Что делать, если ваш знакомый говорит о самоубийстве?
Фото с сайта nicolehoeymans.nlДопустим, ваш друг или ближний, находящийся в трудной ситуации, вдруг озадачивает вас необычным заявлением или жестом. Скажем, он ни с того ни с сего он говорит: «Скоро, очень скоро тебе уже не придется обо мне волноваться», – или торжественно, как перед долгой разлукой, прощается с вами.
У вас закрадывается черная мысль: не решил ли он покончить жизнь самоубийством? Что тут можно и нужно делать? Опытный психолог, несколько лет отработавший на телефоне доверия, дает несколько практических советов.
Я прекрасно понимаю, что писать на эту сложную и, увы, отнюдь не теоретическую тему – это большая ответственность, и мне хочется сделать оговорку или предупреждение для читателя: я не смогу дать ответ с рецептами, как себя вести. Я сам буду мучиться сомнениями в подобной невыносимой ситуации, которая без спросу накладывает на тебя неподъемное бремя ответственности. Но одна вещь для меня совершенно очевидна: что надо сделать сразу – тот первый шаг, от которого зависит все остальное.
Это убеждение во мне поддерживает и опыт работы на телефоне доверия, и обычный опыт жизни среди людей, и мнения специалистов.
Распространенные мифы о самоубийстве
Если человек говорит о самоубийстве, он его не совершает.
Нет, большинство людей, совершивших самоубийство, давали знать о своем состоянии кому-то из окружающих.
Себя убивают только люди с серьезными психическими нарушениями.
Лишь около 10% самоубийц страдают психозами и бредом.
Если человек намерен лишить себя жизни, его уже никто не остановит.
Нет, это опровергает сам тот факт, что этот человек еще жив и может об этом говорить; большинство самоубийц двойственны в своем решении.
Когда человек говорит о желании совершить самоубийство, он тем самым просто привлекает к себе внимание.
Возможно, он действительно хочет привлечь внимание к своей проблеме, но это не значит, что можно не опасаться за его жизнь.
После неудачной попытки самоубийства человек уже не склонен лишать себя жизни.
Факты говорят о том, что такие люди совершают повторные попытки самоубийства, так что суицидальный риск с каждой неудачной попыткой возрастает.
Умелый подход позволит предотвратить трагедию самоубийства в любом случае.
К сожалению, это не так.
Разговор о самоубийстве может внушить собеседнику мысль наложить на себя руки.
Нет, это единственная помощь при реальной угрозе самоубийства, а с идеей о такой смерти любой современный человек постоянно сталкивается в СМИ, литературе и кино.
Только специалисты должны заниматься профилактикой самоубийств.
Хотя помощь специалиста иногда крайне ценна или даже незаменима, часто тут спасает жизнь именно «первая помощь» во время суицидального кризиса, признаки которого, естественно, раньше всех замечают друзья и близкие.
Сомнения
Подобные ситуации могут вызывать недоумение. Могу ли я помочь человеку, который сознательно решил уйти из жизни? В конце концов, я не в силах всю жизнь держать его за руки! А если он действительно принял это роковое решение, зачем он говорит – ведь это только помешает ему осуществить свой план?
Может быть, мой друг просто ищет сочувствия и жалости к себе и не стоит принимать его намеки слишком всерьез?
Тут все не так просто.
Меня в свое время очень впечатлила одна невыдуманная история: некий человек совершал попытки самоубийства – последняя оказалась успешной, но умирал он медленно, в больнице, где врачи уже ничего не могли поделать.
И вот перед смертью этот опытный самоубийца уже не хотел умирать, но было поздно. Простая схема «свободы воли» тут не работает: большинство самоубийц амбивалентно.
Мы видим конфликт двух желаний: желания себя уничтожить и желания, чтобы тебя остановили. И когда мы мешаем такому человеку умереть, это не чистое насилие, но сотрудничество со вторым желанием.
Но как тут может помочь неспециалист? Наука находит великое множество причин самоубийства, и тут было бы неуместно их перечислять. Для нас важно знать о самой распространенной: это не острый психоз или строго рациональное решение, но ситуация кризиса плюс склонность причинять себе вред.
Обычно это потеря, с которой человек не в силах справиться: разрыв отношений, неудачи, унижение, потеря самоуважения – и порой постороннему наблюдателю такой повод к самоубийству может показаться слишком мелким.
И в ситуации кризиса простое человеческое участие чаще всего реально помогает. Разумеется, тут не следует обольщаться относительно наших возможностей – это временная помощь, поскольку, если с человеком не произойдет глубокой перемены, при очередном кризисе он скорее всего снова задумается о самоубийстве. Но спасти от необратимого решения в данный момент – это уже дорого стоит.
Фото с сайта vice.comПрямота спасает жизнь
Итак, человек, думающий о самоубийстве, чаще всего сообщает – косвенно, намеком – об этом кому-то из окружающих.
Как показывают исследования, более 75% людей, совершивших самоубийство, пытались сообщить кому-то о своем глубоком отчаянии в течение нескольких последних недель до смерти.
Обычно они говорят об этом непрямо – и смотрят на реакцию собеседника.
Так, человек, терзаемый мыслью о смерти, может, например, сказать: «Скоро все эти мучения кончатся»; «Я собираюсь в далекое путешествие»; «Я усну и больше не проснусь»; «Как ты думаешь, наказывает ли Бог самоубийц?»
Или он почему-то торжественно с вами прощается, или раздает деньги и самые любимые вещи.
Обычно мы этим смущены и озадачены – то есть способны заподозрить близость самодельной смерти.
Как правило, это вызывает в нас страх: принять подобные заявления всерьез значит взвалить на себя невыносимое бремя ответственности. Мы против воли попадаем в неприятную историю – как одинокий прохожий, случайно наткнувшийся на лежащего на улице человека. Естественно, нам хочется убежать от этой страшной реальности. И критически важно, как мы тут себя поведем.
Важнейший тезис этой статьи звучит предельно просто – но, к сожалению, он не для всех прост на практике. Если я слышу намек на самоубийство – я обязан сразу же со всей возможной прямотой об этом поговорить. Другими словами, мне надо совершенно всерьез отнестись к сказанному и задавать прямые вопросы: «Мне показалось, что ты думаешь о самоубийстве? Это так? Как ты это собираешься сделать?» – и так далее.
У многих людей в такой ситуации возникает желание замять неприятную тему. В самом деле, не навредит ли тут мой прямой вопрос, не подаст ли собеседнику ужасную идею лишить себя жизни? Нет, на самом деле мое молчание или бегство от откровенного разговора навредит куда больше.
Когда я прямо говорю о самоубийстве, мой собеседник, который ранее в мучительном одиночестве думал об этом, чувствует огромное облегчение. Потому что он видит, что его принимают всерьез, о нем заботятся.
И уже не удивительно то, что на прямой вопрос ты почти всегда слышишь прямые и честные ответы.
Если собеседник признает, что носит в себе мысль о смерти, необходимо пойти дальше. Нужно спросить, когда и каким образом он собирается лишить себя жизни – только так я могу понять, насколько ситуация рискованна, – и продолжать общение на эту тему.
Прямота тут жизненно важна. Повторю свой главный тезис от обратного. Что произойдет, если я, услышав намек, убегу от прямого разговора?
Если я испуганно замолчу, или переведу разговор на погоду и политику, или скажу: «Брось думать о ерунде; посмотри вокруг: светит солнышко, люди тебя любят, жизнь увлекательна», или: «Тебе просто надо найти работу, не пить, больше гулять», или: « Нет, ты не совершишь столь великий грех»? Собеседник увидит, что дверь общения захлопнулась, разговор невозможен.
Быть может, этим окончится его последняя попытка поговорить о том, что его терзает, и в любом случае мы оставляем ему меньше шансов.
Прямота тут необходима, и никакого иного выхода у нас в такой ситуации просто не остается.
После периода работы на телефоне доверия у меня образовалась привычка сразу задавать прямые вопросы, как только у меня возникает малейшая тень суицидального подозрения.
Чаще всего выясняется, что я ошибаюсь, – это не страшно, мы можем вместе с другом посмеяться над моей бдительностью. Иногда это ведет к серьезным разговорам. И ни разу я не пожалел о том, что задавал прямые и не слишком вежливые вопросы.
Фото с сайта kulturologia.ruЧто делать после того, как поговорили?
Что можно сделать далее? Тут нет готовых рецептов, поскольку каждая ситуация уникальна, как уникальны и ваши возможности и способности. Тем не менее все, что мы можем делать дальше, основано на первом шаге – прямом разговоре. Он позволяет оценить опасность ситуации.
Если у человека есть четкий план и средства его осуществления доступны – риск высок.
Скажем, если он говорит: «Я уже накопил 40 таблеток снотворного и приму их в выходные, когда родители уедут на дачу», – риск «удачного» самоубийства высок.
Если же на вопрос «Как ты это собираешься сделать?» собеседник отвечает: «Ну, найду работу, соберу денег, поеду в Гималаи и там кинусь в пропасть» – у нас меньше поводов беспокоиться за ближайшее будущее. Риск также выше в том случае, если человек совершал попытки самоубийства в прошлом.
Если риск высок, не стоит оставлять друга одного и нужно, если это возможно, перекрыть доступ к средствам смерти.
И разумеется, тут вам самому понадобится помощь – можно обратиться к тому же телефону доверия или поговорить с психологом, со священником, с мудрым человеком.
Хорошо, если ваш друг на вопрос «Можешь ли ты поговорить об этом еще с кем-то?» ответит согласием.
Если же он этого не хочет, иногда стоит применять непопулярные меры: известить о ситуации кого-то без согласия друга.
Посему никогда не следует давать ему обещания «никому больше об этом не говорить». Друг может на вас рассердиться, но это не самое страшное.
И наконец, стоит знать правду, которая избавляет нас от иллюзии всемогущества: хотя чаще всего мы можем помочь, есть случаи, где ничего не может сделать самый опытный или самый любящий человек и необратимая беда происходит. Но, похоже,
когда мы сталкиваемся с потенциальным самоубийцей, у нас просто нет выбора: нам следует бороться за жизнь и можно это делать только с помощью прямоты.
Священник: умереть раньше времени – то же, что родиться недоношенным
10 сентября отмечается Всемирный день предотвращения самоубийств. О том, почему у человека возникает желание свести счеты с жизнью и как ему помочь выйти из этого состояния, почему эвтаназия недопустима, как оправиться от шока, столкнувшись с войной, и как взаимосвязана деятельность священника и психолога, рассказал в интервью корреспонденту РИА Новости декан факультета психологии Российского православного университета, священник Петр Коломейцев.
Беседовала Мария Шустрова.
— Отец Петр, почему некоторые люди решают добровольно уйти из жизни?
— Это проблема многогранная. Во-первых, некоторые просто больны: человек может слышать «голоса», которые велят ему это сделать, или что-то подобное. Но это – болезнь.
А бывает, человек хочет покончить с собой из-за невыносимой душевной боли. Когда ему настолько плохо, он так сфокусирован либо на какой-то своей потере, либо на своем несчастье, что самоубийство кажется ему лучшим выходом – он хочет уничтожить эту боль. Не физическую, а эмоциональную. А иногда — именно физическую.
— И как всем этим людям помогать?
— В первом случае, когда человек болен, трудно что-то сделать, иногда его приходится просто госпитализировать. Но я знал одну женщину, которая была, можно сказать, заключена в больнице, но потом очень хорошо сымитировала выздоровление — тесты всяческие проходила, в конце концов ее выписали, она выждала несколько дней, усыпила бдительность домашних и покончила с собой.
Болезнь – это тот случай, когда действительно только путем фактического заключения человека в больницу можно его спасти. При этом человек постоянно с большой изобретательностью ищет, как бы уйти из жизни.
Во втором случае, когда у человека невыносимая эмоциональная боль, просто хорошее, доброе слово может вывести его из этого состояния. Нужно у человека, сфокусированного на одной точке подобно зуму в фотоаппарате, который приближает и удаляет картинку, немножко расширить кадр, чтобы в него попало что-то еще из его окружения. Чтобы он смог зацепиться за что-то еще. Тогда площадь его проблемы станет меньше, и это порой действительно помогает выйти из этого состояния. Иногда достаточно бывает даже разговора непрофессионального человека, который просто чувствует такие вещи.
Что касается невыносимой физической боли, то тут все возможное в этом плане делают хосписы. В них человеку оказывают паллиативную, компромиссную помощь. Человеку дают сильные болеутоляющие или наркотические препараты.
Там, конечно, есть и психологическая поддержка. Это, конечно, работа кропотливая. Сотрудники хосписа больше пяти лет не выдерживают — начинается эмоциональное сгорание: очень много тратится душевных сил.
Но в таком безнадежном случае поменять у человека картинку, чтобы для него месяц умирания стал месяцем жизни – это, конечно, того стоит.
— А есть какие-то службы, в которые человек может обратиться в кризисных ситуациях?
— Есть и специально обученные люди, которые сидят на телефонах доверия. Они знают, как себя вести в таких случаях. Вот только работа это очень тяжелая, потому что всем хочется результата, а он совсем не обязательно будет немедленно получен после того, как ты с человеком поговорил. Тут нужно терпение.
Существует даже христианская психологическая служба в интернете, работающая с помощью переписки. В результате у человека начинает появляться какой-то интерес к жизни.
— Но ведь бывает и невыносимые физическая боль, которую даже врачи не в силах снять.
Для них в некоторых странах разрешена эвтаназия. Может быть, в каких-то ситуациях это – выход?
— Само слово «эвтаназия» первоначально означало «благосмертие». И смысл его был в том, что даже в безнадежном случае врачи не бросают своих пациентов, а продолжают с ними работать, продолжают им помогать, облегчают их страдания. А теперь под ним понимают прекращение жизни больного. Но это — явно дело не врача, этим, может быть, должны заниматься люди совсем других профессий, например, палачи. Это ужасно. Давать жизнь и отнимать жизнь — совершенно разные вещи. Врач, совершивший эвтаназию, просто морального права не имеет после этого оставаться врачом.
Да, бывают случаи, когда человек считает, что смерть — самое большое для него благо. Ну, вот кричит больной: «Дайте мне это!» А ему говорят: «Подожди еще один денек». А на следующий день он уже передумал. Да, бывают у человека минуты отчаяния, но для этого мы все вокруг и существуем, чтобы помочь, а не обрадоваться, не воспользоваться этой минутой отчаяния: «Ура! Давайте добьем человека, раз он хочет покончить с собой».
— А если человек продолжает упорствовать?
— Недавно в какой-то стране супружеская пара добивалась права на эвтаназию в суде: муж привозил жену в зал заседаний в инвалидной коляске, добиваясь, чтобы ему позволили лишить ее жизни. И когда суд принял решение в его пользу, в новостях прошел сюжет: выкатывает он эту коляску, целуется с женой, и они радостно сообщают журналистам, что победили. И он ее увозит. Так и хотелось добавить титры: «Он пошел убивать». Это все ужасно.
Поскольку жизнь за гробом не кончается, то смерть – это только переход. И очень важно, когда именно этот переход совершается. Если человек решает уйти из жизни раньше времени, это все равно, что рождение недоношенного ребенка. У него сразу возникают проблемы. С нашей, церковной точки зрения, нить жизни непрерывна, и за этой чертой продолжается дальше — не только что-то умирает, но и что-то рождается.
Я часто исповедовал и причащал умирающих. Я видел: там, где смерть приходит естественным путем, с человеком происходит много чего очень важного.
И даже те люди, которые боялись смерти, вдруг встречали ее совсем по-другому, с улыбкой на лице. Мне кажется, что лишать человека жизни — неправильно. Даже преступника. Пусть пожизненное заключение, но лишать жизни не надо никого.
А вот на что имеет право человек – это отказаться от каких-то бессмысленных оперативных вмешательств, от продолжения мучительного и болезненного лечения, от пересадок каких-нибудь органов, например, чужого сердца, которое будет отторгаться твоим организмом. Это уже какая-то суррогатная жизнь. Я думаю, что тут человек вправе отказаться. Он может готовиться к смерти. Но не к тому, чтобы лишить себя жизни или попросить кого-то это сделать.
— Как в вашей практике сочетаются духовная и психологическая помощь?
— Психологическая работа помогает решать психологические проблемы. Например, известен механизм, открытый Элизабет Кюблер-Росс. Она, работая в хосписе, открыла стадии принятия человеком смерти: отрицание, гнев, торга, депрессия и принятие.
Благодаря этому, можно помогать пациенту в зависимости от того, на какой стадии он находится и что способен воспринимать.
Духовные проблемы решаются иным. Они, конечно, связаны, думаю, даже светский психолог как-то подходит к духовным проблемам. А с другой стороны, и священник должен интуитивно чувствовать психологические проблемы. Но это абсолютно разные круги проблем.
Христианские психологи всегда подводят человека к тому, что ему нужно, если он верующий христианин, сходить к священнику на исповедь. Принятие воли Божией – это то, в чем помогает священник.
— Сейчас многие люди, соприкоснувшиеся с войной на Украине — добровольцы, ополченцы, украинские призывники, беженцы – оказались в «пограничном состоянии» между жизнью и смертью, к которому не были готовы, и кто-то из них может с этим не справиться и предпочтет собственную смерть. Что делать в таком случае?
— Необходимо расширять круг специалистов или сокращать количество горячих точек. Дело в том, что тут есть целых два вида психологических травм.
Когда человек участвует в таких действиях, он рискует получить, во-первых, психическую травму – ПТС, посттравматический синдром. С этим действительно трудно жить. Необходимо проходить специальную терапию по преодолению последствий этой травмы, и есть психологический инструментарий, который помогает с этим работать.
Но, кроме ПТС, есть еще один вид психологической травмы – моральное увечье. Оно наступает, когда человек сам такой травмы не испытал, но совершил над кем-то аморальное действие. Моральное увечье – тоже очень серьезная проблема, о которой стали говорить совсем недавно. Раньше считалось, что в критическом состоянии находится только жертва, а оказалось, что и насильник тоже.
Здесь, конечно, нужны и психологические, и духовные средства. Без духовной поддержки вообще ничего не получится. Психолог и священник должны идти рука об руку.
Survivors of Suicide Loss — Самоубийство не связано с желанием умереть
Самоубийство связано не с желанием умереть
В 1993 году, после более чем 40-летнего изучения самоубийств, доктор Эдвин Шнейдман опубликовал одну из своих самых известных статей в медицинский журнал.
Многие считают доктора Шнейдмана отцом науки о понимании суицидальных мыслей. Статья начинается со следующего абзаца:
«Поскольку моя карьера в суицидологии приближается к концу, я думаю, что теперь могу выразить то, что было у меня на уме, всего в пяти словах: самоубийство вызвано психической болью. к обиде, тоске, болезненности, ноющей, психологической боли в психике, разуме.Это внутренне психологическая боль — боль чрезмерно переживаемого стыда, или вины, или унижения, или одиночества, или страха, или тоски, или боязни роста старости, или плохой смерти, или чего-то еще. Когда это происходит, его реальность интроспективно неоспорима. Самоубийство происходит, когда психическая боль кажется этому человеку невыносимой».
Многие пережившие самоубийство борются с концепцией самоубийства и с тем, как кто-то может «выбрать» покончить с собой. Я считаю, что люди не выбирают самоубийство, точно так же, как люди не выбирают рак или сердечные приступы. Спустя двадцать шесть лет после того, как д-р Шнейдерман сказал это всего в пяти словах, все пришли к выводу, что большинство людей, умирающих в результате самоубийства, боролись с психическим заболеванием, таким как депрессия, биполярное расстройство и т.
д. Хотя обстоятельства, связанные с с каждым самоубийством уникальны, есть некоторые общие темы. Среди тех, кто пережил попытку самоубийства, чаще всего упоминаются чувства беспомощности и безнадежности.
Часто суицидальные личности изолируют себя и не делятся своей борьбой с другими. Это симптом проблемы психического здоровья, с которой они сталкиваются. Несмотря на то, что они окружены любящими людьми, которые могли бы им помочь, они не видят доступной помощи, чувствуют себя беспомощными. Их болезнь мешает им видеть помощь вокруг себя, так же как дальтоник не может видеть вокруг себя красное и зеленое. Точно так же суицидальные личности часто чувствуют себя безнадежными. Они не видят, что есть будущее и что их внутренние страдания потенциально могут прекратиться. Они поглощены ложью, которую говорит им их мозг, и испытывают сильную боль в себе. Они борются внутренне, переживая то, что окружающим кажется нормальной жизнью. Беспомощность и безысходность существуют независимо от любви и поддержки вокруг человека, это симптом суицидального ума.
Самоубийственная смерть — это не желание умереть, а прекращение боли. Речь идет о попытке остановить борьбу внутри их головы, которую мы часто не могли видеть. Даже если мы видели, как они борются, они редко дают нам возможность вмешаться. Смерть в результате самоубийства — это ситуация, когда мозг наших близких предал их. Они умерли от боли и беспомощности и безнадежности, которые они чувствовали. Большинство людей, переживших самоубийственные потери, с трудом принимают и признают это. К сожалению, гораздо проще винить себя за процесс, происходящий в чужой голове. Понимание того, как наши близкие умерли в результате самоубийства, требует, чтобы мы попытались проникнуть в мысли наших умерших близких. Правда в том, что вы сделали все, что могли, но не все смогли. Предвзятость задним числом изменяет наши воспоминания и вызывает у многих чувство вины и боль. Ответы редко бывают простыми, и единственный человек, который действительно знает эти ответы, больше не может поделиться ими с нами.
Межличностно-психологическая теория суицидального поведения: текущий эмпирический статус
Томас Джойнер вырос в Джорджии, учился в колледже в Принстоне и получил докторскую степень по клинической психологии в Техасском университете в Остине. Он является заслуженным профессором-исследователем и профессором Брайт-Бертона факультета психологии Университета штата Флорида. Работа доктора Джойнера посвящена психологии, нейробиологии и лечению суицидального поведения и связанных с ним состояний. Автор более 385 рецензируемых публикаций, д-р Джойнер недавно был награжден стипендией Гуггенхайма, премией Шнейдмана за выдающиеся достижения в исследованиях самоубийств от Американской ассоциации суицидологов и премией за выдающийся научный вклад в начале карьеры от Американской психологической ассоциации. а также исследовательские гранты от Национального института психического здоровья и различных фондов. Доктор Джойнер является редактором журнала Clinician’s Research Digest Американской психологической ассоциации, редактором журнала Social & Clinical Psychology и главным редактором журнала Suicide & Life-Threatening Behavior.
Межличностно-психологическая теория суицидального поведения (Joiner, 2005) предполагает, что человек не умрет в результате самоубийства, если у него/нее нет желания и способности совершить самоубийство. Что такое стремление к самоубийству и каковы его составные части? Что такое способность умереть самоубийством и у кого и как она развивается?
В ответ на первый вопрос о том, кто желает самоубийства, теория утверждает, что когда люди одновременно удерживают в уме два определенных психологических состояния и когда они делают это достаточно долго, у них развивается желание смерти.
Какая текущая эмпирическая база лежит в основе этой концепции? Некоторые из них являются косвенными, хотя количество прямых эмпирических данных растет. В следующих разделах рассматриваются доказательства и концепции, касающиеся каждого из трех основных компонентов теории.
Восприятие бремени
Восприятие бремени — это мнение о том, что существование обременяет семью, друзей и/или общество. Эта точка зрения порождает идею о том, что «моя смерть будет стоить больше, чем моя жизнь, для семьи, друзей, общества и т. д.». – вид, важно подчеркнуть, который представляет собой потенциально фатальный неправильное восприятие . Предыдущие исследования, хотя и не предназначенные для проверки межличностно-психологической теории, тем не менее задокументировали связь между более высокими уровнями воспринимаемой обремененности и суицидальными мыслями. DeCatanzaro (1995), например, обнаружил, что воспринимаемое бремя по отношению к семье коррелирует с суицидальными мыслями среди участников сообщества и групп с высоким риском самоубийства. Прямые проверки теории также были в поддержку. В двух исследованиях предсмертных записок Джойнер и др. (2002) показали, что оценщики обнаруживали больше выражений обремененности в: 1) записях людей, покончивших с собой, по сравнению с записями тех, кто намеревался умереть, но выжил; и 2) записи тех, кто умер насильственным путем, по сравнению с записями тех, кто умер менее насильственным образом.
Низкая принадлежность/социальное отчуждение
Низкое чувство принадлежности – это ощущение, что человек отчужден от других, не является неотъемлемой частью семьи, круга друзей или другой ценной группы. Как и в случае с исследованиями, основанными на восприятии бремени, существует множество доказательств того, что этот фактор влияет на суицидальное поведение. Однако относительно небольшое количество этих данных получено в результате прямых проверок межличностно-психологической теории. Действительно, можно привести убедительные доводы в пользу того, что из всех факторов риска суицидального поведения, начиная от молекулярного и заканчивая культурным уровнями, наибольшую и единую поддержку получили показатели, связанные с социальной изоляцией (например, Бордман, Гримбалдестон, Хэндли).
Что касается исследований, оформленных как прямые проверки этого аспекта межличностно-психологической теории, Conner, Britton, Sworts, and Joiner (2007) обследовали 131 пациента, получавшего поддерживающую метадоновую терапию, и продемонстрировали, что низкое чувство сопричастности предсказывает суицидальные попытки в анамнезе на протяжении всей жизни.
В другом исследовании Ван Орден, Витт, Бендер и Джойнер (2008) показали, что, как и предсказывалось, пик суицидальных мыслей у студентов колледжей приходится на летний семестр (пик суицидальных наклонностей приходится на конец весны — начало лета, в отличие от большинство предполагает), и, кроме того, обнаружил, что низкая принадлежность летом (когда кампус менее активен) частично объясняет связь между семестром и суицидальными наклонностями.
Приобретенная способность наносить себе смертельные ранения
Хотя чувство бремени и низкой принадлежности может вызывать стремление к самоубийству, их недостаточно, чтобы гарантировать, что желание приведет к попытке самоубийства.
Действительно, для того, чтобы это произошло, согласно теории, должен присутствовать третий элемент: приобретенная способность к смертельному самоповреждению. Этот аспект теории предполагает, что самоубийство влечет за собой борьбу с мотивами самосохранения. Согласно теории, многократное участие в этой битве и в разных областях прививает способность подавлять инстинкт самосохранения — если у человека возникнет желание.
Основа этого утверждения основывается, главным образом, на принципах теории противоположных процессов, которая предполагает, что при повторном воздействии аффективного стимула реакция на этот стимул с течением времени изменяется таким образом, что стимул теряет способность вызывать первоначальный ответ и вместо этого усиливается противоположная реакция (Solomon, 1980). В свете этого предполагается, что способность к самоубийству приобретается в основном в результате многократного воздействия болезненных или пугающих переживаний. Это приводит к привыканию и, в свою очередь, к большей терпимости к боли и ощущению бесстрашия перед лицом смерти.
Явным следствием этого является то, что прошлое суицидальное поведение приучит людей к боли и страху самоповреждения, что в среднем делает суицидальные наклонности в будущем более вероятными. Действительно, было обнаружено, что история суицидальных попыток является сильным предиктором будущего суицидального поведения, включая смерть в результате самоубийства (Joiner et al., 2005; Brown, Beck, Steer, & Grisham, 2000). Более того, Джойнер и его коллеги (2005) обнаружили, что лица, имевшие попытки суицида в прошлом, сталкивались с более серьезными формами суицидальных наклонностей в будущем по сравнению с теми, у кого в анамнезе не было суицидальных наклонностей, и, что особенно важно, эта связь не учитывалась другими переменными.
Тем не менее, приобретение способности к суициду не ограничивается предшествующим суицидальным поведением — она также может быть приобретена через повторяющийся опыт других болезненных и вызывающих страх форм поведения (например, несуицидальные членовредительства, голодание, физическое насилие, и т.
д.). Например, в случае несуицидального членовредительства предыдущие исследования показали, что вероятность суицидальных попыток выше у лиц, которые имеют более длительную историю членовредительства, используют большее количество методов и сообщают об отсутствии физического воздействия. боль во время членовредительства — все характеристики указывают на привыкание и терпимость (Nock, Joiner, Gordon, Richardson, & Prinstein, 2006).
Наконец, помимо прямого воздействия, теория также утверждает, что даже воздействие чужой боли и травм может привести к самоубийству. Врачи подтверждают эту гипотезу, свидетельствуя о высоком уровне самоубийств, несмотря на множество защитных факторов (Hawton, Clements, Sakarovitch, Simkin, & Deeks, 2001).
Интерактивный характер теории
До сих пор каждый компонент теории был описан в отдельности, предоставляя доказательства независимого влияния воспринимаемой бремени, неудавшейся принадлежности и приобретенных способностей на уровни суицидальных наклонностей.
Мы еще не исследовали интерактивный характер теории, которая постулирует трехстороннее взаимодействие между этими компонентами. В частности, теория предполагает, что совместное возникновение воспринимаемой бремени и неудавшейся принадлежности достаточно, чтобы вызвать желание умереть, и что это желание трансформируется в летальное или почти летальное поведение только при наличии приобретенной способности к летальности.
На сегодняшний день интерактивные аспекты модели касаются четырех исследований, два из которых описаны в Van Orden et al. (2008) и два из них описаны у Joiner et al. (под давлением). В исследовании студентов Van Orden et al. (2008) показали, что статистическое взаимодействие между (высокой) обременительностью и (низкой) принадлежностью предсказывало текущие суицидальные мысли; это происходило помимо важных ковариатов, таких как депрессивные симптомы. Второе исследование амбулаторных психотерапевтов также предоставило доказательства статистической взаимосвязи между показателями приобретенных способностей и индексом воспринимаемой бремени, так что приобретенные способности в присутствии высоких уровней воспринимаемой бремени предсказывали клинические оценки суицидального риска — опять выше и помимо вклада других факторов риска (т.
е. показателей депрессии, пола и возраста). В первой работе Джойнера и соавт. исследований, в большой, разнообразной и репрезентативной выборке молодых людей, обремененность и низкая принадлежность взаимодействовали, чтобы предсказать суицидальные мысли. Во втором исследовании приобретенные способности, воспринимаемая обремененность и низкая принадлежность взаимодействовали, как предполагалось, для прогнозирования статуса попытки самоубийства в клинической выборке молодых людей.
Межличностно-психологическая теория многообещающая, с растущей эмпирической базой для ее поддержки. Теория предполагает, что клиницисты должны быть осведомлены об уровнях принадлежности, обремененности и приобретенных способностей своих пациентов (особенно о предыдущих попытках самоубийства), поскольку это знание может помочь клиницистам в задаче оценки суицидального риска и выбора терапевтических средств.
Ссылки
Биллер, О.А. (1977). Самоубийство, связанное с убийством президента Джона Ф.
Кеннеди. Самоубийство и опасное для жизни поведение , 7, 40-44.
Браун Г., Бек А. Т., Стир Р. и Гришам Дж. (2000). Факторы риска суицида в психиатрических амбулаторных условиях: 20-летнее проспективное исследование. Журнал консалтинга и клинической психологии , 68, 371–377.
Бордман, А. П., Гримбалдестон, А. Х., Хэндли, К., Джонс, П. В., и Уиллмотт, С. (1999). Исследование самоубийств в Северном Стаффордшире: исследование случаев самоубийств в одном медицинском округе. Психологическая медицина , 29, 27-33.
Коннер К., Бриттон П., Свортс Л. и Джойнер Т. (2007). Попытки самоубийства среди людей с опиатной зависимостью: решающая роль чувства принадлежности. Аддиктивное поведение , 32, 1395-1404.
ДеКатанзаро, Д. (1995). Репродуктивный статус, семейные отношения и суицидальные мысли: опросы населения и групп высокого риска. Этология и социобиология , 16, 385-394.
Хоутон К., Клементс А., Сакарович К.
, Симкин С. и Дикс Дж.Дж. (2001). Самоубийство у врачей: исследование риска в зависимости от пола, стажа и специальности практикующих врачей в Англии и Уэльсе, 1979-1995. Журнал эпидемиологии и общественного здравоохранения , 55, 296-300.
Столяр, Т.Е. (2005). Почему люди умирают от самоубийства . Кембридж, Массачусетс: Издательство Гарвардского университета.
Джойнер Т.Е., Конвелл Ю., Фитцпатрик К.К., Витте Т.К., Шмидт Н.Б., Берлим М.Т. и др. (2005). Четыре исследования о том, как связаны прошлые и текущие суицидальные наклонности, даже когда ковариация «всего, кроме кухонной раковины». Журнал Аномальной Психологии , 114, 291-303.
Джойнер-младший, Т.Е., Холлар, Д., и Ван Орден, К.А. (2006). О Buckeyes, Gators, воскресном Суперкубке и Чуде на льду: «Тянуть вместе» связано с более низким уровнем самоубийств. Журнал социальной и клинической психологии , 25, 180-196.
Джойнер Т., Петтит Дж. В., Уокер Р. Л., Воэлц З. Р.
, Круз Дж., Радд М. Д. и др. (2002). Воспринимаемая тягость и склонность к суициду: два исследования предсмертных записок тех, кто пытается и завершает самоубийство. Журнал социальной и клинической психологии , 21, 531-545.
Джойнер Т., Ван Орден К., Витте Т., Селби Э., Рибейро Дж., Льюис Р. и Радд М.Д. (в печати). Основные предсказания межличностно-психологической теории суицидального поведения: эмпирические тесты на двух выборках молодых людей. Журнал Аномальной Психологии .
Нок М., Джойнер Т., Гордон К., Ллойд-Ричардсон Э. и Принштейн М. (2006). Несуицидальное самоповреждение: диагностические корреляты и отношение к попыткам самоубийства. Психиатрические исследования , 144, 65-72.
Орбах И., Микулинцер М., Кинг Р., Коэн Д. и Штейн Д. (1997). Пороги и толерантность к физической боли у суицидальных и несуицидальных подростков. Журнал консалтинга и клинической психологии , 65, 646-652.
Радд, доктор медицинских наук, Джойнер, Т.