужного человека, за которого должны голосовать. Эти самые люди начинают рассказывать избирателям всякого рода «сказки» с той целью, чтобы получить шанс на как можно большее число голосов за своего человека. Итак, цель достигнута, «правитель» избран. Дальше людям продолжают рассказывать, как они теперь хорошо живут и, естественно, хвалят руководство.

Таких софистов можно назвать пиарщиками, потому что пиар, по сути своей, это связь с общественностью. С его помощью людям в сознание внедряют образ объекта (это может быть какой-либо товар, услуга, человек и т.п.), целью которого является закрепление этого образа, как чего-то необходимого в жизни.

Я думаю, что многие со мной согласятся в том, что в нашем обществе это течение, то есть софистику, в основном, используют только в корыстных целях, им нужна личная выгода.

К примеру, специалисты в области товаров и услуг. Их цель заключается в том, чтобы обмануть, ну или внушить людям такую информацию, поразмыслив над которой они бы поняли, что они не могут жить без какой-либо вещи, то, что она им просто необходима. Следовательно, население, не подумав, начинает приобретать совершенно не нужные им вещи. А из этого, естественно идёт выгода производителям, они продали товар и сделали на нём далеко не маленькие деньги. В современном обществе

совершенно не осуждаются специалисты по рекламе и по продажам услуг, которые обманывают людей и это, в принципе, стало вполне нормальным явлением.

Я также считаю, что софист – это человек, который играет на публику. Ему просто необходима слава.

Софистом может быть и обыкновенный журналист. Для него на первом месте стоит материальное вознаграждение от работы, а далеко не истина. Хотя истина – это одно из главных условий журналистики. В нашем обществе честные журналисты, к сожалению, являются исключениями. И это печально.

В софистике наблюдается широкое использование познавательных примеров, которые неподвластны логике. Неточность определения, абсурд, преувеличение – в логике такие способы рассматриваются как ошибки, но в софистике они занимают важное место.

С точки зрения Аристотеля, софиты совершенно не знали сути определения,

которое они пытаются доказать. В этом он их и обвинял.

Я разделяю его точку зрения, потому что и нынешние «софисты» доказывают то, смысл чего им до конца не понятен. Очень часто софистов упрекают в том, что им совершенно безразличны жизненные проблемы граждан и в том, что учения их носят совершенно отвлечённый характер. И это, к сожалению, так и есть. Но вот только эта «отвлечённость» нужна для обобщения, для более логически верного решения практических задач. Поэтому, я считаю, что софистика дополняет практику.

Ещё одной целью софистов является то, что они пытаются заставить собеседника заниматься пустословием и совершенно бессмысленной болтовнёй. Людей завлекает то, что они смогут обосновать или оспорить всё, что они хотят. Я считаю, что, в основном, это те люди, которые очень любят поговорить, ну или начать спор «на ровном месте».

Мыслители относились к софистам почти одинаково. Например, Протагор говорил, что задача софиста заключается в том, чтобы представить путём хитроумных уловок в речи худший аргумент как лучший. Что они заботятся не об истине, а о практической выгоде, ну или об успехе в споре.

Наш современный деятель, А. Бадью, говорил, что для софиста нет истины, а есть языковая игра.

Я совершенно разделяю их мнения. Ведь действительно убедительность и «логичность» многих софизмов связана с хорошо замаскированной ошибкой, которая приводит к принятию не верных, ложных посылок за абсолютную истину, к использованию «запрещённых» действий.

Исходя из всего этого можно сказать, что в науке современности есть очень много парадоксов, которые можно назвать софистикой. Я считаю, что учения софистов занимают непосредственно важное место в истории философии всего мира, что эти учения сегодня интересны не только как определённый этап в философии, но и как примеры отличного аналитического и логического мышления.

Софисты Древней Греции внесли в мировую историю нечто новое, сначала непривычное для народа. Софистика охватывает все сферы общественной жизни, и я думаю, что именно поэтому её можно назвать элементом жизненной практики.

Многие считают, что применяя софизмы, общество деградирует. Но я не согласна с этим. Софистика – это не низшая ступень деградации общества. Существуют и более «низкие» способы убеждения в своей правоте. Их мнения о деградации общества заключается в том, что сейчас действия многих политиков, торговцев, различных средств массовой информации очень часто противоречат христианской морали, но в то же время обществом они не осуждаются. Но ведь многие люди в наше время живут по принципу – что выгодно, то и справедливо.

SOPHISTS — SPOKESMANS PARADOXICAL MINDSET

Кучковский П. В.

ORCID: 0000-0001-8704-0600, аспирант, Омский государственный педагогический университет

СОФИСТЫ — ВЫРАЗИТЕЛИ ПАРАДОКСАЛЬНОГО ТИПА МЫШЛЕНИЯ

Аннотация

Целью исследования является обоснование тезиса о том, что софистическое мышление: во—первых, присутствует во всех исторических эпохах; во—вторых, является парадоксальным в конструктивном смысле этого понятия; и, в—третьих является продуктивным для схватывания самой сути жизни в ее бесконечном многообразии. Все эти задачи достигаются во многом благодаря раскрытию роли Г.В.Ф. Гегеля в правильном понимании софистики, а также компаративистскому анализу постмодернизма и софистики. В итоге делается вывод о том, что постмодернизм выступает своеобразным проявлением софистического типа мышления, поэтому софистика может быть более адекватно понята и оправдана при рассмотрении через призму постмодернистских идей.

Ключевые слова: парадоксы, софисты, постмодернизм, типы мышления, проблемы современности, философия истории, исономия, исономистика.

Kuchkovsky P.V.

ORCID: 0000-0001-8704-0600, postgradute student, Omsk State Pedagogical University

SOPHISTS — SPOKESMANS PARADOXICAL MINDSET

Abstract

The aim of the study is to validate the thesis that a sophisticated way of thinking: first, present in all historical epochs; secondly, paradoxical; and third is productive for grasping the essence of life in its infinite variety.

All these objectives are achieved largely due to the disclosure of the role of G.W.F. Hegel, in the right sense of sophistry, as well as comparative analysis of postmodernism and sophistry. As a result, it is concluded that postmodernism advocates specific manifestation sophistic mindset, so sophistry can be more adequately understood and justified when considering in the light of postmodern ideas.

Keywords: Paradoxes, sophists, postmodernism, types of thinking, problems of modernity, philosophy of history, isonomiya, isonomistika.

Вначале хотелось бы сказать о важной роли софистики в современном обществе. Софистическая традиция в познании, зародившись во время переходного этапа в истории древнегреческой мысли, оказалась востребована в нынешней ситуации свободного поиска нового истинного знания о действительности. Сейчас можно отметить возросший интерес к софистике как особому способу мышления, что ставит вопрос о причине этого феномена. Мы предлагаем следующий ответ: сами их идеи и методы рассуждения нашли своё место в сегодняшней культуре, реализовавшись в представлениях культуры постмодерна, конечно же, в технологиях публичных выступлений, в новых диалоговых моделях образования и, разумеется, в различных актуальных на текущий момент стилях философствования.

На этот факт обращает внимание современная российская исследовательница творчества софистов Анна Петровна Краснопольская: “Софистическая традиция в познании берет свое начало в античности, но не утрачивает своей актуальности в современности” [6, c. 402—403]. А также: “По отношению к софистике в XX веке можно говорить о феномене пролиферации, так как ее образы множатся” [6, c. 403].

Этот же факт отмечает Александр Михайлович Анисов — ведущий научный сотрудник Института философии РАН, доктор философских наук. Он пишет: “Теоретической платформой софистики в наше время являются диалектика и постмодернизм” [1, c. 160].

Далее следует отметить, что развитый мир с конца XX века шагнул в эпоху различные грани которой концентрируются в понятиях: постмодерн, «конец истории» (постистория), «конец науки», «конец философии» и т.д. Поскольку стратегией выживания является приобретение знаний об окружающем мире и тех основных принципах, на которых держится современная культура, то существует потребность в понимании происходящих процессов, используя сформированные в истории философии объяснительные модели.

В данной статье софисты будут рассматриваться в определенном смысле, исходя из задач исследования. Софисты — философская школа, представляющая собой носителей субъективной рефлексии и выразителей парадоксального мышления.

Нашей точкой отправления будет анализ софистического типа мышления. Обратимся к краткой характеристике исторического периода возникновения античных софистов. Как пишет Д. В. Джохадзе: “Эта эпоха породила своеобразный стиль мышления, вошедший в историю философии под именем софистики. Ко времени софистики мышление продвинулось настолько, что оно все больше стало интересоваться самим собой. Оно как бы ищет самоутверждения, поэтому в центр внимания им ставится мыслящий субъект” [4, c. 69].

Эти его мысли пересекаются с идеями самого Г. В. Ф. Гегеля! О новом этапе, наступившем вместе с софистами он пишет: “Теперь выдвигают в качестве первоначала мысль и это первоначало на первых порах носит субъективный характер, а именно рассматривается как субъективная деятельность мышления, то вместе с тем, как начинают рассматривать абсолютное как субъект, наступает эпоха субъективной рефлексии” [3, c. 5].

Это все прекрасно дополняется рассуждениями А. Ф. Лосева: “В софистах античный дух впервые обращается к самому себе; внутрь себя, рефлектирует над самим собою вместо фиксирования той или другой внешности. Это первый перевод глухой и слепой действительности в сферу самоощутимости и рефлексии, первый шаг к синтетической истине. Нечего жалеть о дорефлективной наивности тех истин, которые еще раньше нас не пожалели себя самих. Тут одно из двух: или невозможность истории (то есть совлечение времени в вечность), или постоянная, сверлящая и анархическая софистика духа, изнывающего в потугах объять ускользающую истину” [7, c. 49] . Таким образом, мы видим, что описываемая эпоха представляет собой обращение человеческого духа на самого себя как сущего в самом себе и для себя бытии.

Кратко описав ее специфику обратимся к характеристикам софистического сознания, предложенным влиятельнейшим представителем немецкой классической философии.

Г. В. Ф. Гегель гениален во всем! И рассматривая софистов он обращает внимание на те особенности софистики, которых никто до него не замечал. Этот великий философ открывает много парадоксального в нашем собственном мышлении. “Всякое рассуждение, исходящее из основания, приведение оснований за и против, выдвигание таких точек зрения есть софистика. Образованные люди впадают в софистику при обсуждении тех конкретных случаев, в которых имеют значение особенные точки зрения, и точно так же мы должны придерживаться софистики в обиходной жизни, если мы желаем принять какое—нибудь решение и действовать” [3, c. 19]. Выходит, что с точки зрения Г. В. Ф. Гегеля софистика – это не что иное, как такой образ философствования, при котором все обоснования строятся на внешних доводах. Например, если ты будешь лгать, то потеряешь доверие.

Далее он продолжает развивать свою мысль и пишет о том, что достаточно широко известна “манера софистов доказывать, не касаясь самого предмета, как такового, а посредством оснований, которые черпаются из собственных чувств, представляющихся последними целями человека” [3, c. 20]. Однако такой стиль аргументации присущ многим ораторам. Здесь сразу вспоминаются высказывания не—философов о ненужности им философии, что до предела заостряет мировоззренческое значение поднятой нами проблемы.

После этого цитируемый немецкий философ указывает нам, что по сути “доказывать что угодно для пользы других или своей собственной на самом деле является отличительной чертой не софистов, а рефлектирующего рассуждения” [3, c. 20]. Добавляет фразу о том, что это способность любого высокообразованного человека и продолжает: “В наиболее дурном поступке заключается точка зрения, которая, взятая сама по себе, существенна; выдвигая эту точку зрения, мы извиняем и защищаем поступок” [3, c. 20]. Например, когда убийца, говорит, что он уничтожал только преступников и что это был его способ борьбы со злом во имя утверждения добра. И мы симпатизируем такому человеку, который становится для нас уже героем. А заканчивает титан мысли свои рассуждения так: “Все злые дела, совершенные на свете, оправдывались хорошими основаниями” [3, c. 21]. Ну разве это не парадоксы! Все эти спекуляции классика немецкой философии показывают, что в наших теоретизациях мы пользуемся софистическими методами даже не осознавая этого! Софистика без Г. В. Ф. Гегеля осталась бы не понятой!

В дополнение к прославленному философу уместно процитировать одного из ярких апологетов философской школы софистов Т. Ф. Брентано (1838-1917). Пишет он следующее: “Из всех философских учений самое интересное и самое драматичное, благодаря возбуждаемым из—за него страстям, есть несомненно учение софистическое. Гораздо лучше, чем история великих учений, оно знакомит нас с тайными пружинами нашего мышления, и лучше, чем все существующие правила, открывает нам меру наших сил и глубину наших заблуждений” [2, c.17]. Здесь, для нас в первую очередь важно подчеркнуть, что софистика есть особый тип мышления.

Отметив заслугу Г. В. Ф. Гегеля в исследовании парадоксальности сознания, двинемся дальше к рассмотрению вопроса о софистических эпохах в истории.

Попробуем сравнить несколько позиций. Как пишет М. А. Дынник (1896—1971) — автор цитируемого раздела из коллективной монографии «История античной диалектики»: “Характерным отличием софистики античной от софистики современной было применение ею гибкости понятий и субъективно, и объективно” [5, c.136]. Здесь речь идет об отсылке к пониманию диалектики и софистики В. И. Ленина и проводится мысль том, что древние софисты являлись в определенной степени диалектиками, а значит, превосходили по глубине рефлексии современных софистов. И чуть дальше продолжает: “Внимание софистов к практической стороне человеческой деятельности – одна из особенностей античной софистики” [5, c.137]. Опять же акцентируется положительный аспект древней софистики, в отличие от новейшей.

Несколько отличных взглядов придерживается С. Н. Трубецкой (1863—1905): “С тех пор как существуют «либеральные профессии», софисты всегда были и будут; немудрено поэтому, что направление и миросозерцание греческих софистов находит себе защитников и доныне, потому что никогда самый принцип софистики не был высказан так ярко и откровенно, как в Греции” [10, c. 386]. Здесь он выделяет античную софистику как первую и самую значительную. После этого уважаемый автор заостряет «вечность» софистики в одиозном и негативном смысле: “Всякий государственный строй имеет своих идеалистов, своих теоретиков и практиков; всякий имеет и своих софистов” [10, c. 387].

Оригинальное мнение выражает А. Ф. Лосев: “Однако история безжалостна: когда истина держится отсутствием ее критики, а мораль и быт только привычкой, то — конец и этой истине и этому быту. Тут всегда ищите софистов, которые, разрушая старое, создают, во всяком случае, нечто новое — перевод этой истины и этого быта на язык самосознания” [7, c. 50]. Здесь акцентируется просветительская миссия софистов. А далее подчеркивается ее позитивное значение, следующими фразами: “Просветители—софисты всегда оказываются победителями. Самый их анархизм, самый их нигилизм являются в этом смысле положительной силой, потому что это — первая ступень самосознания. Шарлатанство есть явление сознания, а софистика — очень умное и утонченное шарлатанство” [7, c. 50].

И последнюю точку зрения возьмем у Г. В. Ф. Гегеля. Как он видит это в своих «лекциях по истории философии»: “Понятие, находящее само себя, находит себя, следовательно, как абсолютную силу, перед которой все исчезает, и, таким образом, теперь все вещи, всякое существование, все, признаваемое прочным, становится текучим. Это прочное — будь то прочность естественного бытия или прочность определенных понятий, основоположений, нравов и законов — начинает колебаться и теряет свою опору. В качестве всеобщего такие основоположения и т.д., правда, сами входят в состав понятия, однако их всеобщность составляет лишь их форму, их же содержание, как нечто определенное, приходит в движение” [3, c. 7]. Здесь названный авторитетный философ в своей неподражаемой манере представляет нам мыслительное движение софистов как движение Понятия т. е. Абсолютной Идеи. А далее указывает на его повторяемость в истории философии: “Возникновение этого движения мы видим у так называемых софистов, которые нам встречаются здесь в первый раз” [3, c. 7].

В итоге, первый случай — это очевидная попытка марксистского истолкования софистики; второй — пренебрежительно—ругательно—осуждающий взгляд идущий от Сократа, Платона, Аристотеля; третий — просветительско—критическое понимание софистики; четвертый — попытка объективации и реабелитации софистики. Мы, естественно придерживаемся последнего.

Наиболее интересно идею множественности софистических эпох нам показывает Б. С. Чернышёв (1896—1944) в монографии «Софисты» (1929). Он пишет: “Все наше исследование направлено на греческих софистов, а другие новые и новейшие «софисты» привлекаются нами попутно в целях иллюстрации и разгадки более древних форм выражения этого типа мышления” [11, c. 9]. Затем он выдвигает неожиданные суждения о сущности софистики: “Софистика — некий «исторический» стиль человеческого мышления. Человеческому уму — в некоторых эпохах это сказывается особенно рельефно — свойственно мыслить «софистически». Можно наметить преобладание то метафизического, то софистического, то диалектического склада мышления” [11, c. 9]. Здесь наш замечательный автор отсылает нас к Г. В. Ф. Гегелю с его знаменитой триадой. Как мы все помним, человеческое мышление проходит три известных этапа: сначала идет «расссудочный» (тезис), затем «скептический» (антитезис), в конце «спекулятивный» (синтезис). И делает вывод: “Поскольку же все эти три момента присущи человеческому уму, постольку софистика есть некоторая постоянная категория” [11, c.9]. Весьма убедительные доводы, не так ли?

Все это прекрасно, но, к нашему сожалению, прибавить нового к этому нечего. Поэтому мы беремся рассмотреть модель философии истории Т. Ф. Брентано. Этот образец мы осмелимся развить на основе опыта философии XX века.

Один из самых ярких апологетов данной философской школы Т. Ф. Брентано предлагает рассмотреть софистику как особый тип мышления встречающийся во всех исторических периодах. Первые софисты у него именуются «древними», вторые «средневековыми» и третьи «новыми» и «новейшими». Так же он обозначает методологическую специфику каждого этапа: софисты «древности» — «эристика», софисты «средневековые» — «диспут», софисты «новые» и «новейшие» — «антиномистика». К софистам «древности» Т. Ф. Брентано относит: Зенона Элейского, Мелисса, Протагора, Горгиаса, Иппиаса, Евтидема и Дионисиодора, Продика, Полоса, Тразимаха, Антифона, Каллисфена, Сократа. «Средневековые» софисты не стали темой его рассмотрения — здесь австрийский философ говорит лишь о том что это были представители схоластики. «Новые» софисты — это «свободные мыслители XVIII века» т.е. просветители. О них говорится очень кратко и только в общем виде, а основную часть своих рассуждений автор посвящает исследованию трудов Стюарта Милля и Герберта Спенсера, которых он именует «новейшими» софистами.

Важность идей Т. Ф. Брентано заключается в том, что он предложил рассматривать софистику как специфический образ языкового освоения действительности, обнаруживающийся на всех этапах существования философской мысли. Читаем у него: “Все софистические эпохи совпадают со временем большей или меньшей порчи частных и общественных нравов народов, и софисты суть жертвы не только своей беспощадной логики, но и воспитавшего их общества” [2, c. 16]. Следуя логике его размышлений можно сделать вывод что софистика как интеллектуальное течение проявляется в кризисные и переходные для культуры этапы развития. Обратившись к анализу современности, сам собой напрашивается вывод о том, что постмодернизм является не чем иным как четвертой софистической эпохой. Продолжая концепцию Т. Ф. Брентано, предлагаем назвать постмодернистский вариант софистики «исономистика», по аналогии с его «антиномистикой». Понятие «исономистика» образовано мной от «исономия» — термина, который испльзовался в античной культуре вместо понятия «демократия» до его появления. Как об этом сказано в Новейшей философской энциклопедии : “Сам термин «демократия» стал употребляться для обозначения существовавшей в Афинах формы государственного строя позже, примерно с сер. 5 в. Первоначально употреблялось слово «исономия» — равенство всех перед законом и родственные ему «исэгория» — равное для всех граждан право говорить в народном собрании и подавать голос, «исократия» — равновластие” [8, с. 619]. Полагаю, что в философском смысле, можно истолковать «исономию» в качестве понятия выражающего равнозначимость и равновозможность любых мнений. Отсюда, «исономистика» — это свойство нашего мышления допускать равноправное существование различных суждений об одном объекте спекуляции. А ведь в этом и заключается суть постмодернизма!

О сопоставлении постмодернизма и софистики много говорят как о широком культурном явлении, имеющим место и в религии, и в искусстве, и в философии и в науке. Вплоть до того, что объявляют постмодернизм реинкарнацией софистики. Мы не беремся обсуждать все эти позиции, а лишь попробуем предложить свое видение. Самое очевидное, что приходит на ум — это театральность, публицистичность и репрезентативность и того и другого явления культуры, раскрашенные всеми красками жизни. Также повторяется вновь ситуация: софистов (постмодернистов) принимает молодежь и отвергают «старики». Можно вспомнить античные представления о софистике как дурном близнеце философии. В этом контексте допустим, что в постмодернизме место философа занимает софист и вся эта философия суть современная софистика.

Возможно то, что здесь изложено, носит спорный характер, но все же приведём те основные характерные черты которые представляются общими как для философской концепции постмодернизма так и для античных софистов. Итак: во—первых, антисистематизм, адогматизм и анархизм; во—вторых, иррационализм и скептицизм; в—третьих, материализм и номинализм; в—четвертых, нигилизм и цинизм; в—пятых, атеизм и критицизм; в—шестых, релятивизм, конвенционализм и субъективизм; в—седьмых, популяризм, утилитаризм и прагматизм.

Оговоримся, что не беремся здесь защищать все предложенные пункты, в виду того, что это могло бы стать темой целой диссертации. Попробуем сделать на оставшихся листах лишь легкий набросок идей.

Несколько слов о постмодернизме из словарный статей: “В философии этот термин укореняется Ж.—Ф. Лиотаром, предложившим говорить о «постмодернистском состоянии», для которого характерны открытость, отсутствие жестких иерархий, асимметричных оппозиционных пар (высокое — низкое, реальное — воображаемое, субъект — объект, целое — часть, внутреннее — внешнее, поверхность — глубина, Восток — Запад, мужское — женское и т. д.)” [9, c. 297]. Это великолепно коррелируется с тем, что пишет о софистах современный исследователь — А. П. Краснопольская: “Софисты с помощью свойственной игровой ситуации свободы пытаются уйти от бинарных оппозиций и размывают границы между сущностью/существованием, логикой/риторикой, внутренним/внешним, практическим/теоретическим, подлинным/вымышленным, полной речью/пустой речью, смыслом/бессмыслицей” [6, с. 398—399].

Далее обнаруживается что согласно Новейшей философской энциклопедии: “В постмодернизме велика роль описательного плана, т. е. характеристики вновь возникшей реальности, и плана полемического, связанного с переоценкой ценностей мысли и культуры. Целостная реальность ускользает от слов и отрицается постмодернизмом. Признаются только описания. Эти описания конституируются как единственная реальность” [9, c. 297]. Что опять же довольно близко пересекается с высказынным А. П. Краснопольской: “Софисты же, увлекающиеся парадоксами, неточными определениями, которые открыты к дополнительным коннотациям и контекстуально зависимы, задают пространство корреляции множественного и единого и создают некую языковую игру. Полемос — место, в котором она пребывает. Непрестанный игровой инстинкт вызывает к жизни новые миры” [6, с. 398].

И последнее из нашего основного источника: “История культуры — это история обуздания новых стихий. Телевидение предоставляет огромные возможности для интеграции современного человека, неспособного достичь цельности в обществе, стихийно движущемся к разобщению и хаосу. В современной культуре господствует нежелание знать, куда движется человеческое общество. Это бегство от истории приводит к идее о конце истории, принимает форму искусства без «почвы и судьбы», ушедшего в мир снов и свободной игры форм. Место Бога, абсолюта, бессмертия объявляется пустым. Все предметы воспринимаются как бы на поверхности и держатся на пороге пустоты, цепляясь друг за друга. Нет иерархии глубин, иерархии значительного и ничтожного” [9, c. 298]. Характеризуя софистическую позицию и сопоставляя ее с постмодернизмом А. П. Краснопольская пишет: “В ситуации мультикультурации, глобализации подход к миру с позиции плюрализма все больше проявляется в неоднозначных, парадоксальных, алогичных играх со словом и ироническом уходе от определенных онтологических высказываний” [6, с. 400].

Из этого сопоставления мы видим определенные совпадения: (1) игра со словом (2) плюрализм мнений (3) уход от противопоставлений (4) дискуссионность как основа самого освоения бытия (5) отсутствие заданной основы и цели жизнепроживания

Помимо этого, можно указать на эклектичность обоих культурных феноменов и ироничное отношение к действительности. Постмодернизм выражает само состояние эпохи очень емким «хаосмос», что отсылает нас к софистам, которые могли бы сказать тоже, но не нашли подходящего слова.

Как пишет А. П. Краснопольская: “Парадоксальное мышление чаще всего остро связано с проблемой ощущения трудности укладывания в логические схемы и трудности артикуляции в ситуации переживания мира” [6, с. 394]. Мы же полагаем, что софистическое мышление в том числе и в его постмодернистском варианте является парадоксальным. Поскольку и те и другие говорят об ощущении как свидетельстве действительности. Упрощено говоря: каким мир нам кажется таким он и является. Они стирают различие между истиной и ложью, и настоящим оказывается настоящее т.е. момент интуитивного постижения самой сути жизни, во всем потоке непрерывных изменений. И как она блестяще и великолепно формулирует на следующей странице: “Парадокс противопоставляется и знанию, и мнению, указывает на ограниченность и затверделость знания, неспособного схватить и сделать застывшим поток жизни, и на непостоянство мнения” [6, с. 395]. А после делает помогающий нам понять смысл парадоксального сознания вывод: “Движение, изменчивость, диалектическое переодевание — суть и одновременно цена парадоксального мышления. Парадокс дает возможность реализации множества мнений” [6, с. 396]. Данное определение превосходно подходит как к софистическому так и к постмодернистскому стилю мышления. Постмодернизм являясь завершением софистики в ее историческом развитии, открывает нам то, что не дошло из глубины веков в силу утраченности источников об античных софистах. Именно он чудесным образом оправдывает и проясняет все то, что осталось спорным и смутным в древнегреческих софистах. И это прекрасная возможность глубже понять наше собственное мышление в его софистическом (парадоксальном) измерении!

Если же и это все вас не убеждает, тогда осмелюсь выдвинуть последнее и решающее утверждение: софистическое мышление является парадоксальным в смысле его неортодоксальности.

Литература

Анисов А. М. Логика. Парадоксы. Наука // Противоположности и парадоксы (методологический анализ). М.: «Канон+» РООИ «Реабилитация», 2008. С. 156–188.
Брентано Т. Ф. Древние и современные софисты. [Пер. с фр.] М.: Книга по Требованию, 2013. 256 с.
Гегель Г. В. Ф. Лекции по истории философии. Кн. 2. 1816—1826. [Пер. с нем.] СПб.: Наука, 1994. 423 с.
Джохадзе Д. В. Основные этапы развития античной философии. М.: Изд—во «Наука», 1977. 296 с.
История античной диалектики / В. В. Соколов, Б. М. Кедров, М. А. Дынник, Ф. Х. Кессиди, И. С. Нарский, В. Ф. Асмус, Р. К. Луканин, Д. В. Джохадзе, Р. М. Габитова, К. М. Долгов, Ю.П. Михайленко. М.: Изд—во «Мысль», 1972. 335 с.
Краснопольская А. П. Роль парадоксов в дискуссионных моделях образования // Противоположности и парадоксы (методологический анализ). М.: «Канон+» РООИ «Реабилитация», 2008. С. 392–412.
Лосев А. Ф. История античной эстетики. Софисты. Сократ. Платон. М. : ООО «ИздательствоACT»; Харьков: Фолио, 2000. 846 с.
Новая философская энциклопедия: В 4 т. Т. 1. М.: Мысль, 2010. 744 с.
Новая философская энциклопедия: В 4 т. Т. 3. М.: Мысль, 2010. 692 с.
Трубецкой С. Н. Метафизика в Древней Греции. М.: «Мысль», 2003. 589 с.
Чернышёв Б. С. Софисты. М.: КомКнига, 2010.176 с.

References

Anisov A. M. Logika. Paradoksi. Nauka // Protivopolognosti i paradoksi (metodologicheskii analis). Moscow: «The Canon +» ROOI «Rehabilitation», 2008. pp. 156-188.
Brentano T. F. Drevnie i sovremenie sofisti. [Trans. with fr.] Moscow: Book on Demand, 2013. 256 p.
Hegel G. W. F. Lekcii po Istorii Filosofii. Bk. 2. 1816-1826. [Trans. to ger.] St. Petersburg. Science, 1994. 423 p.
Dzhokhadze D. V. Osnovnye etapi razvitia antichnoy filosofii. Moscow: Publishing House «Science», 1977. 296 p.
Istoria antichnoy dialectiki / V. V. Sokolov, B. M. Kedrov, M. A. Dynnik, F. H. Cassidy, I. S. Narskiy, V. F. Asmus, R. K. Lukanin, D. V. Dzhokhadze, R. M. Gabitova, K. M. Dolgov, Y. P. Mikhailenko. Moscow: Publishing House of the «Thought», 1972. 335 p.
Krasnopolskaya A. P. Rol paradoksov v discussionnih modelyah obrazovania // Protivopolognosti i paradoksi (metodologicheskii analis). Moscow: «The Canon +» ROOI «Rehabilitation», 2008. pp. 392-412.
Losev A. F. Istoria drevney estetki. Sofisti. Sokrat. Platon. Moscow: OOO «Publishing House AST»; Kharkov: Folio, 2000. 846 p.
Novaya Filosofskaya Enciklopedia: V 4 t. T. 1. Moscow: Thought, 2010. 744 p.
Novaya Filosofskaya Enciklopedia: V 4 t. T. 3. Moscow: Thought, 2010. 692 p.
Trubetskoy S. N. Metafizika v Drevney Grecii. Moscow: Thought, 2003. 589 p.
Chernyshev B. S. Sofiisti. Moscow: KomKniga, 2010. 176 p.

Современная софистика: как развенчать политиков и книги по самопомощи

Согласно исследованию рынка, продажи книг по самопомощи в США почти удвоились за последние пять лет. Есть книги, предлагающие советы по любому аспекту нашей повседневной жизни, но самые кассовые, как правило, делают смелые заявления, например, улучшают вашу сексуальную привлекательность в глазах других или помогают вам похудеть на диете из вымоченных орехов. Книги по самопомощи часто критикуют за преувеличение их собственной эффективности, и хотя мы часто берем их с некоторой натяжкой, мы продолжаем читать, потому что нуждаемся в помощи.

До того, как книги по самопомощи стали отдельным литературным жанром, пользующимся спросом на рынке, читатели обращались к философам за ответами на самые животрепещущие вопросы жизни. Хотя философские тексты обычно составляются с большей тщательностью, чем обычное руководство по обучению уверенности в себе, не все они одинаково надежны. Во многих случаях философы также тщательно отбирали доказательства или использовали возвышенный язык, чтобы более эффективно донести определенную точку зрения, обычно за счет своих последователей.

Применяя эти уроки великих мыслителей, мы усложняем жизнь современным софистам, часто политикам и гуру самопомощи. Это праведный поступок.

В то время как идеи развиваются с каждым последующим поколением и различаются от культуры к культуре, человеческие эмоции остаются более или менее одинаковыми в пространстве и времени. Поэтому неудивительно, что практика перетасовки слов так же стара, как и сам язык. В Древней Греции практиков этого мощного, но опасного искусства называли софистами. Софисты были риторами, которые продавали свои услуги политикам, помогая им убеждать или обманывать своих коллег и избирателей.

Наряду с искусством перетасовки слов развивалась наука обнаружения ложных предпосылок в повседневном общении. Это может быть легко и просто, если вы имеете дело с короткой речью, но сложно при анализе академического письма, которое часто содержит длинные и сложные аргументы, дающие автору больше возможностей скрыть свои неверные утверждения. В сегодняшнюю эпоху фейковых новостей распознавание софистики важнее, чем когда-либо, и эти мыслители показывают вам, как именно это делать.

Платон и принципы логики

В « Горгий » Платона Сократу удается выиграть один на один с титулованным софистом. Получить его было нелегко; Горгий — один из самых красноречивых и, как следствие, популярных ораторов во всех Афинах. Но в то время как большинство его соотечественников с готовностью принимают любое предложение, исходящее из уст Горгия, Платон считает, что у него больше общего с магом или продавцом змеиного масла, чем с мыслителем. Следовательно, Сократ использует свою собственную философскую тактику, чтобы разглядеть сложный поступок Горгия.

Для начала Сократ просит Горгия вести их обсуждение в форме диалога. Сначала Горгий отказывается. Как оратор, он привык произносить длинные и непрерывные монологи перед большими толпами анонимных зрителей. На своей сцене Горгий полагается на харизму, пафос и причудливую игру мира, чтобы усилить слабые стороны своих аргументов. В диалоге Сократ может останавливать Горгия, когда захочет, заставляя оратора полагаться только на логику.

Следовательно, Платон может установить несколько красных флажков в отношении достоверности Горгия. Судя только по его характеру, Горгий ненавидит, когда ему доказывают неправоту, и никогда не отказывается от дебатов, пока не одержит победу. Нельзя винить оратора в том, что он настаивает на победе; она вбита в череп каждого софиста в школе. Тем не менее, это контрастирует с Сократом, который говорит Горгию, что он больше всего хотел бы, чтобы его собеседники доказали его неправоту, тем самым приблизив его к его конечной цели: истине.

Горгий называет непрекращающиеся сомнения Сократа в самых основных и общепринятых понятиях общества детскими и разрушительными. Оратор не считает свой интерес к абстрактному служением обществу; правда и логика не влияют на выборы и не уничтожают вторгшиеся армии. Сократ, со своей стороны, служит истине так, как другие мужчины могли бы служить женщине, в которую они влюблены — отсюда и его знаменитое высказывание: «Неисследованная жизнь не стоит того, чтобы жить».

Сократ также указывает на недостатки рассуждений Горгия. Вместо того, чтобы использовать логику для построения предложений, ораторы подкрепляют свои аргументы анекдотами. Обсуждая важность добродетели, последователь Горгия рассказывает о жизни раба, который аморальным путем стал правителем. Какими бы трогательными ни были истории отдельных людей, Сократ напоминает нам, что они никогда не могут быть совершенными квинтэссенциями универсального человеческого опыта, что делает их практически бесполезными для честного философа.

Оруэлл и простой язык

Кредит: Маркус Списке через Unsplash

К сожалению, распознать софиста не так просто, как это было в Древней Греции. На протяжении всей истории этот термин не только стал неуместным для широкой публики, но и в академических кругах фактически приобрел негативный оттенок, сравнимый с такими словами, как «популист» и «демагог». Другими словами, ни один уважающий себя мыслитель (или автор книг по самосовершенствованию) никогда не назовет себя софистом. Чтобы установить эту связь, мы должны еще более внимательно изучить их предпочтительные риторические стратегии.

Софисты любят обманывать, когда кто-то формулирует слабую или воображаемую версию аргумента оппонента, чтобы его собственная казалась сильнее. В 2019 году клинический психолог Джордан Петерсон встретился со словенским философом Славоем Жижеком в широко транслируемых по телевидению дебатах под названием « Счастье: капитализм против марксизма ». Прокапиталист Петерсон, вместо того чтобы взяться за значительную часть разнообразной литературы по марксизму, ограничился одним коротким текстом:0017 Коммунистический манифест .

Несмотря на возрождение социалистических движений по всему миру, Коммунистический манифест нельзя считать представителем коммунистических наций, возникших в прошлом веке. Написанная Карлом Марксом и Фридрихом Энгельсом в 1848 году, она была задумана как политическая брошюра, что делало ее несравнимой с настоящими академическими работами, такими как великий труд Маркса « Капитал ». Отказываясь признать какой-либо текст, кроме манифеста, Петерсон намекнул на свою неспособность открыто обсуждать Жижека. Это не для того, чтобы назвать Петерсона «софистом», а для того, чтобы показать, что он дискутировал с чучелом.

Софисты часто используют высокопарный язык, чтобы отвлечь внимание от любых несоответствий в своей логике и показаться более авторитетными, чем они есть на самом деле. В академических кругах эта практика настолько вышла из-под контроля, что британский писатель Джордж Оруэлл решил написать о ней эссе. «Величайший враг ясного языка — неискренность», — писал он в «Политика и английский язык ». «Когда между реальными и провозглашенными целями возникает разрыв, человек обращается к длинным словам и исчерпанным идиомам, как каракатица, выплевывающая чернила».

Однако это не означает, что простота всегда лучше. Вдохновленные тем же чувством, которое двигало Оруэллом, ряд общественных интеллектуалов построили целую карьеру на упрощении сложных социальных, культурных и экономических явлений. Подобно вышеупомянутым каракатицам, эти люди подвергаются остракизму со стороны академических сообществ, в которых они обучались, за то, что они упускают важные, но противоречивые детали в своих попытках построить общую картину.

Дидро и черты истинного гения

Даже с учетом всех этих методов распознать софиста остается сложной задачей из-за того, как определенные идеи растут и укореняются. Простое для понимания объяснение можно найти в повести Дени Дидро 1805 года « Племянник Рамо ». Действие происходит в Париже на заре французского Просвещения. Он описывает разговор между неназванным философом и озлобленным, циничным, гедонистическим племянником известного композитора по имени Жан-Франсуа Рамо.

Французское Просвещение возродило европейский интерес к древнегреческой культуре и идеям. Демократия, метафизика и вера в то, что разум ведет к счастью и прогрессу, снова вернулись к жизни, но племянник отказался присоединиться к партии. «Люди восхваляют добродетель, — говорит он рассказчику. «Но они ненавидят это. Они убегают от него, потому что им становится холодно, а в этом мире нужно иметь теплые ноги. Почему еще мы так часто видим набожных людей такими жесткими, такими злыми, такими нелюдимыми?»

Предпочтение легкого пути трудному всегда было характерной чертой демагогов, но Дидро намекает, что племянник — это нечто большее, чем кажется на первый взгляд. «Талант достигает цели, которую никто не может достичь, — писал Артур Шопенгауэр в своей книге «Мир как воля и представление », — но гений попадает в цель, которую никто не может видеть». Академические и художественные прорывы редко ценятся в свое время; ни Сократ, ни Шопенгауэр не стали известными до самой смерти.

Применяя эту притчу к Племяннику Рамо , мы находим квинтэссенцию таланта в образе самого Рамо, композитора, который, по словам членов его собственной семьи, добился быстрого успеха, удовлетворяя современные вкусы, но чья музыка наверняка будет забыта. в будущем. Хотя племянник не будет называть себя гением этой истории, у него есть кое-что, что ему нужно. Подобно Сократу, он неоднократно сталкивался с установленным порядком из-за своих непопулярных, анахроничных ценностей.

Учитывая, насколько знакомы нам сегодня цинизм и экзистенциальный страх племянника после того, как они были развиты такими людьми, как Альбер Камю и Жан-Поль Сартр, это, вероятно, не случайно. Племянник Рамо учит нас тому, что, хотя мы всегда должны скептически относиться к людям, утверждающим, что обладаем знаниями, которые могут изменить нашу жизнь к лучшему, мы не должны игнорировать их только потому, что они подвергаются критике со стороны академического сообщества. Через несколько лет их идеи вполне могут стать обыденностью.

Карл Поппер и эмпирическая фальсификация

Софисты определяются не столько отсутствием навыков или интеллекта, сколько их мотивацией. Пишя или говоря для личной выгоды, а не для удовлетворения одних лишь философских изысканий, они продают свою душу тому, кто больше заплатит, заявляя сегодня одно, а на следующий день защищая прямо противоположное. Надежный философ не только выдвигает аргументы, которые неизменны на протяжении всей его карьеры, но и склонен доказывать против 9.0018 вещей, а не для их.

Недовольный количеством личных предубеждений, которые повлияли на исследования в академическом сообществе, Карл Поппер решил сформулировать новый этический кодекс для своих коллег. Философ Поппер утверждал, что исследователям лучше пытаться отвергать их гипотезы, чем подтверждать их. Поскольку многие общественные деятели лично заинтересованы в том, чтобы попытаться убедить других в своей правоте, эмпирическая фальсификация — как назвал это Поппер в «Логика научного открытия» — как правило, дает более точные результаты.

Во время написания своей книги Поппер проникся почти религиозным доверием к этой идее. «Что характеризует эмпирический метод, — утверждал он, — так это его манера подвергать фальсификации всеми мыслимыми способами проверяемую систему. Его цель не в том, чтобы спасти жизнь несостоятельным системам, а в том, чтобы выбрать наиболее приспособленную, подвергнув их всех яростной борьбе за выживание». Логика научного открытия оказал сильное влияние на академиков, установив философию науки как независимую дисциплину.

Зная, чем мы занимаемся сейчас, не следует удивляться тому, что Поппер находился под сильным влиянием характера Сократа, который в самых ранних диалогах Платона никогда не выдвигал никаких собственных идей, а только занимался тем, что подвергал сомнению убеждения других. другие. Только в более поздних диалогах, таких как Республика и Симпозиум , Платон начал использовать своего главного героя как рупор своего всеобъемлющего мировоззрения. В книге «Открытое общество и его враги» Поппер назвал этот поступок Платона «предательством».

«Даже самому себе он не вполне признал, что борется со свободой мысли, за которую умер Сократ, — писал Поппер о греческом мыслителе, — и, сделав Сократа своим защитником, он убедил других, что борется за нее. Платон бессознательно стал пионером многих пропагандистов, которые, часто добросовестно, разрабатывали технику обращения к нравственным, гуманитарным чувствам в антигуманных, аморальных целях».

Применяя эти уроки великих мыслителей, мы усложняем жизнь современным софистам, часто политикам и гуру самопомощи. Это праведный поступок.

Наша политика и новые софисты

Мнение

7 января 2011 г. / 10:28 / Национальное обозрение онлайн

Виктор Дэвис Хэнсон — классик и историк из Гуверовского института Стэнфордского университета.

В классических Афинах в общественной жизни доминировали умные и красноречивые софисты. Эти сладкозвучные «действительно мудрые ребята» зарабатывали деньги и приобретали влияние благодаря своему риторическому хвастовству о том, что они «доказали» самые удивительные «мышления», противоречащие здравому смыслу.
Мы живем в новую эпоху софизмов, но без современного Сократа, чтобы напомнить публике, насколько глупыми могут быть наши высококвалифицированные и привилегированные новые риторы.
Возьмите Калифорнию, которая борется с почти рекордно влажной и снежной зимой. Наводнение распространяется на низменности; снег накапливается в Сьеррах.
В феврале 2009 года министр энергетики Стивен Чу, лауреат Нобелевской премии по физике, необоснованно разглагольствовал о том, что калифорнийские фермы высохнут и их сдует, потому что исчезнет 90 процентов ежегодного снежного покрова Сьерры. Тем не менее, долгосрочные исследования снежного покрова в центральной части Сьерры показывают, что средний уровень снежного покрова не изменился за последние 90 лет. Многие калифорнийские фермы пересыхают, но из-за запрета орошения правительством, а не природой.
В Англии мороз и снег. Но это странно, поскольку эксперты по глобальному потеплению заверили нас, что конец английского снега не за горами. В Австралии сейчас наводнение, несмотря на прогнозы о том, что надвигающиеся новые засухи означают, что она не сможет поддерживать свое нынешнее население. «Нью-Йорк таймс» только что опубликовала статью, в которой уверяет общественность в том, что текущий рекордный холод и снег являются доказательством глобального потепления. Теоретически они могли бы быть, но возникает вопрос: что же тогда докажут рекордная зимняя жара и засуха?
В ответ на эти неожиданные симптомы метелей и потопов климатологи ставят изменчивые диагнозы. «Изменение климата» заменило «глобальное потепление». После этих радикально холодных зим следующей заменой станет «климатический хаос». Тем не менее, если следующий декабрь не будет ни слишком жарким, ни слишком холодным, ожидайте услышать об опасностях «климатического затишья».
В 2009 году блестящие экономисты из администрации Обамы — Питер Орзаг, Ларри Саммерс и Кристина Ромер — уверяли нас, что рекордные бюджетные дефициты в триллион с лишним критически важны для предотвращения остановки роста и 10-процентной безработицы. В течение почти двух лет мы испытывали и то, и другое, но теперь с дополнительным государственным долгом в размере 3 триллионов долларов. Все трое тихо вернулись либо в академию, либо на Уолл-стрит.
Есть также новое поколение молодых блоггеров-мудрецов, которые предлагают свою мудрость из коридора Нью-Йорк-Вашингтон. Обычно они имеют дипломы одного или нескольких элитных колледжей Америки и ориентируются в высококлассном городском ландшафте. Один из них, 26-летний Эзра Кляйн из Washington Post, недавно высмеял MSNBC, заявив, что надоедливая Конституция США была «написана более 100 лет назад» и «ни к чему не имеет обязательной силы».
Одной из констант здесь является приравнивание мудрости к аттестату об окончании престижной школы. Если в духе софиста Протагора кто-то напишет, что рекордный холод доказывает рекордную жару, или что рекордное заимствование и печатание денег создадут рабочие места и устойчивый экономический рост, или что 223-летней Конституции исполнится 100 лет и в значительной степени неуместны, то доверие можно претендовать только на название или верительные грамоты — но не на логику — автора.
Америка огромна и разнообразна, но мир наших дипломированных специалистов весьма тесен, извращен и однообразен — в основном ограничен престижным университетом и офисом в кровосмесительном коридоре Вашингтон-Нью-Йорк. У наших политиков и экспертов много премий, почестей и ученых степеней, но очень мало опыта ведения бизнеса в Оклахоме, воспитания большой семьи в Канзасе, работы на конвейере в Мичигане, военной базы в Техасе. , лодка на Аляске или ранчо в Айдахо.
В классической софистической манере риторика никогда не бывает далека от личной выгоды. Мультимиллионер Эл Гор убедил правительства западного мира в том, что они столкнулись с глобальным потеплением Армагеддона, а затем нанял его услуги, чтобы справиться с истерией, которую он помог создать.
Сколько прорицателей климата имеют хорошо финансируемые исследовательские должности, основанные на грантах и субсидиях, которые зависят от убеждения общественности и правительства в надвигающихся бедствиях, для мониторинга и устранения которых затем можно нанять исследователей? Зеленых антимонопольных законов нет? Напротив, сколько наших теоретиков климата управляют орошаемыми фермами и энергоемкими предприятиями, которые находятся во власти новых правил, которые исходят из далеких теоретизирований?
Общественность могла бы больше поверить в панацею от дефицита бывшего директора по бюджету Питера Орзага, если бы он не ушел в отставку, проработав менее двух лет, чтобы занять многомиллионную должность в Citigroup, которая сама недавно получила около 25 миллиардов долларов в виде государственные фонды спасения.